///
///
время в игре: месяц солнца — месяц охоты, 1810 год

Дагорт

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Дагорт » Альтернативные эпизоды » безумное


безумное

Сообщений 1 страница 26 из 26

1

doppelganger & new king . . . <
pandora, atlas warehouse . . . <
are you ready for fear ?. . . <

|
|

http://sg.uploads.ru/kHmNs.png
БЕЗУМНОЕ ЗЛОБНОЕ ВЕЧНОЕ

так трогает берег мясная пена
так память камней восхищает вены
так новые дети приклады гладят
так в мозг одуванчики лето всадит

нам всё это знать
хранить добывать  // и нести
безумное злобное вечное  // и нести
безумное злобное вечное  // получай

[nick]Тимоти Лоуренс[/nick][status]F60.6[/status][icon]http://sh.uploads.ru/Xv31T.png[/icon][sign]контрольный выстрел тишины / огнеопасная слеза
своей рукой - закрой мои глаза / потеряй меня, потеряй
п о т е р я й   м е н я
[/sign]

+2

2

Это была классическая для Пандоры история: сначала все было нормально, а потом (вдруг) пресловутое “всё” полетело в недра глубочайшей и беспросветнейшей пизды, из стабильного “нормально” ехидно мимикрировав в шальное “проёбано”. Ничего нового в этот славный денёк. Просто боссу кровь из носу потребовалось посетить один из недавно атакованных комплексов компании, но по итогу, вместо глубокомысленного созерцания разгрома, они получили по ножу в спину и по пуле в жопу (храните Стражи щиты Панголин).

И, что показательно, веселенький тумблер пиздеца щелкнул не тогда, когда по ним открыли пальбу (это все хуйня, конечно), а тогда, когда из опрокинутого навзничь босса некрасиво брызнуло алым, вязким и соленым замарав железную сетку пола и его новенький, до усрачки стильный (как же иначе) костюмчик. Перекрестье прицела, как по команде, сместилось в сторону. Ебальник склонившегося над боссом бандита разнесло коррозийной пулей – смешанная с кровью неоново-желтая кислота брызнула во все стороны, заставив Риза заорать еще громче из-за брызнувших на кожу едких капель.

Лоуренсу тридцать девять, у него лицо конченого мудака, а за спиной целая куча охуительных историй и практического опыта, но лишь одно он осознает наверняка – герой из него все такой же дерьмовый.

Он делает все то, что сделать должен по негласным предписаниям: за воротник оттаскивает Риза за укрытие, затягивает жгут на его руке, вкалывает в предплечье иглу инъектора, спуская курок и наблюдая за тем, как нежно-розовое ансиново зелье растворяется под бледной кожей, а после, как есть, закидывает его на плечо и тащит к выходу, плюнув на творящийся позади беспредел. В машине Риз ожидаемо орет и мечется, Лоуренс – дежурно охуевает, чувствуя, как взмокают ладони под перчатками от нервоза.

Ему навязчиво кажется, что мир вокруг пылает огнями ада, а он никакого понятия не имеет о том, что с этой херней делать. Но делает. Он орет на Риза и намеренно ведет с изяществом объебанного камикадзе, собирая под колеса все кочки и рытвины, позволяя говнюку отрубиться только на подъезде к Центральной Базе. Их никто не встречает (как неожиданно) и Лоуренс делает все сам, костеря все вокруг благим и непечатным: то, сколько босс весит; то, что система идентификации такая хитровыебанная; то, что медблок так далеко. Нет, База – не Гелиос, конечно, но библейский пиздец от этого проще не становится.

ㅡ Его подстрелили и чуть задели кислотой, и… просто сделайте с этим что-нибудь, пожалуйста.

Медики смотрят на него, встрявшего в дверях, долгих полминуты, медленно осознавая происходящее с раззявленными ртами, а потом всё вокруг резко и единовременно приходит в движение: кто-то кричит, что-то грохочет, тело Риза вырывают из рук, а его самого оттесняют плечом в сторону, чтобы не мешался под ногами. Лоуренс не сопротивляется (и даже не обижается), но ловит за воротник семенящего мимо лаборанта и цедит сквозь зубы требование того, чтобы после процедур босса перевели в апартаменты, потому что “вам не понравится то, что вы можете услышать”. За сладкой мордашкой крылась целая свора демонов и никому (кроме некоторых) знать об этом было вовсе не обязательно.

В упомянутые апартаменты он ожидаемо приходит первым. Сваливает поврежденных Малыша и Пятницу на верстак, до тошноты отсиживается в ванной, смывая грязь и пот, связывается с группой зачистки, убеждаясь в том, что комплекс они все-таки отбили, смотрит видео с котятами (на этот раз не помогает) и бесцельно нарезает круги по комнате.

“Ты опять налажал, Тимтам, он ведь и отъехать мог” ㅡ это то, что сжирает его изнутри.

Когда Риза переводят в апартаменты, с каталки сгружая на кровать – Лоуренс ведет себя показательно отстраненно, с неестественно прямой спиной восседая за верстаком, по локти зарывшись в железно-силиконовую требуху Пятницы. Будто все это его совсем не касается. Ну, конечно. Стоит дверям за спиной медиков схлопнуться – он моментально подрывается с места, оттирая руки о свисающую с пояса штанов ветошь и подходя ближе, усевшись на край кровати, но так и не решившись заглянуть в бледное, безмятежное лицо.

Лоуренсу тридцать девять, и он пережил многое и многих, но именно сейчас ему страшно до пиздеца так сильно, что его потряхивает, а глаз привычно уже мутнеет, подкрашиваясь алым.

ㅡ Ты тако-ой мудак, босс, ㅡ доверительно и мягко говорит он, локтями упираясь в колени и пальцами зарываясь в всклоченные волосы. ㅡ Ты только не сдохни, окей? А с остальным мы сможем разобраться.
[nick]Тимоти Лоуренс[/nick][status]F60.6[/status][icon]http://sh.uploads.ru/Xv31T.png[/icon][sign]контрольный выстрел тишины / огнеопасная слеза
своей рукой - закрой мои глаза / потеряй меня, потеряй
п о т е р я й   м е н я
[/sign]

+2

3

Риз проебался. У этого было множество предпосылок.

Например:

→ Риз не умел вести полноценный бой. Он знал теорию, но не практику. Во время любых вооруженных столкновений он прятался за чужими спинами. Исходя из этого, он считал себя неприкосновенным и недостижимым, а потому — бессмертным.

→ Риз не предугадал такого рода ситуацию, что он не сможет выстрелить. По различным причинам. Сначала он лишился оружия; потом ему попытались выкорчевать ЭХО-глаз ножом. Единственно верным на тот момент решением было вытянуть вперед единственную рабочую руку — левую, так как его протез приказал долго жить после встречи с залпом токсичной дроби.

→ Риз даже не допускал мысли о том, что его непосредственное присутствие внутри конфликта превращает его в обузу для других. В общем. Для Тимоти Лоуренса — в частности. В шмотках, которые так и кричали о том, что он в Атласе большая шишка — в особенности.

→ Риз был мудаком с завышенным самомнением. Он не мог и подумать о том, что подобное может случиться с ним. Зато мог подумать, что произошедшее с ним в Хранилище дало ему достаточный опыт.

Н и х у я
п о д о б н о г о.

На самом деле Риз – это глупый самодовольный засранец, каким-то образом умудрившийся дожить до тридцати трех. И здравствовать до сего момента в относительной целостности и в каком-то подобии невредимости. Риз сжимал мягкими пальцами лезвие грубого ножа, вопя от боли, и первой его мыслью было: «Я проебался». Второй: «Я могу подцепить какую-то дрянь от этого ножа». Его затошнило. Как итог: генеральный директор поднявшейся, подобно фениксу из пепла, корпорации Атлас, валяется на холодном бетоне, усыпанном гильзами и осколками щитов.

Смотри также: выведенный из строя протез.
Смотри также: простреленное плечо левой руки.
Смотри также: разрыв мышц и сухожилий левой ладони.

Вопль боли, прокатившийся по забитым пылью и грохотом выстрелов коридорам. Брызги крови на жилете. Пропитавшаяся потом ткань рубашки. Закупоренные песком и ржавчиной трещины кожи и ссадины. Адская боль в сочленениях пальцев. Разорванные перепонки. Расширенные зрачки. Тошнота. Головокружение. Учащенное сердцебиение.

Ризу было страшно. Неоново-кислотная вспышка коррозии из чужого виска показалась всполохом света; бурая масса брызнула на бетон, Ризу на грудь, прижгло пуговицы и узел галстука. Он завопил вновь — больно было настолько, что он уже был готов окончательно отключиться. Риз не понимал, что происходило с ним в данный момент: его тащили, подтягивали, сажали, прислоняли, перетягивали, потрясывали, прижигали, бросали, клали, везли. Стоило ему впасть в блаженную полудрему, как его вновь подбрасывало на очередной кочке или начинало мотать на новом крутом повороте. Риз вскрикивал; тело его трясло и лихорадило.

Что будет с Атласом, если он соизволит отъехать в мир иной в ближайшие пару часов? Джек знатно поржал бы над ним, если бы был жил. Или, если бы код его ИИ все еще был внедрен в его системы. О, в этом случае голова Риза разрывалась бы не только от боли, но и от чужого смеха — злобного, каркающего, довольного. Джек бы посмеялся. Он был бы доволен. Это было бы его маленькой личной победой, хотя он не приложил никаких усилий для того, чтобы ее достигнуть.

Мертвый пиздливый ублюдок.
Алло, Красавчик Джек? У вас тут наследник проебался! Снова! Опять!
Тащите нового, кого-нибудь получше!

Риз хотел засмеяться, но из его глотки вышел лишь какой-то некрасивый, булькающий звук. Когда его бросили в холод операционного (наверное?) стола, Риз, наконец, закрыл глаза и больше не смог их открыть. Он провалился, но спустя одно долгое мгновение из него, рывком, вытянуло все вены, все нервы, все сухожилия. Риз забился и завыл, но не был способен даже услышать звук собственного голоса. Не мог видеть ничего вокруг себя. Болью сковало голову. Грудину. Обе руки, хотя одну из них он не мог чувствовать по определению.

Когда Риз открыл глаза, руки у него было две. Обе — мягкие, пластичные, из человеческого мяса. Из плоти и крови, что держались на костях. Обе — болели так нестерпимо, что их захотелось отгрызть. Когда Риз открыл глаза, на него смотрело Оно. Которое он убил когда-то — лет пять назад, наверное? Может, больше. Может, меньше. Риз не помнил, потому что Оно смотрело — живое, пластичное, из человеческого мяса. Из плоти и крови, что держались на костях. Оно — было живым. Раздраженно пыхтело ему в лицо, утробно рокотало, капало на грудь зловонной слюной. Риз смотрел в морду, и рот его распахнулся в беззвучном вопле. Оно прижало его гигантской когтистой лапищей — из плоти и крови, что держались на костях, — и Риз понял, что пропал. Он задохнулся криком. Он задохнулся отсутствием воздуха.

