ВИКТОР ГРОССЕРБЕРГ
Посмотри на этот мир, дорогой мой мудрый гость; здесь во время смерти пир, здесь сломалась смысла ось.
То, как вы известны: Виктор Гроссерберг; предпочитает обращение по имени, прохладно реагируя на всякого рода сокращения. Некоторые из коллег за глаза зовут его "терьером".
Возраст: 46 лет
Род занятий | Путь: профессор оккультных наук в Коллегии Исследователей, Мёртвое Крыло; специализация этнография, религиоведение и лингвистика; путешественник, писатель | Вивисектор
Сложность: адская
Отличительные черты: Charles Reed [The Sinking City]
Прост собой и не бросок в целом. Зачастую имеет вид глубоко женатого на работе (и ей же насилуемого) человека. Имеет несколько приметных, четких шрамов на лице, шее, спине и животе - все являются подарками из путешествий; левое и правое плечи (до локтевых сгибов), и полоса позвоночника между лопаток покрыты выцветшими, нечеткими этническими татуировками, состоящими по большей мере из линий, точек и геометрических фигур. Волосы темно-русые, чуть посеребренные проседью у висков; глаза зеленые, ясные. Ходит поверье, что на него обиделась даже собственная борода, потому что видели его исключительно с небрежной щетиной из серии “плебейский шик”. Наиболее примечателен неизменными запахами табака и пряных трав, которыми пропитан и окружен постоянно. На территории Коллегии его легко вычислить по воплям уборщицы, взашей гонящей его курить там, где это разрешено.
рост 181 см / вес 81 кг
ОБЩАЯ ИНФОРМАЦИЯСкалится время криком лживых пророков, скинув оковы сознания пойду за тобой; разум имеет, увы, слишком много пороков, но эта земля, уже обитаема мной.
Виктор любит высокие воротники, колючую шерсть, антиквариат, душистые табачные смеси, бумагу, промозглую погоду, головоломки, тушеную крольчатину, морской ветер, споры-дискуссии, книги, свои книги и перьевую ручку, которую ему когда-то подарили за исключительное остроумие. Виктор – это человек многих интересов и симпатий, но сильнее прочего Виктор любит задавать неудобные вопросы, такие, услышав которые больно умные ответчики отводят глаза и ежатся, стискивая руки в кулаки. Виктора всегда интересовало то, о чем другие зачастую даже не задумываются, воспринимая это как должное: например, почему богов именно семь (а в лучшем случае девять)? Когда-то задавать подобные вопросы было куда проще, сейчас же на него в лучшем случае могут посмотреть, как на душевнобольного.
Виктор и его неудобные вопросы это то, что можно было назвать чумным поветрием и фундаментальностью; что-то такое, что было всегда и неотступно с тех самых пор, как его полный молочных зубов рот произнес свое первое, такое главное слово. Первым словом Виктора было – книга, и матушка Агнес тогда задумчиво протянула о том, что они, кажется, что-то сделали совсем не так. Сначала неудобные вопросы Виктора одолевали его на редкость терпеливых родителей, потом – ближайших родственников, потом – школьных учителей, потом – старика из книжной лавки, в которую он устроился подрабатывать и тайком пожирать знания, потом – лектора из университета, который частенько захаживал в книжную лавку старика, а чуть позже – немолодую миссис, которую он сопровождал в затяжных прогулках по столичной береговой линии, воспитано подставив ей локоть для опоры.
Немолодая миссис Радой была одной из тех немногих, кто не закатывал глаза всякий раз, когда Виктора вновь и вновь смывало тяжелой волной философской рефлексии, она была одной из тех немногих, кто не просто умел слушать, а кому это еще и нравилось – тонкость его ума, пылкость его голоса, живость его жестов. Немолодая, милейшая миссис Радой с которой он познакомился на выставке живописных работ старой школы. Она стояла у монументального полотна “Соли и камни”, вперившись бледными словно луны глазами в лицо запечатленного в воинственной позе Теогриса Хогга, и Виктор тогда готов был поклясться, что она что-то действительно видит. Он не постеснялся задать очередной свой неудобный вопрос, в ответ услышав: “а что видишь ты, молодой человек?”. Позже он вызвался быть ей сопровождающим, потому что немолодая миссис Радой – слепая, как крот, но видящая дальше ястреба, – была первой из многих действительно интересных тайн на его пути.
— Они не понимают, не слышат того, о чем я им говорю и о чем спрашиваю.