Когда Риз открыл глаза, рука у него была всего одна. Другая, вторая, отделенная от тела, грудой металлолома валялась где-то в медицинском отсеке, он знал это — подлинный факт. Но, когда он открыл глаза, то не понял, от чего именно проснулся: от собственных истеричных рыданий, от чужих ладоней на своих плечах, что крепко прижимали его щуплое тело к матрацу, или от удушья, что вызвала когтистая лапа. Перед глазами — размытое из-за льющихся слез пятно, и в грудине его вновь зарождается вопль.

Он сказал:

— Сними уже эту блядскую маску, — похоже на всхлип.

Риз отвел заплаканное лицо в сторону.
[nick]Риз[/nick][status]F16.2[/status][icon]http://sg.uploads.ru/ZkI4E.png[/icon][sign]машинаестчеловека
нетчеловеканетчеловека
[/sign]

Отредактировано Рейнард (2019-08-30 00:30:05)

+2

4

|
|

у риза в голове живут демоны  » [ н е в е р н о ]
у риза в голове живут кошмары  »» [ н е в е р н о ]
у риза в голове живет тотальный пиздец  »»» [ в е р н о ]

Тимоти такую херню уже видел. Тимоти видел это когда-то давно, когда некто Джон дотронулся до артефакта, став сиятельным Красавчиком Джеком. Все как в сказке. Если вам, конечно, нравятся сказки про геноцид, кровавую баню и королей с абсолютно въебанной моралью. Тимоти, вот, не понравилось (мелкий неблагодарный говнюк, ага).

| Тимоти такую херню уже видел, и кое-что знал наверняка – не задавай вопрос, если не хочешь узнать ответ.
Тимоти не спрашивает. Риз молчит.
Тимоти отводит взгляд. Риз втирает в десны свой анестетик.

| Тимоти такую херню уже видел, и кое-что знал наверняка – историям свойственно повторяться.
Тимоти честно говорит: “один намек, и я вскрою тебе горло”.
Риз молчит, глубже вдыхая левой ноздрей свой анестетик.

Тимоти обещает, Риз же не обещает н и х у я (только ему, остальным он заливает про "не так, как было вон у того мудилы"), лишь смотрит каким-то мутным взглядом в ответ. Тимоти это не радует, но это, как минимум, честно и только между ними. Маленький секрет для поехавшего по фазе малыша Тимоти и его конченого дружка Риза, у которого колоссальный пиздец в голове. Они друг друга стоили.

Тимоти уверен, что теперь-то точно привык, но когда Риз (опять) начинает орать и метаться – он (опять) вздрагивает, выронив из пальцев паяльник. Тимоти любит инструкции, и они у него есть на все случаи и исходы. И на этот – тоже. [ подойти. придавить. подавить. повторить ]. Тимоти заглядывает в чужое лицо и чувствует себя неуютно. В его проф.деформированном мире большие боссы не плачут де факто. Если Джек и лил что-то соленое расстроившись, то это была либо текила, либо кровь.

Сэр. Король. Джон. Джек. Красавчик Джек.
Блять.

Он тянет из них душу даже покойником, хотя следовало бы съебаться.

Джек – это еще кое-что о том, что не любит Тимоти. Особенно внешность Джека. Особенно лицо Джека. Это блядское, мерзкое ебало, которое взирает на него из зеркал всякий раз, стоит лишь снять маску. Тимоти не снимает. Тимоти ухищряется спать, жрать и пить в маске. У него куча масок. У него на маски разве что хуй не стоит. Знаете, каково быть человеком без визуальной идентификации? Хуево. Знаете, каково быть человеком, которого собственный босс по случайности зовет именем покойника? Еще хуевей. Так что да, у него есть свои резоны.

ㅡ Не хочу.

Говорит Тимоти, потому что выходить из зоны комфорта – это блядство какое-то. А еще потому, что он это предусмотрел в контракте. “Кое-что я могу выбирать сам”. Тимоти усирается и топит за свою свободу, а по факту – своими же руками пихает себя лишь глубже в клетку. Ну, охуеть, какой умный мальчик.

Но так-то, знаете, есть еще кое-что. Тимоти тот еще пиздобол; научился, нахватался, насмотрелся: у Джека, у Мокси, у Аурэлии, у Клэпа (пошел он нахуй). Так что Тимоти садится на край в изножье кровати и трясущейся рукой отстегивает крепления, позволяя маске упасть на пол. Он смотрит в единственную выемку глазницы и на алый оскал клыков. Охуенная маска. Одна из лучших. Хули ему не нравится-то?

ㅡ Доволен, а?

Тимоти поворачивается лишь наполовину, но этого достаточно, чтобы рассмотреть бельмо глаза и синий рубец шрама. [ “ты должен выглядеть в точности, как я, Тимтам, так что не дергайся, блять” ]. Тимоти чувствует себя мерзко, и у него спину сводит от загривка до крестца, а в кишках неприятно посасывает. Примерно так же чувствуешь себя на Элписе, когда дыхпаек приказывает долго жить. Слабым и задушенным. Он всё-таки оборачивается к Ризу полностью, вскидывая подбородок и стараясь не скалиться.

ㅡ Нравится, м? Успокоился, тыковка?

Тимоти чувствует себя слабым, а еще – злым. Прям даже, бля, бешеным каким-то. Потому что у него руки зудят от желания измордовать Риза (внимание, ирония) до неузнаваемости, хотя он вроде как должен его приласкать, успокоить и сказать, что все будет хорошо. Только вот Тимоти хочет разъебать его красивое личико, довести до истерии и сказать, что он может идти очень-очень далеко нахуй. Простые истины и ничего нового, просто у них у обоих есть кое-что, что они не очень (прям вот совсем) любят.

Да и колоссальный пиздец обитает не только в голове Риза, но и, по секрету, в его голове тоже.

Они же, все-таки, друг друга действительно стоят.
[nick]Тимоти Лоуренс[/nick][status]F60.6[/status][icon]http://sh.uploads.ru/Xv31T.png[/icon][sign]контрольный выстрел тишины / огнеопасная слеза
своей рукой - закрой мои глаза / потеряй меня, потеряй
п о т е р я й   м е н я
[/sign]

+2

5

Голова Риза — бездна. Прибежище для ночных кошмаров, головных болей, живых трупов, спутанных воспоминаний, несбывшихся мечт, убитых надежд. Мусорная корзина для тысячи имен и миллиона судеб. Шестнадцать вариаций электронной подписи. Одиннадцать оттенков синей шариковой ручки. Более восемнадцати тысяч заключенных договоров. Более двадцати восьми миллиардов баксов в месяц. Четыре распущенных бухгалтерских отдела.

Голова Риза — это счетная машинка натуральных чисел, собранных в количественную мешанину. Условно говоря, они были безумно важны, ведь на них строилась вся экономика его корпорации. Теперь — его. Уже более пяти лет, как его. Риз — генеральный директор легендарной корпорации «Атлас», которую он смог вылепить из куска грязи, смешанного с костной мукой, чужим дерьмом и жидкой кровью. Из того, во что ее превратил в свое время Красавчик Джек.

Монолит, тень от которого ложилась на лицо Риза крестом. Эталонная единица, с которой сравнивали. Любое действие, любое слово, любой поступок, любое решение — все это проходило проверку через дерьмовую призму модели поведения Красавчика Джека. Риза приравнивали к нему; их сопоставляли, их сравнивали; опирались на ошибки прошлого, прогнозировали ошибки будущего.

Это остопиздело. Чаша терпения Риза угрожающе переполняется. Выебоны Тимоти — литровая бутылка, нераспечатанная, брошенная в общий омут. Кристально чистая гладь тронулась, пошла неровными, уродливыми кругами. По боку чаши скатывается жирная, тяжелая капля.

Он медленно, но верно приходил в себя, накрыв воспаленные от недосыпа и плача глаза израненной рукой. Когда Риз сжал пальцы в кулак, кристально-чистые, накрахмаленные бинты пошли некрасивыми, черными в недостатке света пятнами. Риз отворачивался, без стыда прятал лицо; голос Тимоти вгрызался в его барабанные перепонки с запозданием, будто его мозг не был способен обрабатывать аудиодорожку своевременно.

Голос Тимоти — голос Джека.
Лицо Тимоти — не лицо Джека.

Просто потому что Риз не видел его таким. Риз никогда не видел Красавчика Джека без маски. Не видел его шрама. Не видел заплывшего под верхнее веко глазного яблока. Не видел трупа, который, по слухам, сбросили прямиком в жгучую лаву сразу после убийства. Чтобы не вернулся назад. Чтобы не доставлял больше проблем. Чтобы больше не напоминал о своем существовании.

Те, кто сбросил труп Красавчика Джека в жерло, из которого вылез исполинский Воин, даже не думали, что это не поможет всем им избавиться от этого Монолита, тень от которого ложилась на лицо Риза крестом. О, как же вы все были неправы, наивные засранцы.

Грохот, с которым маска ударилась о половую плитку, напоминал Ризу звук захлопнувшейся крышки гроба.

Он сказал:

— Тимоти, — похоже на всхлип. — Заткни свое ебало, Тимоти.

Риз сел, опираясь о локоть. Кожа на груди, скрытая под белоснежной заплаткой, нестерпимо горела. Больничная пижама неприятно прилипала к телу, похожая на жидкий пластик. Риз сел, неловко привалился спиной к подушке, каким-то механическим жестом провел рукой по волосам. Глаза воспаленные. На груди останутся шрамы. Выглядывающая из-под короткого рукава татуировка кажется не то что черной, а цвета отсутствия цвета.

Он сказал:

— Сядь ближе. Я при всем желании не смогу тебе навредить.

Губы его сложились в некрасивую, нервную, кривую полуулыбку, в ответ на которую Тимоти зябко повел плечами, будто его обдало порывом холодного воздуха. Не доверял. Риз тоже не стал бы себе доверять, но все равно похлопал по простыне, подтверждая свое приглашение. Ладонь от этого жеста оставила на ткани сухой темный росчерк.

Он сказал:

— Дело не в твоем лице, Тимоти, — честно спизданул Риз, когда Тимоти сел ближе. — Иди ко мне, скажу на ушко.

Ризу было плевать на чужие сомнения. На сомнения Тимоти ему тоже было плевать ровно до того момента, пока они не доставляли Атласу проблем. Пока они не доставляли Ризу проблем. Пока они не доставляли Тимоти проблем. Ризу было плевать на чужие сомнения. Он сдвинулся ближе сам, накрыл окропленной ладонью чужое дрогнувшее плечо. Тимоти был напряжен — подлинный факт.

Риз сместил руку шее, коснувшись воротника его куртки уцелевшими костяшками. Кожа терлась о кожу; Риз следил за передвижением собственной руки, а потом бросил искоса взгляд на изуродованное Джеком лицо. Изуродованное Джеком лицо смотрело на него в ответ, опустило подбородок; полоска шрама поймала косой блик света от рабочей лампы. Он приблизился, не видя сопротивления, мазнул губами по чужим губам. Почти целомудренный поцелуй.

Смотри также: кончик языка прошелся по нижней губе.
Смотри также: ладонь накрыла вихрастый затылок.
Смотри также: глаза самопроизвольно закрылись.

Подушечки пальцев коснулись шеи. Риз отстранился, хлопнул ресницами, моргнув, выпустил на губы почти виноватую, блуждающую улыбку. Темнил. Туманил мысли. Наебывал, как умел. Конечно, он мог бы и лучше, только вот рука у него была всего одна. И та — болезненно ноющий и раздражающе сочащийся придаток к туловищу.

Он сказал:

Никогда, прошу тебя, — интимный шепот, очередной взмах склеенными ресницами.

Пальцы, превозмогая боль, сжались в темных вихрах, фиксируя. Совсем немного отклонившись, он ударил головой прямо в чужую переносицу. Чтобы искры из глаз посыпались. Чтобы было больно. Чтобы ебальником своим не щелкал, умный какой нашелся.

Он сказал:

Никогда не называй меня «тыковкой», Тимоти.
[nick]Риз[/nick][status]F16.2[/status][icon]http://sg.uploads.ru/ZkI4E.png[/icon][sign]машинаестчеловека
нетчеловеканетчеловека
[/sign]

Отредактировано Рейнард (2019-08-30 00:29:18)

+2

6

|
|

у тимоти в голове живет паранойя   » [ в е р н о ]
у тимоти в голове живет страх  »» [ в е р н о ]
у тимоти все в порядке  »»» [ н е в е р н о ]

Тимоти ему не верит, и это не то чтобы личное, вовсе нет (может разве что совсем немного), а просто потому, что Тимоти не верит вообще никому. Тимоти верит только механизмам, и тем, только потому, что может сломать их достаточно быстро. Риз – механизм на 35%, факт, но этого недостаточно; Риз все еще слишком мясной и слишком человечный; слишком хитрый, сука. Тимоти смотрит на то, как под бинтами расцветает кровь и слышит в глубине себя диссонанс. [ помоги ему / не прикасайся к нему ]. Тимоти подташнивает от злобы, страха и печали; они пожирают его заживо, они порабощают его, подводят к краю, ослабляют. Тимоти хочет, но ничего не может сделать с этим.

Тимоти ему не верит, потому что в Ризе слишком много от Джека. В них обоих, так или иначе, слишком много от Джека. И это не то чтобы что-то личное, нет (совсем нет), а просто потому, что остальные слишком часто проецируют на них все это дерьмо, подводя под рамки и смотря сквозь кривую, мутную призму. Все почему-то сочли достаточно хорошей идеей сделать из мудака – эталон. Они ведь его даже не знали лично (он был мерзким), они его даже вблизи-то не видели (привлекательным, но все еще мерзким); никто, кроме Тимоти. Так что думает по этому поводу Тимоти? Тимоти думает, что в мире неоправданно много мудаков и блядей, каждый из которых достоин пули за свою тупорылость.

Тимоти ему не верит, но послушно садится ближе, не пытаясь скрыть скованности в движениях. Тимоти зол (очень), Тимоти напуган, Тимоти подозрителен. Когда чужая рука трогает за плечо, Тимоти чувствует, наконец, что все и каждая его мышца напряжены и натянуты; еще немного и все тело скрутит болезнетворным спазмом. Тимоти ему не верит, но слушает и молчит. Тимоти ему не верит, но подсаживается ближе. Тимоти ему не верит, но терпит, позволяя холодным пальцам гулять по коже. Тимоти почти больно и все лицо сводит от этого прямого, пристального взгляда. [ прекратипрекратихватитпрекрати ]. Тимоти дергается, когда чувствует теплое на своих губах; дергается что-то и внутри Тимоти, заставляя злое бешенство осоловело замереть и чуть отступить.

Тимоти (все еще) ему не верит, и теперь – еще сильнее. И это все еще не что-то личное, а кое-что из головы Тимоти. Кое-что касательно того, что никому нет до него дела, потому что так решил он сам; потому что он сам убедил себя в этом еще когда-то давно и очень основательно. [ риз – пиздобол, вот что ]. И дело даже не в слухах на его счет (Тимоти их не слушает); и дело даже не в обидном ударе по носу (Тимоти хватается за лицо, размазывая пальцами кровь); и дело даже не в раздраженном его шипении (Тимоти все-таки скалится). Дело все в том, что ни один нормальный человек не полез бы лизаться с Джеком, даже если это не Джек, а всего-то его уебищное еблище, натянутое на подставную куклу.

ㅡ Шел бы ты, сука, нахуй, ㅡ шипит Тимоти в бледное лицо.

Бешенство Тимоти, опомнившись, одобрительно рокочет, заставляя кровь гудеть, а легкие – раздуваться мехами. Тимоти рвется в сторону, игнорируя боль, и вскидывает руку, в отместку пальцами впиваясь в чужую шею, и до глухого стука вбивает башку Риза в изголовье кровати. Тимоти заносит руку, намеренный огреть Риза тыльной стороной ладони, прямо так, как нравилось это делать Джеку с ним самим.

[ как нравилось джеку ]

Тимоти осекается, позволяя страху скользнуть поверх злобы.

Дерьмо-то, блять, какое.

ㅡ Пошел ты…

Повторяет Тимоти, выплевывая слова, как грязь, и голос у него – сухой и сдавленный, разом ослабший. Он отпускает чужую шею, влажно шмыгает носом, оттирая набежавшую кровь с губ, и слишком резко срывается с места, вновь закрепляя на лице маску, затягивая плечи в запылившийся плащ, вешая винтовку за спину и сгребая с верстака Пятницу. Пошло оно все. Ему нужно на воздух, куда-нибудь подальше отсюда, куда-нибудь подальше от ризового пиздливого рта, со всеми этими его увещеваниями и поцелуями. Стоило поверить ему на секунду, хотя бы для того, чтобы лишний раз убедиться в том, что все это – сплошное наебалово.

Мелкая, безмозглая мразь.

Тимоти возвращается к себе, импульсивно скидывает свои вещи (самые необходимые, а их мало) в сумку, плечом оттесняет с пути стоящего у ворот ангара охранника и забирает свою машину, из последних сил сдерживая бушующий под ребрами шторм. Ему нужно всего пара дней в Пустошах. Всего пара дней, чтобы либо, наконец, уже сдохнуть; либо, чтобы вернуться обратно, сделав вид, что он что-то забыл. Тимоти топит педаль в пол, слыша, как нездорово постукивает в движке, и зло бьет кулаком по рулю, отбивая ребро ладони. Он все еще жалок. Зол на мир, недоверчив до паранойи, почти сведен с ума, но жалок.
[nick]Тимоти Лоуренс[/nick][status]F60.6[/status][icon]http://sh.uploads.ru/Xv31T.png[/icon][sign]контрольный выстрел тишины / огнеопасная слеза
своей рукой - закрой мои глаза / потеряй меня, потеряй
п о т е р я й   м е н я
[/sign]

+2

7

Риз стоял напротив мутного, кем-то заплеванного зеркала и говорил с ним. Повторял себе из раза в раз:

Я не похож на Красавчика Джека.
Я не похож на Красавчика Джека.
Я не похож на Красавчика Джека.

Я не Красавчик Джек.

Меня зовут Риз.

Риз стоял напротив зеркала, больше похожего на огромный кусок гладкой фольги, способной показывать отражение того, кто в нее смотрелся. Отражение смотрело на Риза в ответ, и взгляд его, половинчатый, разномастный, то ли живой, то ли мертвый, жег в его переносице дыру. Отражение не нравилось Ризу.

Р и з
н е   н р а в и л с я
Р и з у.

Когда он оглядывался, то ему казалось, что Джек стоял за его спиной. Битый, с голубоватым, прозрачным телом, распадающийся на умирающие квадраты пикселей. Стоял, не говоря ему и слова, но лишь смотрел. Взгляд Джека был слишком сильно похож на взгляд Риза — того Риза, Риза-отражения. Тяжелый, подслеповатый, налившийся кровью. Риз старался думать о том, что он не оглядывается на прошлое — на прошлое Джека и прошлое его Империи, — что тенью витало над всеми ними. Риз был не прав. Риз уже был тенью Красавчика Джека. Он шел по его стопам.

Риз смеялся, когда Тимоти сбегал из его апартаментов (это громко сказано).

Смотри также: стремительно шел по коридорам.
Смотри также: собирал свои скромные, немногочисленные пожитки.
Смотри также: бросал вещи в тачку и садился за руль, чтобы выехать с подвальной парковки.

Тимоти Лоуренс сбежал — подлинный факт.

Риз не стал его останавливать, предпочитая сосредотачиваться на наиболее насущных проблемах. Ему было необходимо починить свой протез. Восстановиться после стычки. Проверить восемь квартальных отчетов. Провести пресс-конференцию. Уволить людей их отдела разработок. Вникнуть в то, как окончилась их вылазка. Риз надеялся, что все, кто решил попытать удачу и наживиться на его имуществе, были пожраны скаггами. Или варкидами. Или ракками. Да кем угодно, лишь бы померли.

В конце концов, Ризу было необходимо выспаться.

Смотри также: вдохнуть порошка.
Смотри также: вколоть стимулятор.
Смотри также: втереть порошок в десна.

Да, это был отличный план.

Когда он, наконец, сел за починку своего протеза, ему ассистировала молодая девчонка. Ее лица он не видел ни разу; на собраниях отдела, в которой она числилась, — тоже. Риз чувствовал неприятное ощущение, будто его пытаются то ли подъебать, то ли наебать, то ли выебать. Ни один из вариантов не сулил ничего хорошего. Никаких перспектив с позитивным прогнозом. Хотя бы потому, что Риз не доверял женщинам. В особенности таким женщинам, которые стараются выглядеть максимально невинно и безобидно. Хотя бы потому, что Ризу всегда ассистировал Тимоти Лоуренс (единственный, кому он смог довериться).

Какая, блядь, ирония.

Риз выгнал ее на третий день, часов в шесть вечера, не выдержав ее общества рядом с собой. Утром четвертого он подписал ее заявление на уход по собственному желанию. Вечером того же дня ему отчитались, что ассистентка его (теперь уже бывшая) была найдена мертвой неподалеку, и в потайном кармане ее куртки нашли спизженные разработки его протеза.

Риз повторял про себя «я не похож на Красавчика Джека» и смотрел в блядское зеркало.
Риз повторял про себя «я не похож на Красавчика Джека» и приказывал найти блядского Тимоти.
Риз повторял про себя «я не похож на Красавчика Джека» и втирал блядский порошок в свои десна.

Риз повторял, повторял, повторял. Талдычил, как мантру, как молитву, как заповедь. И знаете, что? Это нихуя не помогало — подлинный факт. Риз покусывал отросший ноготь на большом пальце, глядя в графики роста цен на продукцию, и в размыто-алой, почти розовой, синусоиде, он видел символ Хранилища, отпечатанного на лице Тимоти. На лице Джека. На лице Тимоти-Джека. Какая же хуйня.

Он сказал:

— Давайте сразу перейдем к анализу позиций «Джейкобс».

Докладчик несколько раз утопил кнопку пульта в корпус, и картинка бешено зарябила, пропуская ненужные слайды. Риз слушал в пол уха, без цели скользя взглядам по неинформативным строчкам презентации. Тимоти уже делал подобное: съебывался куда-то в недра Пандоры, проветривал голову, устраивая геноцид смертельно опасной дичи. Иногда он возвращался сам. Иногда его возвращал Риз. Между ними ничего не менялось. Подобные неожиданные всплески, как ни странно, стали признаком стабильности в их отношениях.