— Видишь ли, Витти, мы живем в удивительно славное время. Люди сыты, одеты, обеспечены достойной работой и могут радовать своих детей игрушками и сластями. Мир этих людей – чистая, мягкая и душистая постель, а твои вопросы – заросшие грязью башмаки. Никому не нравится, когда в его чистую постель лезет незнакомец в грязных башмаках, Витти.
— Но должны же быть у кого-то ответы.
— Может тебе стоит сказать по-другому, Витти? Может твои ответы не у кого-то, а где-то?
Немолодая, милая миссис Радой открыла его глаза и мягко подтолкнула в спину, задав вектор дальнейшего движения. Он не знал, почему она столь щедра с ним, но может дело было в том, что многие за глаза звали ее “безумной старухой” и только Виктор видел в ней что-то действительно родственное? Может. Она дала ему лучшего из своих коней и звонкие монеты, которых должно было хватить на разумные траты. Ему было двадцать четыре, когда он покинул столичные стены, отправившись на поиски эфемерного смысла. Он объездил весь Дагорт: побывал во всех городах; поднимался на зубы Солариновых гор; с ловчими-вивисекторами бродил по тропам неприветливого Мифаго, в котором начал первый собственный опус о природе животных и трав; дважды пересекал Эльдрам, где был гостем в кочевом племени, несколько недель посвятив изучению их языка и традиций, и где впервые задался вопросом о языческих обычаях.
Он всегда возвращался домой, но все реже оставался там надолго и все чаще забирался все дальше: сначала исследовал Оста, после соседние острова, а после и вовсе начал заглядываться на дальние земли. Мать, заламывая руки, причитала о том, что у него есть все для хорошей жизни, что ему не следует уходить вновь и вновь. Отец, стремясь привязать, рекомендовал его комиссии Коллегии Исследователей, куда его приняли, и откуда он благополучно сбежал спустя год, прикрываясь тем, что ему следует собирать материалы для дальнейших исследований.
Виктор болел своей страстью познания и изучения, нередко переставая замечать мир вокруг и начиная рассуждать вслух, из стороны в сторону размахивая тлеющей сигаретой. Он забирался все дальше и узнавал все больше, закоренелый агностик холодно относящийся ко всему религиозному и мистическому, он вдруг нашел себя в изучении языческих обычаев и порядков, с трудом выискивая тех, кто хоть что-то знал про это и готов был поделиться с ним этими знаниями. Упрямый и жадный, Виктор начал задавать свои неудобные вопросы не просто людям – сам того не ведая, он рискнул задать их богам, и когда-то тогда, кажется, боги решили присмотреться к назойливому человеку чуть внимательнее.
— Вы говорили во сне, Виктор.
— Многие говорят во сне, Халиф.
— Многие, верно. Но немногие из них говорят о старых богах, спящих под белыми песками Великой пустоши. Это не пугает вас, Виктор?
— Пока человек не верит, Халиф, ему нечего бояться.
— Тогда вам стоит отказаться от своего пути, Виктор, кто знает когда вы начнете верить.
Виктор не отказался, он продолжил свой путь и свои труды, запечатляя их на бумагах – записывая, зарисовывая, чертя, – которые собирал в неказистые книги, которые привозил в Дагорт, куда неизменно возвращался всякий раз. Он видел тысячи людей, узнавал сотни историй и слышал десятки языков; он имел дела с шарлатанами и действительно просвещенными личностями; видел новые земли, новые традиции, новые травы и новых существ, одно из которых почти по случайности попало в его владение еще котенком и осталось с ним поныне. Боги, в чьем грязном белье он копался не замечая их возмущения, наказывали его кошмарными видениями, но он все равно упрямствовал, отказываясь признавать их силу.
Он был лучшим в том, что касалось язычества и его запретных тонкостей, помогая тем, кому его знания были пригодны. Занятый своим делом он почти не обращал внимания на течение времени, которое унесло жизни его матери и отца, и старой миссис Радой, оставившей ему в подарок вырезанную ее старущечьими руками руну. Подарок обжег, обострил душные, приходящие к нему все чаще ужасы, и Виктор, зарисовав его и описав, оставив для себя лишь крошечный осколок, отдал "поющую" кость морю, темной ночью скинув ее со скалы. Он продолжал писать свои трактаты, продолжал привозить безделушки из дальних краев и продолжал помогать тем, кто позже мог стать ему полезен и тем, с кем он точно не хотел портить отношения. За два десятка минувших лет Виктор истратил свою наивную простоту, заматерев и втиснувшись в ядовитый, крепкий доспех, на который налетал всякий пытавшийся окрестить его самодуром и безумцем; он начал курить чаще и начал думать практичнее, не пытаясь идеализировать и искать то, чего нет.