В их ублюдочных недо_отношениях.

Он сказал:

— Нам необходимо посмотреть чертежи их прототипа AS-3400. Достаньте его.

Ризу кивнули. Риз кивнул в ответ и поменял позу, подпирая кулаком идеально выбритую щеку. В такой же позе он сидел на стальном полотне верстака, когда Тимоти, вставший против света, отбросил на пол длинную уродливую тень. Риз поднял глаза, чуть выпрямил спину и оттер измазанную в машинном масле ладонь о полу рабочей футболки. На застиранной, посеревшей ткани осталось такое же темное и такое же уродливое — как тень, брошенная Тимоти, — пятно.

Тимоти шагнул вперед и чуть в сторону, и свет затопил его маску, его плащ, его винтовку за спиной. Только-только вернулся, перемазанный в чужой крови, грязи, песке; Риз еле заметно повел носом, принюхиваясь: кровь не была человеческой. Даже от бандитов и психов так не разило. Может, Тимоти вылезал целое полчище ракков, их кровь по виду была схожа с человеческой.

А, может, встретил еще какую несусветную ебанину. Они же на Пандоре, в конце концов.

Он спросил:

— Чья эта кровь? — И склонил голову к плечу. Немного погодя, добавил еще. — Мне нужен ассистент. Будет круто, если ты хотя бы вымоешь руки.
[nick]Риз[/nick][status]F16.2[/status][icon]http://sg.uploads.ru/ZkI4E.png[/icon][sign]машинаестчеловека
нетчеловеканетчеловека
[/sign]

Отредактировано Рейнард (2019-08-30 00:28:34)

+2

8

► MEUTE // you & me

Тимоти всегда мечтал о чем-то подобном; о чем-то вроде нынешнего дня, когда он мог заняться тем, что ни один нормальный человек в жизни не назвал бы “отдыхом”. Для Тимоти все было проще – он нормальным не был, хотя бы потому, что прожил на Пандоре достаточно долго, чтобы рациональность его восприятия исказилась до неприличного.

Отдых Тимоти – это колченогий шезлонг в тени покинутых домов Сапожного Холма, пара охлажденных бутылок сливогрушевого сидра, надрывающийся электро-джазом ЭХО и отличный обзор на ралли-игрища Реднеков. Было бы, конечно, куда лучше, если бы солнце не палило так сильно, а кровь муравьев-пауков не воняла так едко, но он не жаловался.

Тимоти – парень прозаичный и простой, и мечты у него такие же простые: полежать на шезлонге посреди Песков, хлебнуть сидра, пострелять ракков, устроить бесцельную кровавую баню в логове муравьев-пауков, попытаться (провально) снять девочку в Линчвуде. Ничего такого, что было бы сверхнормы. Ничего такого, за что карма могла бы его наказать. Ничего такого, что могло бы привлечь избыточное внимание.

Когда справа рисуется парочка коренастых наемников в вызывающе-алой броне “Атлас” – Тимоти сноровисто прикидывается ветошью и принципиально не смотрит в их сторону. Тимоти старательно прикидывается покойником (которым в каком-то роде и является), выкручивает звук в ЭХО до максимума и сворачивает крышку со второй бутылки сидра. Тимоти очень надеется на то, что они ему подыграют и свалят куда-нибудь (нахуй) куда угодно.

Босс хочет тебя видеть.

Тимоти закидывает ногу на ногу и подергивает стопой в такт скрежещущему джазу, окатывая глотку кислым пойлом. Когда наемники делают шаг – он кладет ладонь на пояс. Когда один из них (явно самый смышленый и бессмертный) делает еще один – Вдоводел “Джейкобс” сплевывает свинцом, ударяя дробиной по вспыхнувшему полю щита. Спасибо мисс Кадам, ты воспитала достойного ученика.

Тимоти не говорит ничего и даже в лице (было бы его еще видно) не меняется, но свой ответ дает даже не потрудившись открыть рта. Тимоти не смотрит за тем, как они уходят, но уверен, что парочку наемников он больше не увидит – они либо “случайно” сдохнут сразу после того, как отчитаются о провале задания, либо уйдут в мародеры, где... тоже сдохнут, но от шальной пули. Это Пандора, детки, вы знали на что шли.

Тимоти хватает на пару-другую дней. Тимоти гоняет по Пескам, пьет в Линчвуде на спор (все еще провально), доебывается до муравьев-пауков, протирает задницей шезлонг на Сапожном Холме, а потом вдруг понимает, что делает это просто из принципа и инфантильной вредности, но которые всем, в общем-то, глубоко похуй. Тимоти чувствует себя глупо, зло и как-то неудовлетворенно. Он вроде как хотел проветрить голову, а не захламлять ее еще сильнее.

База “Атласа” встречает его деловитой тишиной, стерильной чистотой хромированных коридоров и давно приевшимся голосом общей системы. Тимоти открывает дверь собственной комнаты-конуры и ему навязчиво кажется, что это дежурное “добро пожаловать” звучит на редкость ехидно. А потом он скидывает вещи и, наконец, направляется туда где ему (по его мнению) совсем не место.

— Которое из пятен тебя интересует?

Прохладно (и невоспитанно) отвечает Тимоти вопросом на вопрос, но руки все-таки моет и груду плаща оставляет близ порога. Без тени капюшона фирменную маску “Малливан” видно во всех бело-голубо-рыжих деталях, и Тимоти знает, что Риз знает, что Тимоти надел ее специально. Тимоти временами нравилось быть мелким говнюком и вести себя по-мудацки. Риз, впрочем, смотрит равнодушно, вероятно потому, что тоже знает, что Тимоти временами нравится вести себя по-мудацки. Они прямо-таки живут душа в душу, не иначе.

— Подарок, — коротко говорит Тимоти, вкладывая в ладонь Риза оформленный в дерево накопитель, на котором (он проверил) некоторая информация по разработкам “Джейкобс” за последние два года. Какого только дерьма не найдешь в логове муравьев-пауков. Конечно, именно в логове, а вовсе не в барах Линчвуда за бешенные бабки.

Когда Тимоти берется за паяльник и инструменты – все как-то само по себе встает на свои места: пока Риз насилует накопитель, он насилует прототип, сверяясь с голо-разверткой мерцающей в воздухе схемы. Из его ЭХО все так же хрипит электро-джазом и Риз, кажется, даже не против послушать что-то, что не тишина. Спустя еще полчаса Тимоти вдруг понимает, что чувствует себя уютно, во всяком случае куда уютнее, чем на шезлонге средь Песков. Он никогда не скажет об этом (наверное), но оставит это ощущение для себя, греясь о него.

Уют, впрочем, длится недолго.

Бо-осс, как делишки? Ваш кофе и результаты по таргетингу “Атлас”, пожалуйста.

Тимоти смотрит на ворвавшееся в апартаменты существо, как на Клэпа (читай: как на говно). Существо тонкое, звонкое, мужского (кажется) пола, и ведет себя так же манерно и сладко, как некоторая флора Пандоры, завлекающая насекомых хитровыебанными методами. Тимоти тянется к пистолету отчасти рефлекторно, отчасти потому, что Риз не пьет кофе, а отчасти еще и потому, что когда существо склоняется (красиво прогибая спину) над столом Риза, укладывая перед ним документы (Ризу нравится бумага), то задевает длинными пальцами его запястье. Как бы случайно. Как бы “ой”. Как бы Тимоти с его места-то видно, что все это – наигранный пиздеж.

Тимоти это не нравится, и он даже не хочет анализировать почему.

Существо, если его и замечает, то предпочитает делать вид, что нет, и сладко улыбнувшись Ризу напоследок, выметается из апартаментов, какой-то блядовитой, вихляющей походкой. Тимоти провожает нового персонажа (сколько всего, оказывается, произошло за неделю) мрачным взглядом, откладывает паяльник в сторону, откидывается на спинку кресла и вопросительно приподнимает бровь, переводя взгляд на сохраняющего монашье спокойствие Риза.

— А я-то думал, что те ботинки были вершиной твоего отвратительного вкуса. И как долго… это тут обитает, шляясь по твоей комнате, как по своей собственной?
[nick]Тимоти Лоуренс[/nick][status]F60.6[/status][icon]http://sh.uploads.ru/Xv31T.png[/icon][sign]контрольный выстрел тишины / огнеопасная слеза
своей рукой - закрой мои глаза / потеряй меня, потеряй
п о т е р я й   м е н я
[/sign]

+2

9

Тимоти — это сплошь пятна. Кляксы грязи и крови. Крапинки разноцветной краски в духе «Малливан». Росчерки машинного масла. Следы копоти и сажи. Оттиски пороха. Потеки синяков. Клейма ран и царапин. Множество оттенков боли, слишком яркие и цветастые в холодном электрическом свете, доносящемся из коридора. Когда Тимоти прикрыл за собой дверь, прогалина света издохла, оставив лишь мягкое, желтое свечение настолько лампы.

Неважно, чьей кровью она была. Ни одно пятно Риза не интересовало. Риза интересовал Тимоти, не изменившийся и на йоту, но лишенный запальчивого гнева во взгляде единственного глаза, сверкающего из темного зева его маски. Риз ловко спрыгнул с верстака, прошлепал босыми ногами по полу. Он вложил в чистую ладонь Тимоти паяльник — отключенный от сети, холодный, нетронутый; Тимоти вложил в его ладонь п о д а р о к. Риз покрутил внешний накопитель в пальцах, поворачивая то один, то другой бок ближе к свету. Чтобы разглядеть.

ЭХО-глаз он не использовал, в этом не было нужды. Накопитель он вставил в приемник покоцанного лаптопа. подключившись к нему напрямую, через височный порт. Пока соединение выравнивалось, а данные подготавливались к анализу, Риз закинул босые ноги на столешницу, откинувшись в своем вращающемся кресле. Пальцем провел по экрану ЭХО, сбрасывая Тимоти чертежи и объемные развертки.

Риз нуждался в новом, улучшенном протезе. В более крепких сплавах. В долговечных материалах. В пуленепробиваемости и огнеупорности. Если он не сможет удержать себя в узде, то прототип превысит предельную границу по весу, и ему придется учиться пользоваться им заново. Придется терпеть боль. Терпеть дискомфорт.

Смотри также: деформацию межпозвоночных дисков.
Смотри также: искривление позвоночника.
Смотри также: остеохондроз.

Хрипящий из коммуникатора Тимоти электрический джаз хорошо отвлекал от этих мыслей. Риз покачивал ступней в такт музыке, лавируя между массивами данных. По апартаментам разливались запахи раскаленного железа и расплавленной стекловидной канифоли; они удивительно лаконично сплетались с вонью горячего песка и паучье-муравьиной кровью. Риз прикрыл глаза, глубоко дыша через нос.

Понятие стабильности. Ощущение «в своей тарелке». Мягкий прилив дрожи от недавнего употребления порошка болетусов. Скрип электро-саксофона из побитого ЭХО. Взгляд единственного глаза из затемненной дыры — сверкающее голубое око, блеснувшее в свете лампы.