Все это время он был и оставался частью Коллегии, старым-не_добрым ученым, который всякий раз исчезал из ее стен также неожиданно, как и появлялся в них, делая последнее лишь для того, чтобы набить свой похожий на древнюю гробницу кабинет еще большим количеством книг и безделушек, и изредка (крайне неохотно) отчитаться о проделанных трудах. Были те, кто считал его непризнанным гением, были те, кто считал его скрытым безумцем, а были те, кто за глаза называл его терьером – смышленым псом, который вместо крыс охотился на тайны, в своих изысканиях раскапывающего древние кости того, что трогать вовсе не стоило. Виктор знает, что о нем говорят, что думают, о чем перешептываются за крепкой сигаретой в курилке. Виктор знает, потому что пока они шепчутся – он уже раскапывает (не всегда своими руками) и их тайны: бытовые ссоры, выговоры, постыдные эпизоды. Все эти витражные осколки чужой жизни томящиеся в его голове и многочисленных блокнотах, которые он в любой момент может бросить зарвавшемуся обидчику в лицо. Виктор – смышленый пес, который почти кого угодно может сожрать заживо.
— Вы одержимы своими маниями, Виктор. К чему бы столько вопросов?
— Я плачу тебе не за твое любопытство и мнение, Рейн, а за факты, которые ты приносишь.
— Наша с вами проблема заключается в том, что я умею видеть правду, а вы не желаете ее принимать. Но в качестве платы за мнение, которое я, к слову, никому не озвучиваю просто так, могу я погладить вашу симпатичную кошечку?
— Моя симпатичная кошечка скорее обглодает тебе пальцы, чем позволит к себе приблизиться.
— Забавно. Именно в этом вы с ней очень похожи.
Коллегия всегда была прекрасным учреждением с прекрасными целями и организацией, а Виктор не редко говорил, что считает это место своим вторым домом, но лишь немногих ее представителей он искренне уважает. Его раздражают чванливые умники, замшелые консерваторы и нездорово фонтанирующие энтузиазмом юнцы; он их, впрочем, раздражает не меньше, хотя бы потому, что не стесняется высказывать свои неприязни в лицо, выдыхая их вместе с табачным дымом. Так что его вечное отсутствие никогда не было ни для кого трагедией, потому что реальная трагедия случилась чуть больше двух лет назад, когда его очередная запланированная поездка закончилась так и не начавшись из-за появления Пустоты и купола – двух явлений, которые заперли его на Дагорте лишив обычной жизни, обострив его кошмары и сделав еще более ядовитым в общении.
Он был одним из первых, кто вызвался изучать феномен Пустоты и всего ей сопутствующего, только вот на этот раз это было не столько жаждой познания, сколько делом принципа в реализации которого он не побрезгует никакими допустимыми и не очень методами, а если будет надо, то и вовсе залезет в треклятую поднебесную, чтобы потолковать с богами лично и задать им сотни столь любимых им неудобных вопросов.
ВОЗМОЖНОСТИВ голове твоей буря, а в руках твоих судьбы онемевших но свято поверивших в эту борьбу.
Научен грамоте, письму, чтению и счету, но с цифрами всегда имел весьма натянутые отношения, увлекается ботаникой и зоологией. Умеет ездить верхом, причем не только на лошадях, но также на верблюдах и мулах. Поверхностно знаком с правилами этикета и хорошего тона на уровне “открыть дверь, подать руку, наклониться, чтобы поцеловать даме пальцы”, правда, крайне избирательно эти правила соблюдает. Выработал в себе амбидекстрию, но правой рукой все равно пользуется чаще. Научен владению ружьями и пистолетами, в теории знает принципы стрельбы из лука и арбалета, но оно на то и в теории, что он скорее выбьет себе плечом глаз и отобьет тетивой руку. Лучше прочего обращается с короткими клинками, ножами и тростями, а также собственным телом, владея навыками рукопашного боя и защиты; в крайнем случае, благодаря смекалистости, может использовать в качестве оружия любые сподручные предметы от веника до десертной вилки, или хотя бы попытаться использовать.
Из-за частых путешествий и собственного любопытства разрозненно сведущ в самых разных сферах познания, правда, часть этих знаний откровенно бесполезна. Помимо Общего, сносно владеет семейством наречий южных кочевых племен и еще двумя языками, бегло знает общеупотребимые слова нескольких государств, является одним из немногих, кто частично знает “старый язык” и один из его диалектов. Эксперт в вопросах язычества, ритуалов, обрядов и иных запретных практик. В свое время интересовался гаданиями на ведьмовских картах, сам знает несколько простых раскладов и трактовки карт.
Является опытным и выносливым путешественником, знающим многие премудрости жизни в дороге: как ориентировать на пересеченной местности, как и где разбить лагерь, как развести костер, где лучше набирать воду и т.д. Обладает поверхностными знаниями в ботанике и микологии на уровне “что есть можно, а что неможно” и “кашей из какой травы можно замазать рану”, но несомненным своим коньком считает “что скурить, если кончился табак”. Охотником является весьма и весьма посредственным, умеет распознавать следы большинства животных, но читать их не умеет, ровно так же, как и ходить по лесу бесшумно; умеет вязать силки и морские узлы, быстрее и виртуознее всего связывает удавку. Увлекается игрой в веревочку, собирая нити в сложные фигуры.
Как любящий животных человек неплохо разбирается в их видовом разнообразии и наиболее явных особенностях. Сам является зарегистрированным вивисектором, содержащим самку лесного фощера зарегистрированную под именем Веста, которая живет и путешествует с ним уже порядка семи лет.
[float=right]
[/float] Фощер, или щитоспин, или трещащая кошка (древ. aspidanyx) — хищное млекопитающее, традиционно относимое к семейству кошкообразных, подразделяется на лесной (древ. sodsa aspidanyx) и пустынный (древ. miroe aspidanyx) подвиды.
Размерами фощеры примерно вдвое крупнее домашней кошки, но в отличие от последней обладают более вытянутым, плотным и приземистым телом. Длина тела варьируется в пределах 65-80 см, рост в холке может достигать 35-40 см, хвост тяжелый, а его длинна зачастую равна ¾ тела, вес редко превышает порог в 13-17 кг. Задние лапы немногим длиннее передних, увенчаны крупными, полувтяжными когтями; конечности массивные и пятипалые, причем на передних лапах пятый палец противопоставлен остальным четырем, что дает фощерам возможность не только крепче хвататься, но еще брать и держать в лапах разные предметы. Ходят подобно медведям - наступая на всю подошву лапы, при ходьбе подволакивают кисти передних лап вовнутрь на манер крупных кошек.
За счет крупного носа фощеры хорошо ориентируются по запаху и могут долго идти по следу, нос же, ко всему прочему, является наиболее больным местом. Как и все кошачьи отчетливо видят в темноте, обладают направленным слухом и острой скоростью реакции. Умеют рычать и шипеть, в брачный период издают отрывистый, трубный вой. Помимо прочего урчат в разной тональности, но подобным образом общаются только с людьми. Мяукать не умеют в принципе.
Шерсть фощеров короткая, мягкая и “набивная”. Окрасы лесных особей варьируются от коричных до бурых, на свету зачастую отдают зеленым оттенком, встречаются особи покрытые пятнистым или мраморным узором. Окрасы пустынных особей варьируются от кремовых до золотистых, подавляющая часть имеет ровный, не имеющий узоров окрас. Пластины у обоих подвидов матовые, разных оттенков серого, реже коричневого цветов. Часто встречаются меланисты, полностью черного (включая пластины) окраса. Селекционеры-южане, занимающиеся разведением фощеров, выводят животных самых разных оттенков и узоров.
Наиболее примечательной особенностью фощеров, за которую они и получили свое название, являются крупные роговые пластины (или, как их чаще называют, щитки) и обрамляющие их малые чешуйки покрывающие спины животных. Пронизанные капиллярами, пластины играют немалую роль в теплообмене, охлаждая или нагревая тело животного. Также, за счет своей подвижности и возможности частичной смены цвета (при притоке крови они покрываются красным крапом) пластины являются средством отпугивания и вместе с тем привлечения внимания в брачный период. В моменты агрессии фощеры выгибают спины дугой и топорщат спинные пластины, а так же могут быстро двигать ими, что создает тихий трещащий звук: более мягкий и отрывистый у самок, и более громкий и частый у самцов - за эту особенность получили альтернативное название. Половой диморфизм особей заключается как раз во внешнем виде пластин: у самок они цельные и широкие, покрытые небольшими, округлыми наростами-шипами; у самцов же пластины узкие и заостренные, напоминающие чешуйки молодой шишки.Исконной родиной фощеров считается группа малых, субтропических островов в южной части архипелага Панарика. Живут малыми, “семейными” группами в которых может насчитываться от трех до десяти особей, вожаком стаи зачастую выступает самая крупная и сильная самка. Свои логова, в зависимости от подвида, могут устраивать в норах (которые копают сами или отнимают у других животных), в дуплах, в трухлявых деревьях, на развилках ветвей или в небольших пещерах. Период размножения выпадает на время с Ласточки до Дождей, приплод насчитывает от 1 до 3 котят, в неволе размножаются крайне неохотно, но живут почти вдвое дольше (до 20 лет, против обычных 9-13).