Риз раскрыл глаза и рот, чтобы что-то сказать, но на его лицо упала яркая полоска белого света из приоткрывшейся двери. Рот он закрыл, сощурившись, и воспаленные глазные яблоки его заныли, когда он попытался отвести взгляд в сторону от коридорных ламп, сочащихся в комнату.

Он приказал:

— Научись стучать, — и спустил ноги на пол.

Риз зашипел, когда чужие пальцы коснулись его руки. Не первый звонок в их исключительно рабочих взаимоотношениях. Он вынужденно приостанавливает передачу данных с накопителя, чтобы переключить внимание на бумаги, которые слишком приятно хрустели на слух.

Он приказал:

— Смени парфюм, — и поднял глаза от бумаг.

Риза ослепили улыбкой; Риз склеил на губах что-то в ответ — абсолютно бездушное, пустое, ничего не выражающее. Мягкий накат от болетусов сгладил ему углы, заткнул рот, заложил уши, не давая высказать что-то в ответ. Что-то мерзкое и уничтожительное. Что-то неприятное. Что-то резкое.

Смотри также: не дал унизить.
Смотри также: не дал оскорбить.
Смотри также: не дал послать нахуй.

Риз промолчал, тупо моргнув, и смял в пальцах кипенно-белые бумаги, от чего кроваво-красный логотип «Атлас» в левом верхнем углу пошел трещинами складок. Тихо прикрытая за собой дверь снова полоснула его по глазам ярким светом, из-за чего безупречные результаты по таргетингу «Атлас» захрустели громче.

Он сказал:

— Ричард работает моим личным секретарем уже месяц, — его голос перебил шорох бумаги, — хочу, чтобы он сменил имя, — Риз повернул голову в сторону Тимоти, чувствуя, как натягивается провод, торчащий из виска. — «Жополиз Защеканец» ему подходит куда больше.

Для Тимоти он не клеил неправдоподобных, дежурных улыбок. Не строил приветственных гримас. Не выплевывал ему в лицо вежливых слов. Перед Тимоти он имел право быть настолько отвратительным, насколько являлся им на самом деле. Тимоти Лоуренс не был его поставщиком, партнером, подрядчиком. Множество офисно-корпоративных слов на букву П.

Тимоти Лоуренс был другим словом на букву П.
Тимоти Лоуренс был Пиздецом корпорации «Атлас».
Тимоти Лоуренс был личным Пиздецом Риза — подлинный факт.

Он спросил:

— Ты ревнуешь, Тимоти?

Риз проигнорировал безопасное извлечение и выдернул провод, и действие это почти не отразилось на его лице. Он оттолкнулся от пола и прокатился в своем вращающемся кресле ровно до Тимоти, восседающего за верстаком. На верстаке — жесткий каркас будущего прототипа, уродливый и исходящий запахами каленого железа и стекловидной канифоли.

Он попросил:

— Посмотри на меня, — и подвинулся на своем вращающемся кресле ближе. Еще ближе. Так близко, что их колени — соприкасаются.

Их ублюдочные недо_отношения.

Он признался:

— Вот я ревную.
[nick]Риз[/nick][status]F16.2[/status][icon]http://sg.uploads.ru/ZkI4E.png[/icon][sign]машинаестчеловека
нетчеловеканетчеловека
[/sign]

Отредактировано Рейнард (2019-08-30 00:27:55)

+2

10

Риз – это его персональная деструкция. Это мелкая песчинка в шестернях отлаженного механизма, разрушающая медленно и постепенно. Это тонкая игла, когда-то по неаккуратности проглоченная и застрявшая в мягких тканях, что неизбежно приведет к перитониту. Это что-то между “было” и “есть”; что-то, чего быть не должно по факту и определению, из-за абсурдности собственной природы, разрушающей привычный порядок.

Это пугает, раздражает, нервирует, возбуждает.

В природе Тимоти немало “не”: не смотреть в глаза, не приближаться, не прикасаться, не пиздеть. Несколько простых “не”, которые Тимоти, тем не менее, уже привык (приучил себя) оставлять у порога, как запылившуюся уличную обувь. Бесполезно подсовывать устав своего порядка в монастырь чужого хаоса – таким явлениям свойственно заканчиваться плачевно, а им бы (ну, конечно) так бы хотелось этого избежать.

Так что, в итоге, все было так, как было.

Риз смотрел.
Риз приближался.
Риз прикасался.
Риз пиздел.

Тимоти хватило этих почти восьми лет на то, чтобы взять за правило одну простую истину: если ты можешь сузить угол обзора и смотреть поверхностно – так и смотри, потому что там, в самой глубине разума, водятся самые настоящие демоны. Своих Тимоти приручить так и не смог, но приучил себя самого не оборачиваться на них, не слышать их, не думать о них. Тимоти приучил себя к недоверию, к отрицанию, к самобичеванию и к тому, что мир – это одна огромная, бездонная и по края наполненная ложью дыра.

Тимоти не делает ничего из того, о чем его просят. Тимоти глух, слеп, нем и самоубийственно принципиален в своем стремлении закрыться от мира, прячась за масками и холодностью отрешения. Тимоти трет большим пальцем одной руки запястье другой, и старается не думать о том, что у Риза (для его-то годов) очаровательно острые коленки, а голос мурлыкающий и вкрадчивый, как у того самого кота из старой-старой сказки. Разница только в том, что котов Тимоти любит, Риза – нет. Во всяком случае, так ему думать удобнее.

Тимоти терпит.
Тимоти выжидает.
Тимоти ему не верит.
Тимоти не верит никому, и особенно – себе самому.

Он медленно расцепляет руки и так же медленно проводит ими по щербатой поверхности верстака, приподнимаясь со стула и наклоняясь чуть ниже, так, чтобы край маски тронул высокую, острую скулу. Он ждет, позволяя услышать собственное, размеренное и почти обидно спокойное дыхание. Он улыбается – едко, печально и наигранно, – прикрывая глаза и чуть склоняя голову вбок.

— Сочувствую.

С искренним сожалением выдыхает Тимоти сквозь засбоивший звуковой фильтр и мягко сжимает в пальцах его плечо, отрицательно качая головой. Риз принял немало дерьмовых решений, но это – самое дерьмовое из всех.

Тимоти оставляет его, уходя, и забирая с собой едкий запах крови и щелочи, надрывный хрип джаза, и мутный отблеск той самой неизбежной правды на которую он предпочел не смотреть.

ʽʽлучше бы он не возвращался,,

Это то, о чем Тимоти думает всю свою жизнь. Это то, о чем Тимоти думает лежа без сна в койке. Это то, о чем Тимоти думает в бледном свете голо-окон, аккуратно вторгшийся в общие системы “Атлас”, чтобы достать такой сейчас важный код доступа. Это то, о чем Тимоти думает, присев на край чужой кровати, большим пальцем трогая острие ножа. Хирургически острое и заранее продезинфицированное острие.

Тимоти проще записывать, чем запоминать на слух – факт.

— Знаешь, Ричард, он не любит кофе. Запомни это... и еще кое-что.

Тимоти болен, но гуманен. Тимоти не дает ему потерять сознание, но обкалывает его анестетиками. Тимоти режет его лицо, но утешает. Тимоти уродует его, но не убивает. Тимоти ненавидит его (очень), но убеждает себя в том, что у него нет на то никаких причин. Тимоти не любит, когда кто-то трогает его вещи, даже случайно, даже по незнанию, даже без злого умысла – одно из множества его “не”.

Тимоти улыбается почти ласково, оттирая алое лезвие о белые простыни. Тимоти цепляет пальцами чужой подбородок, разворачивая лицом к свету. Тимоти оставляет ему маску – одну из своих, – вкладывая ее в дрожащие пальцы, а после медленно склоняется вниз, замирая у чужого уха и прижимая острие ножа к мягкому местечку под подбородком.

— Маски он тоже, кстати, не любит. Так что не забудь снять ее, хорошо?

ʽʽлучше бы он действительно не возвращался,,

Тимоти возвращается на следующий день. Стерильно чистый, гладко выбритый, придирчиво аккуратный и в новой маске: кроваво-алой, не оснащенной звуковым фильтром и с узнаваемой “А” ровно над уродливой меткой въевшегося в лицо шрама. Тимоти на Риза не смотрит (принципиально), но знает, что тот новое приобретение оценит.

Тимоти занимает место за верстаком, хрустит пальцами, включает свой джаз, открывает развертки прототипа и придирчиво рассматривает собранный накануне остов, время от времени вбивая в лежащий под рукой планшет какие-то расчеты.

Тимоти отвлекается лишь тогда, когда слышит, как за спиной разъезжаются двери, пропуская запоздавшего Ричарда в сумрачное нутро кабинета. Он откладывает паяльник в сторону, поднимается на ноги и с какой-то совершенно несвойственной ему ленностью подходит к креслу Риза, складывая локти на высокой спинке. Ричард держит голову низко опущенной и смотрит куда-то в пол, дрожащими руками выкладывая на директорский стол документы. Тимоти трогает пальцами напряженное ризово плечо, соскальзывая ими куда-то под шею, к тугой, азартно пульсирующей жилке, качающей едкую от “седативных” кровь, и большим пальцем давит под подбородок, чтобы он увидел.

Тимоти довольно жмурится, когда Ричард приподнимает свое новое, многоговорящее лицо к свету.

Вязь свежих шрамов на хорошеньком (когда-то) лице Ричарда складывается всего в несколько простых букв.

“  я  т  о  ж  е  ”
[nick]Тимоти Лоуренс[/nick][status]F60.6[/status][icon]http://sh.uploads.ru/Xv31T.png[/icon][sign]контрольный выстрел тишины / огнеопасная слеза
своей рукой - закрой мои глаза / потеряй меня, потеряй
п о т е р я й   м е н я
[/sign]

+2

11

У древних греков был царь — его владениями было подземное обиталище мертвых. Ему поклонялись как богу, как чему-то высшему им могущественному и вызывающему страх в сердцах людей. Царь был бессмертен. Царь был непобедим. Царь был силен настолько, что свое царство охранял в одиночку.

У царя был прислужник. С телом человека и головой псины, он охранял выход из загробного мира. Не позволял мертвым вернуться в мир живых. С его пасти текла ядовитая слюна, и сам он был способен лишь лаять и гавкать, потому что псы разговаривать, вестимо, не могут.

Риз — это царь своей подземной Империи, наполненной душами давно умерших людей. Все его имущество — кровь и песок, обломки костей и человеческий страх. Риз использовал красивые слова. Риз использовал запугивание. Риз использовал бочку дегтя и ложку меда. Риз утопал в своем мягком, вращающемся кресле, в своем троне, символе своей власти. «Атлас» был его царством, и по документам в его компании работали давно умершие люди.

Смотри также: легендарный искатель Хранилища.
Смотри также: никому не известный двойник Красавчика Джека.
Смотри также: тысячи якобы казненных сотрудников с новенькими именами.