Являются всеядными хищниками, ¾ рациона которых занимает белковая пища (птица, насекомые, личинки, грызуны, рептилии, мелкие копытные), а ¼ - растительная пища (коренья, клубни, орехи), оголодавшие фощеры не брезгуют поеданием падали, но это является крайней для них мерой. Ведут дневной образ жизни, но на охоту выходят в сумерках. Засвидетельствованы случаи, когда крупные стаи фощеров задирали несколько голов крупного домашнего скота. Помимо прочего, живущие близ деревень или городов стаи могут стать настоящим бедствием для птицеводов - они с легкостью проникают в курятники и на голубятни, и таскают оттуда птиц. Нападают со спины, обхватывая жертву лапами и стараясь прокусить затылок; могут также кидаться на ноги с целью перегрызть сухожилия и обездвижить жертву. К людям относятся равнодушно и настороженно, наблюдая издали, могут долго преследовать зашедшего на их территорию человека из любопытства, на которого могут напасть только крайне оголодавшие или больные особи, или защищающие своих котят и территорию самки.
По уровню интеллекта взрослые фощеры практически не уступают собакам, но в сравнении с собаками обладают большей независимостью поведения. Поддаются дрессировке и запоминают слова и команды, многие представители обладают достаточно мстительным нравом, что говорит о развитости долговременной памяти. Лесные особи идут на контакт куда охотнее, пустынные же зачастую куда агрессивнее и менее общительны. Взрослые дикие особи обоих подвидов дрессуре не поддаются и всегда остаются полу-дикими, но котенок фощера выращенный среди людей легко адаптируется в социуме, поддается воспитанию, и может стать человеку компаньоном и помощником. Являясь отличными землекопами и древолазами, фощеры ценятся охотниками на птиц (реже - охотниками на норных животных), но из-за вольной и независимой натуры, и сумеречной охотничьей активности они уступают собакам, поэтому охота с ними как была, так и остается распространенной только в некоторых регионах южных островов, в некоторых же местах охота на птицу с натасканными фощерами является соревновательным, зрелищным развлечением, как для богатых, так и для бедных. Помимо прочего их используют в цирковых представлениях и, как ни странно, в криминальных манипуляциях — из-за строения лап и умению пролезать в узкие проемы, некоторые воры пытаются натаскивать фощеров пробираться в дома, с целью открывать задвижки и шпингалеты, либо брать и приносить блестящие вещи, но научить их воровской науке удается лишь единицам.
Коренные жители южной части архипелага, а также представители местных кочевых племен свидетельствуют о том, что фощеры своими большими носами способны буквально чуять дурную магию на которую реагируют крайне негативно (в некоторых племенах существуют связанные с этим легенды), но в действительности, из-за того, что это существо остается малоизученным, данные свидетельства о их "потустороннем чутье" до сих пор остаются лишь неподтвержденными слухами.
При себе всегда имеет кисет (а то и два) с курительными травами, бумагу для самокруток, железный портсигар, пару коробков спичек, блокнот, перьевую ручку, короткий карандаш, раскрывающийся медальон с костяным осколком руны, склянку с болеутоляющим зельем [ "Забвение" ], пару носовых платков, перчатки, шляпу, живой воротник из любопытной кошки, моток крепкой шерстяной нити, крепящиеся на пояс брюк ножны с вложенным в них боевым ножом, выкидной нож, кошель с наличностью разного номинала, не расстается с тремя браслетами, которые ему подарили в поездках. В кабинете имеет заначку из пяти сигаретных пачек фирмы "Мейерсон и сыны" к курению которых прибегает лишь в исключительных случаях. В свои походы всегда берет с собой рюкзак, содержимое которого практически всегда включает в себя дополнительные коробки со спичками, бурдюк с маслом, масляную лампу, маленькую и хорошо заточенную лопатку, путевой дневник в кожаном переплете. Время от времени, выходит в люди с эбеновой, с металлическими деталями тростью, которую неприлично часто использует, как дубину.
ПОИСКОВЫЙ ОТРЯДОн ищет именно тебя, он точно знает, что – ты есть; порой выходит из себя, но в этом, тоже его честь.
Отредактировано Виктор Гроссерберг (2019-10-15 05:43:02)