Риз — полубезумный царь, бог царства мертвых, и вот его трон, мягкое вращающееся кресло. Вот его прислужник с телом человека и головой пса, такой же яростный, и с пасти его текла лишь сладкий яд. Вот рабы и слуги его, заточенные здесь, не имеющие возможности покинуть. Преданные настолько, что готовы умереть за него. Жить в нищете. В страхе. В боли. В отчаянье.

Риз пытался быть хорошим царем.
Исполнительным царем.
Справедливым царем.
Благодарным царем.
Щедрым царем.

По иронии, выходило быть лишь безумным.

Риз лениво вчитывался в бумажные отчеты о последних поставках, когда жесткие, мозолистые пальцы скользнули по прохладной коже его шеи. Подскочил пульс. Забилось уставшее сердце. Кровь разогналась в его венах. Холодные кончики пальцев, наконец, согрелись. Риз поднял свою голову вверх, и увидел созвездие. Алое-алое, ярко вырубленное на белесом бескровном полотне.

« я  т о ж е »

Это выглядело потрясающе. Еле заметные крапинки звезд соединялись ровными, тонкими линиями между собой. Рубленные, с острыми краями буквы складывались всего в два слова, которые разогнали его пульс более чем до ста ударов в минуту. Превосходно. Замечательно. До боли в сжавшихся зубах восхитительно.

Кристально ясное послание на когда-то безупречной коже. У Риза даже не возникло сомнений о том, кто именно решил оставить это послание. И дело даже не в том, что работа эта — безбожно узнаваема.

Риз аккуратно отвел чужие руки от своего лица, шеи, плеч.
Риз медленно поднялся со своего мягкого, вращающегося кресла.
Риз неспешно подошел к изуродованному полотну, коим теперь являлось чужое лицо.

Он сказал:

Кто же сделал это с тобой, мой дорогой?

Риторический вопрос, на который каждый из них троих никогда не даст свой ответ. Потому что они — все трое — знают на него ответ. Виновником был Тимоти Лоуренс — подлинный факт. Риз подошел и коснулся пальцами изрезанной кожи, подживших ран, еще выделяющих влагу, совсем свежих. Ричард зашипел, совсем тихо, еле слышно. Риз вскидывает брови.

Он сказал:

— Это ужасно, — говорит он, но в голосе его звучит «это прекрасно». Он тронул ранку отросшим ногтем, причиняя боль и заставляя капельку крови выступить из-под засохшей корочки. — Кажется, мне придется тебя уволить, Ричард. Никто не должен видеть моего секретаря в таком виде. Ты же понимаешь?

Ричард кивнул, поджав тонкие губы, которые он слишком часто складывал в льстивые, жеманные улыбочки. Риз повторяет «ужасно, ужасно, ужасно», повторяет и повторяет, даже когда Ричард выходит из его апартаментов, даже когда видит Тимоти в своем кресле, даже когда видит, в какой расслабленной позе тот сидит. От Тимоти веет самым настоящим превосходством. Словно он выиграл одну из самых сложных и прибыльный партий в блэк-джек.

Словно Тимоти сорвал большой куш.
Словно Тимоти в один момент стал несказанно богат.
Словно Тимоти получил в свое владение все сокровища мира.

Риз засмеялся.

Он сказал:

— Ты убьешь любого, на кого я укажу пальцем.

А Тимоти ответил:

— Да.

Это не было ответом, но он согласился. Ужасно. Превосходно. Омерзительно. Прекрасно. Риз улыбнулся тонкой, сдержанной улыбкой и почувствовал себя безбожно больным.

Точно так же больным он почувствовал себя, когда стоял на пороге чужой комнатушки. Отсутствие света, разбавленное свечением плантаций за сетчатым полотном окна. Поблескивающая в этом призрачном мерцании винтовка у верстака. На верстаке же — полный бардак, но Риз не обращает на него никакого внимания.

Он сказал:

— Я ночую с тобой. Не могу уснуть.

Риз отвратительно трезв. В крови нет и остатков полураспада порошков или алкоголя. У него зудят десны и выкручивает извилины. Риз не мог спать, потому что стоило ему провалиться в состояние полудремы, как перед глазами вставал очередной болезненный кошмар. Риз был разбит, о чем он проинформировал Тимоти.

Маски на нем не было. В полутьме Риз мог разглядеть очертания изуродованного лица Джека. Тимоти. Лица Джека-Тимоти, уложившего голову поверх жесткой подушки.

Он сказал:

— Я коснусь тебя. Надеюсь, ты не отгрызешь мне пальцы.

В ответ Тимоти только оскалился, некрасиво и агрессивно, безмолвно говоря: «Не попробуешь — не узнаешь». Любопытство в Ризе задушило его страх. Он коснулся знака Хранилища, грубо вырубленного в точеном лице, и сильно зудящие и слезившиеся глаза видели перед собой лишь расплывающиеся пятна цвета. Не отгрыз. Дал себя коснуться, исследовать, а потом вдруг утянул за руку в постель и накрыл.

Риз не сказал ни слова, лишь коротко и шумно вздохнул, спиной прижавшись к чужой груди. Ткнулся холодными до состояния льда пятками чужих лодыжек. Повозился и, после чужого шика, замер, пригревшись.

Спустя какое-то время Тимоти дернулся ему навстречу. Видимо, думал, что Риз давно провалился в очередной болезненный сон. Риз не стал развеивать его наивных заблуждений.

Когда он прижался тощим задом к чужому паху, то почувствовал, что у Тимоти крепко стоит. Это можно было понять, как комплимент. Или как подтверждение того, что он движется в нужном направлении.

Тимоти двинулся навстречу, толкнувшись. Риз задохнулся стоном.
[nick]Риз[/nick][status]F16.2[/status][icon]http://sg.uploads.ru/ZkI4E.png[/icon][sign]машинаестчеловека
нетчеловеканетчеловека
[/sign]

Отредактировано Рейнард (2019-08-30 00:27:28)

+2

12

Я лгу,
или, более точно,
Данное утверждение ложно.

Это – парадокс лжеца. Старый, как сам мир, и вечно актуальный, как религиозные священописания. Это – главенствующий парадокс личности индивидуума, тридцать девять лет назад нареченного Тимоти Лоуренсом. Маленькая, раздражающая периферию зрения деталь, которая донимает его немногим меньше десяти лет.

В парадоксе лжеца есть единственная истина – ответ знает лишь утверждающий. Но что, если ответа не знает и он? Что, если утверждающий забыл ответ?

Я – Тимоти Лоуренс
или, более точно,
Данное утверждение ложно.

Если утверждение истинно, то оно ложно. Если утверждение ложно, то оно истинно. Если утверждение не имеет единого ответа, то утверждающий – Тень, Зверь, Двойник, Маска. Тимоти Лоуренс.

Я – не нуждаюсь в людях
или, более точно,
Данное утверждение JI⊗|||

Тимоти Лоуренс – это лицо покойника, пластины масок, дребезжание звуковых фильтров, восьмикратный прицел, коррозийные пули, пыльная одежда, чужие тайны и разлагающиеся туши его персональных демонов прошлого. Тимоти Лоуренс отвык от людей: от звуков, от присутствия, от внимания, от участия. Тимоти Лоуренс предпочитает держаться истины о том, что стал независимым и свободным. Проблема Тимоти Лоуренса в том, что он был ведомым с самого начала. Исполнительность, ответственность, отдача, подчинение – прекрасные шрамы на его теле; лишь клыки стали острее, а рот наполнился ядом, но ошейника с горла он так и не снял.

Тимоти догадывается, что движет Ризом, но Тимоти не понимает, почему именно он. Не Ричард, не Зер0, не парень из отдела разработки. Он. Только. Тимоти это не льстит, его это напрягает. Он знает себя, он знает Риза (лучше, чем тот думает), он знает все эти ситуации (они кончаются скверно). Замена, последующий обман или делирий? Тимоти не уверен в том, что Риз понимает, что делает; что понимает, к чему это приведет. Тимоти знает, что Риз единовременно болен и ясен умом. Так где тогда правда?

Тимоти хмурится в сомнениях, но грешит любопытством; грешит желанием.

От бледной кожи ненавязчиво пахнет. [ Бумажной пылью, кислым потом, сладким мылом ]. Тимоти трогает ладонью чужой бок, теплую кожу, крохотный шрам. [ Мягкий, доступный, завоеванный ]. Тимоти трогает носом чуть влажные вихры волос на затылке, вдыхает медленно и глубоко. [ Одеколон, соль, горячий металл ]. Тимоти плавно приподнимается на локте и на пробу толкается бедрами, натянуто-сладко оттираясь о впадинку между чужих ягодиц, и сдавленно выдыхает, жмуря глаза. Будто за закрытыми веками этого лихорадочного бреда видно не будет. Наивный.

» Нельзя
» Не трогай
» Неправильно
» Не становись зависимым

Тимоти точно знает, чего хочет. Бога, царя, директора, диктатора. Риза. Тимоти знает, что у этого будут последствия. Всё запомнят, учтут, заархивируют. Тимоти точно знает, что не сможет сбежать. Останется, привяжется, зациклится. Тимоти не знает, готов ли он к этому; но, возможно, знает, что он этого хочет (не скажет об этом никогда).

Он вдыхает и выдыхает, оттирается, скрипит зубами, кусает губы, приходит в себя, садится. Снизу все тянет – туго, сладко, больно. Тимоти смотрит на безучастное тело рядом, мажет языком по нижней губе, скалится, как можно тише вы(у)бирается из кровати. Нет, так нельзя. И поэтому он выходит в коридор и идет дальше, в уборную, босыми ступнями шлепая по рифленой стали пола, щелкая задвижкой, опираясь локтем о дверь, лбом – о локоть. Тимоти не ненавидит Риза (может, совсем немного), но оттягивая рукой резинку штанов выдыхает едва слышное: “мразь”.

Я не стану зависимым
или, более точно,
Данное утверждение ... ¿¿¿

Тимоти отсиживается в Линчвуде. День, три, пять, неделю. Тимоти живет в крошечной конуре в районе Уголка Стрелка, которая досталась ему почти за бесценок от Уингер, пьет, шерстит ЭХОнэт, общается с перекупщиками деталей, вносит изменения в развертку протеза. Тимоти не отсвечивает, но не считает, что прячется. Тимоти просто не хочет смотреть Ризу в глаза (не может). Возможно, это стыд; смущение; испуг. Но он предпочитает: “желание остаться свободным”.

Когда дверные петли обличительно скрипят – он морщится. Когда скрипит половая доска – тяжело выдыхает. По такой рухляди бесшумно не пройдет даже легендарный Искатель. Тимоти цокает, смахивает большую часть голо-окон и разворачивается на стуле, смотря на Зер0 – черного и неоново-голубого в мерцающем свете оставшихся парить в воздухе цифровых окон. Зер0 смотрит на него в ответ, чуть склонив голову.

Зер0 не зачитывает ему хокку, не проецирует смайлики, но манит пальцами, другую руку держа на рукояти меча – живо, красноречиво, кратко. Риз, кажется, больше не шутит, раз прислал за ним одну из важнейших фигур своего арсенала. “Еще повоюем” — думает Тимоти, закидывая на плечо сумку и пропуская суетливого Пятницу вперед себя. “Это ещё ничего не значит” — думает он, садясь на пассажирское сидение рядом с молчаливым ассасином.

Я не подчиняюсь
или, более точно,
Данное утверждение … ¿?¿

На борту Тимоти оказывается последним – всклоченный, пыльный, несобранный, растерянный. Он никакого понятия не имеет о том, куда они (Риз) собрались. На борту комнаты для него нет, зато его хочет видеть директор – это весь ответ пойманного за руку инженера. Ни слова больше, ни слова меньше. Остальные отводят глаза, сторонятся, не заговаривают, и Тимоти догадывается почему. Из-за кого. Мелкая мерзкая дрянь. Он же не собака, в конце концов, чтобы его дрессировать.

“К директору” Тимоти идти и не думает, напротив – уходит в шлюзовой технический отсек, забиваясь в нишу между гудящих труб и садится на сумку, переводя Пятницу в нейтральный режим, чтобы тот ушел в инвиз и оповещал его обо всех, кто появится в периметре помещения. Сам же он открывает небольшую развертку протеза, возвращаясь к успокаивающим его расчетам.

Рано или поздно, но Риз, раз это ему так необходимо, и сам сможет его отыскать.
[nick]Тимоти Лоуренс[/nick][status]F60.6[/status][icon]http://sh.uploads.ru/Xv31T.png[/icon][sign]контрольный выстрел тишины / огнеопасная слеза
своей рукой - закрой мои глаза / потеряй меня, потеряй
п о т е р я й   м е н я
[/sign]

+2

13

Риз проводит несколько совещаний. Сидит в своем мягком, вращающемся кресле, слушает докладчиков вполуха, рассматривает слайды презентаций. Он щелкает ручкой, когда прочитывает очередной подсунутый ему на подпись проектный план, а потом отправляет его в шредер. Того, кто этот проектный план подготовил, он увольняет без увольнительных и страховых выплат. Через три дня его найдут мертвым, занесенным песками и грязью где-то на границах с железной дорогой, ведущей в Линчвуд.

В Линчвуд, где сейчас развлекается Тимоти Лоуренс.

Когда Риз вспоминает о Тимоти, раздается скрежет. С этим звуком трутся друг об друга его идеальные, ровные, белые зубы. Риз переводит тяжелый взгляд с главного бухгалтера на ведущего менеджера отдела закупок. Квартальный отчет не сошелся по восьми позициям, и Риз в бешенстве. Говорить, что именно некорректно сведенный квартальный отчет так расстроил его — было бы неверным суждением. Скорее одно проистекало из другого.

Когда Риз приходит именно в такое бешенство — безумное, злобное, невыносимое, — он предпочитает запираться в своем кабинете, оставляя полномочия на плечи коммерческих директоров филиалов. Риз разрывает зип-пакетик и просыпает порошок на низкий столик, на собственные пальцы, на ткань выглаженных брючин. Мучается от звука скрежета собственных зубов и дикой мигрени, заставляющей слепнуть и глохнуть.

Смотри также: втирает порошок себе в десна.
Смотри также: вдыхает порошок через полую, прозрачную трубку.
Смотри также: запивает порошок в качестве спрессованных в кубики таблеток.

Это личная Запойная игра Риза. Если весь отдел разработок не укладывается по всем срокам, выпей капсулу с порошком. Если поставки в бандитские лагеря Пандоры снились на четыре процента из-за чьей-то тупости, выпей капсулу. Если Тимоти Лоуренс снова приходит к тебе во снах, заставляя просыпаться в поту, а потом — позорно мастурбировать в одиночестве, выпей две капсулы.

Если тебе необходимо лететь в сторону ебаного Меридиана на ебаный экономическо-политический форум с ебаными долбоебами-президентами-директорами других ебаных корпораций, который будет длиться ебаных хуй-знает-сколько дней —

выпей три капсулы

Это нормально. Это личная Запойная игра Риза. Никто не скажет ему и слова, потому что никто не имеет права на это самое слово. Риз может делать все, что ему заблагорассудится, потому что ему откровенно похуй, какой пример он может подать своим поведением. Какой пример он подает. Общественное мнение вокруг него слишком давно погрязло в грязи и дерьме чужих имен. Например, в грязи и дерьме Красавчика, мать его, Джека.

Риз говорит:

— И вот надо же было тебе стать таким мудаком, да? — Так он говорит, сам не зная, к кому обращаясь.

Так он говорит, глядя в недра наглухо запертой прикроватной тумбочки. В прикроватной тумбочке покоится коробка, в коробке — его заживо выдернутый ЭХО-глаз, отключенный и безжизненный. Личная кома Риза. Его личная смерть — прошлая, нынешняя и будущая. Гробик для искусственного интеллекта, который он зачем-то оставил. И зачем-то до сих пор хранит.

Голова раскалывается пятый день подряд. Риз собирает вещи, собирает протез, собирает данные. На очередном совещании, которое необходимо провести до отъезда, Риз крайней невежливо роется во внутренностях прототипа, разложив его перед собой на полоске стола. Когда его спрашивают, северное или южное направление предпочтительнее, Риз, не отвлекаясь и не задумываясь, выбирает западное.

Риз говорит:

— Ты меня проверить захотел, друг? — Так он говорит, регулируя плечные клеммы. — Сколько ты уже работаешь в моей компании, раз тебя оскорбляет то, что я не смотрю в твою пасть, когда ты гавкаешь?

Над столом разносится ветер войны и шепотков. Без Тимоти все идет как-то не так. Как-то наперекосяк. Как-то хуево. Риз стоит перед зеркалом в своем кабинете, и его мягкое, вращающееся стоит в стороне. Он медленно и аккуратно крепит каркас, подсоединяет провода. Выглядит жутко и отвратительно: протез полый, насквозь продуваемый, лишенный не то что защитных панелей — вообще каких-либо панелей.

Времени переделывать у них не было. Последние расчеты, которые ему выслали (по иронии — их выслал Тимоти), все еще не сходились с его физическими характеристиками. Сплав не подготовлен. Цифры не готовы. Риз не готов. Блядь. Устанавливать обшивку и дополнять функционал придется уже на Меридиане. Зато даже с этой рукой, незавершенной и незаконченной, пальцы которой похожи на доисторические роботизированные манипуляторы, он сможет прострелить ебаному Такагаве его ебаную башку при случае.

Риз улыбается своему отражению, и собственная улыбка ему совершенно не нравится.

Риз улыбается Тимоти Лоуренсу, забившемуся в пустую черноту корабля, опускается перед ним на корточки, опускается на колени, опускается на пол, садясь напротив. Угольно черный каркас незавершенного протеза матово отливает в алый цвет аварийного освещения технического отсека.

Риз говорит:

— Тебе придется носить костюм. Постоянно. Выберешь по приезде, — так он говорит, проводя бесполезный инструктаж, который Тимоти уже должен быть известен. — Никаких винтовок и автоматов на официальных встречах, но разрешены пистолеты. И советую не жрать руками.

Риз говорит:

— Чтобы ни на шаг от меня не отходил.

Риз говорит:

— Увижу кого-то рядом с тобой — уничтожу.

Риз решает, что ему не нужно уточнять, что именно он имеет в виду.
Риз решает, что Тимоти достаточно сообразителен, чтобы понять его слова.
Риз решает, что они оба давным-давно тронулись, поехали и скатились на самое дно ямы.

Их ублюдочные недо_отношения.
[nick]Риз[/nick][status]F16.2[/status][icon]http://sg.uploads.ru/ZkI4E.png[/icon][sign]машинаестчеловека
нетчеловеканетчеловека
[/sign]

Отредактировано Рейнард (2019-08-30 00:26:56)

+2

14

— Это не практично.

Говорит Тимоти, имея ввиду: “выглядит, как дерьмо”. Это прослеживается в его тоне, в его позе, в выражении его лица. Тимоти стоит перед ростовым зеркалом, сверху-вниз и обратно окидывая свое отражение прохладным, придирчивым взглядом. Ему некомфортно, ему неудобно, и он задыхается тут, но это не только из-за дорогих, таких бесполезных тряпок, тщательно подшитых и идеально подогнанных под его фигуру. Тут, в Меридиане, среди стекла, бетона и стали – бежать ему некуда; тут он везде чужой, и нигде не найдется угла в который он смог бы забиться. В конце концов, Риз решил, что даже отдельная комната, и та ему не требуется.

Тимоти блевать тянет от флера чужого самодовольства.
У Тимоти чешутся десна, а руки сжимаются в кулаки.

Он старается не видеть чужого силуэта у себя за спиной, не чувствовать этих ладоней, столь органично и естественно (будто так все и задумывалось изначально) легших ему на плечи, и потянувших в сторону, заставляя обернуться.

Главное, что мне нравится.

Сладко говорит ему Риз и улыбается, затягивая удавку галстука под самое его горло. Так крепко, что Тимоти в какой-то момент кажется, что еще немного и он его придушит. Тимоти должен, но не боится его. Тимоти чувствует в этом что-то парадоксальное и едва ли нормальное. В том, что единовременно хочет сбежать от него и стать еще ближе. В том, что хочет растерзать его и вместе с тем сохранить для себя защитив от всего мира, то ли в угоду своего эгоистичного блага, то ли для того, чтобы когда-нибудь убить собственными руками – точно и наверняка.

— Конечно, сэр.

Дежурно и серо чеканит Тимоти, наблюдая за тем, как с задержкой, но Риз все же убирает от него свои руки. Тимоти стряхивает с себя свою дорогую и такую бесполезную одежду, и избавляет Риза от тяжести протеза, чтобы переключить голову на работу и заняться делом, лишь бы не ощущать на себе его липкий, испытующий и столь неясный взгляд. Тимоти зарывается в сталь и силикон, по сотне раз проверяя одно и тоже, приводя конструкцию в хоть сколько-то божеский (в имеющихся условиях) вид. Тимоти паяет провода и обтягивает их оплеткой, сотню же раз в уме проговаривая это горькое: “нужно просто перетерпеть”.

Тимоти старается не обращать на Риза никакого внимания; старается абстрагироваться от его постоянного, всеобъемлющего присутствия; старается держаться как можно дальше, не позволяя ни подойти к себе, ни, тем более, прикоснуться. В стеклянно-бетонной коробке их (Риза и самую малость его) апартаментов ему становится душно уже спустя час. Спустя еще один он чувствует, как на него накатывает почти истерическая злоба – он чувствует себя посаженным на цепь животным, грубо вырванным из привычной ему среды обитания. Тимоти бросает протез недоделанным и без слов уходит из комнаты, и Риз ему не мешает – знает, что на этот раз далеко он не уйдет.

Тимоти бродит по этажам, наблюдает за людьми, дремлет в общем холле, пожирает снеки из вендинговой машины, перепроверяет и расфасовывает информацию – он делает сотню действий, даже не задумываясь над тем, что именно делает. Белый шум в голове Тимоти сменяется мерзким писком ЭХО – сначала раз, а потом второй. Третьего – Тимоти знает точно, – не будет, потому что трижды Риз не повторяет. Впрочем, Риз вообще никогда не повторяет, но у них тут был слишком сложный и слишком особенный (насквозь больной) случай.

В комнату Тимоти возвращается в течении пятнадцати минут и останавливается на пороге, рассматривая спинки высоких, обернутых к панораме окон, кресел. С подлокотника одного из них свисает рука Риза, удерживающего горловину стакана самыми кончиками пальцев.

Риз говорит: — сядь. // и он садится.
Риз говорит: — пей. // и он берет стакан.
Риз говорит: — что за херня, Тимоти? // и он не знает, что сказать.

Тимоти молчит, но не потому, что не знает что сказать вообще, а потому, что в нем накопилось слишком много того, что он мог бы огласить. Тимоти рассматривает неоновые вывески за окном и взбалтывает в стакане джин, лёд и лайм – не пьет на самом деле, а просто присутствует. Тимоти понятия не имеет о том, что ему ответить, а если бы и знал, то не факт, что захотел бы говорить. Тимоти слишком много думает, и в этом его проблема, вот что.

Риз встает перед ним. Смотрит на него. Склоняется к нему. Влезает к нему на колени. Трогает пальцами крепления маски, вопросительно приподнимая бровь в немом вопросе, и Тимоти все еще не намерен кусать его за руки. Тимоти, честно, заебался бегать. Тимоти отставляет стакан с нетронутым джином в сторону. Выдыхает. На пробу касается затянутых в брюки бедер, оглаживая от коленей к бедренным складкам. Откидывает голову назад и не препятствует ни единому его действию. В конце концов, какой смысл от побега, если каждый раз он возвращается? Какой смысл в сражении, если ты дерешься с чем-то из своей головы?

Тимоти прикрывает глаза и сжимает пальцы, проминая мышцы и кожу; надавливает жестко и крепко (как всегда, на самом деле, хотел). Он перекладывает ладони на чужую талию и лезет едва теплыми пальцами под рубашку, (с шумным вдохом, с неприкрытой жадностью, с болью под диафрагмой) медленно оглаживая чужое тело ладонями. Он тянет вниз и едва приподнимает свои бедра вверх, неосознанно обводя нижнюю губу языком. Он смотрит на Риза из-под полуоткрытых век и чувствует, как что-то привычное летит в ничто; чувствуя, что еще немного и он упал. Его сердце стучит оглушительно громко и томительно медленно.

вот что это за херня, дружок. забирай и наслаждайся ”.

— Мы здорово проебались, Риз, вот что, — Тимоти приподнимает руку и зарывается пальцами в чужие волосы, портя эту идеальную укладку и притягивая к себе: — уверен, что ему бы было чертовски смешно, и как жаль, что нам обоим на него абсолютно похер.
[nick]Тимоти Лоуренс[/nick][status]F60.6[/status][icon]http://sh.uploads.ru/Xv31T.png[/icon][sign]контрольный выстрел тишины / огнеопасная слеза
своей рукой - закрой мои глаза / потеряй меня, потеряй
п о т е р я й   м е н я
[/sign]

+2

15

Когда он был рядовым стажером Гипериона #NK-1207 из тестировочного цеха B12, когда он был рядовым инженером Гипериона #FK-3395 из блока D33, когда он был рядовым специалистом Гипериона по переговорам с проблемными клиентами #GH-0970 из группы 016, когда он был рядовым менеджером Гипериона #PL-6643 из отдела ценных бумаг #2, да даже когда он был генеральным директором, главой Гипериона #1 всего около полутора часов, Риза волновало то, что о нем думали другие. Ему нравилось быть в центре внимания. Выступать на совещаниях. Вести переговоры.

Смотри также: когда смотрели в его рот.
Смотри также: когда им восхищались.
Смотри также: когда его ненавидели.

Риз был социоблядью — подлинный факт.

Сейчас Риза считают затворником. Глава поднявшейся из пепла и дерьма корпорации, о котором никто ничего не слышит. Никто ничего не знает. Его фигура на поле экономическо-политической хуеты сокрыта в романтическом флере призрачной загадочности и легкой неизвестности. Он появляется на публике ровно столько, чтобы его не приняли за второго Ивана Владова, слухов о котором распространяется так много, что из них можно составить приключенческий экшн-роман с множественной концовкой и элементами антиутопии в шестнадцати томах толщиной с бетонный блок каждый.

Обсуждалось каждое его появление. Каждая деталь его внешнего вида. Каждое совершенное действие. Каждое произнесенное слово. За его спиной шепотками роилась, заливая окружающее пространство вязкой, вежливой патокой, хула. Риз, стремясь привлекать как можно меньше внимания, по иронии — по постиронии, по какой-то очень хуевой карме, — получал его так много, что оно его душило. Отшельник с тысячью имен. Изгой с одним предназначением.

Тимоти Лоуренс был достоянием общественности иного толка. Тимоти Лоуренс тоже был затворником, окутанным туманом войны и загадки, за которым охотились и которого желали раскрыть. Они были в одной лодке, но по разные ее концы — в лодке, что летела с шестидесятого этажа и горела, покачиваясь на стальном тросе (тоже горящем) подобно маятнику. Именно поэтому Риза к нему тянет. Поэтому ему наплевать на прошлое Тимоти, но не на его будущее. Поэтому он влезает к нему на колени. Накрывает ладонями его широкие плечи. Прогибается навстречу его теплым, грубым рукам. Шумно выдыхает, исполненный облегчением.

Риз говорит:

— Король умер, Тимоти, — так он говорит, склоняясь к не_его лицу, обнаженному и изуродованному, что обнимает ладонями. — Да здравствует Король.

И скользит языком по его губам, что податливо распахиваются, даря немое разрешение. Полноценный контакт. Завершенное действие. Новая преодоленная ступень их ублюдочных недо_отношений. Единым слитным движение Риз лижет Тимоти его рот и медленно отстраняется. Поднимает на него взгляд разномастных глаз. ЭХО вне его воли раскладывает развертку-анализ на периферии, мерцая.

Тимоти тянет его к себе вновь — порывисто, за ворот рубашки. Риз издает какой-то позорный звук, не то всхлип, не то стон, и они сталкиваются зубами. Словно пытаются сожрать друг друга. Риз наклоняет голову в правую сторону — с правого уголка губ стекает нитка прозрачной слюны.

На Первом, ебать, Официальном Совещании Глав — как же, ебать, пафосно оно звучит, да? — Риз высиживает ровно во главе овального стола. Полотно его вне обыкновения не из стекла, но из леденяще холодного металла, раздражающе зеркального, отражающего каждый жест и каждый нервный тик. По правую руку от Риза сидит строгая-стеклянная-железная леди Марго, представитель Ивана Владова. По левую руку от Риза сидит Генеральный директор Ансин, лысый, крупный, очкастый мужик, обманчиво безобидный на вид, с говорящим для его деятельности именем Гадес.

Напротив Риза высиживает сам Генеральный директор Малливан — его приятель-ублюдок Катагава, до всеобщей рассадки демонстративно вытянувший для рукопожатия правую руку. Знающий, что Риз предпочитает здороваться живой, левой рукой. Показывающий, что Риз слаб, и протез его не закончен. Доказывающий, насколько Риз жалок в своем несовершенстве.

Ризу наплевать. Их партнерская галерка, самый дальний от презентационной тумбы угол, — сосредоточение искренней усталости от происходящего. Марго не любила расшаркиваний и презентационной вежливости. Гадес любил рубить с плеча, и говорил так же — сухо, рублено, строго по делу. Риз же вспоминает о своей персональной Запойной игре: если корпоративные ублюдки сбиваются в стаи против него, то выпей пилюлю; если Катагава спонсирует нынешний Саммит, и все вокруг, даже стены, является его ушами, то выпей пилюлю; если Тимоти Лоуренс склоняется к твоему уху слишком, непозволительно низко, чтобы на него горячо надышать какими-то словами, то выпей две пилюли.

Риз мотает головой из стороны в сторону, отказываясь от своей Запойной игры, не особо вслушиваясь во вступительные речи. Он требует джин. Он сползает ниже по креслу, вытягивает правую руку в сторону Тимоти, укладывает на его колени. Тимоти трогает его запястье, фиксируя, и начинает паять. По переговорной #96.4 разносится мерзкий запашок паленого пластика и серебристо-алый дымок.

Риз говорит:

— Ты прервался на среднеквадратичной нижней границе по стоимости пистолета-пулемета третьего поколения, — так он говорит, когда спикер со стороны Гипериона очаровательно заткнулся, переключая все свое внимание на паяющего его протез Тимоти Лоуренса. Риз расплывается в мерзкой, обнажающей клыки, усмешке. — В твоем отчете чудовищная ошибка при составлении выборки. После Красавчика Джека более некому вставить вам хороших пиздюлей, чтобы вы начали работать?

Марго прикрывает свой изящный, сангиновый рот узкой ладонью с идеальным маникюром, пряча тихий-тихий смешок. Катагава смотрит в его рот, и невозможно понять, чего в его глазах больше — искренней ненависти или искреннего благолепия. Проносятся шепотки, ведь он произнес вслух имя, произносить которое теперь — дурной тон. Риз же сосредоточен лишь на том, как колено Тимоти жмется к его собственному так близко, что кожа под тканью его брюк горит.

И весь он, Риз, тоже, горит — подлинный факт.
[nick]Риз[/nick][status]F16.2[/status][icon]http://sg.uploads.ru/ZkI4E.png[/icon][sign]машинаестчеловека
нетчеловеканетчеловека
[/sign]

+2

16

Наблюдая за Ризом – за его подобранной позой, сдержанными жестами, наигранными смешками – Тимоти чувствует себя немного особенным и самую малость избранным. Тимоти, пускай не до конца, но знает Риза настоящим: что он любит, как предпочитает, в какой тональности стонет, как он улыбается, когда действительно рад. Когда-то Тимоти даже слышал его искренний смех и видел его по-домашнему нелепым и всклоченным, после бессонной рабочей ночи, когда Риз едва не заснул с ложкой во рту – тогда Тимоти на своих руках отнес его в кровать и бдительно стерег ото всех и ото вся.

Тимоти единственный тут, кто видел Риза настоящим, и сейчас, смотря на непроницаемые лица собравшихся важных ханжей, эта мысль почему-то успокаивает, помогая без запинок и сомнений исполнять отведенную ему роль услужливой, молчаливой тени. Если кто-то и интересовался им, то никак не проявлял этого, потому что, никто может и не знает, каков Риз настоящим, зато всякий наслышан о его собственничестве и ревностном отношении к своему имуществу, и Тимоти, как ни странно, это вполне устраивает.

Тимоти неукоснительно следует своей роли: не позволяет подходить слишком близко, подносит джин, паяет отходящие контакты, вежливо кивает на редкие приветствия, не вслушивается в разговоры Риза, очень внимательно вслушивается в чужие разговоры, предусмотрительно отходит, когда считает это нужным, прижимается теснее, как только выдается такая возможность и просто красиво (неотступно) стоит у Риза за левым плечом, прилежно сложив руки за спиной.

Большой босс Риз и его карманный пёсик Тимоти – они отлично смотрелись вместе.

Когда собрание больших и важных ханжей подходит к концу, наполняя помещение шорохом бумаг и скрежетом выдвигаемых стульев, Тимоти продолжает бесцельно пялиться в панорамные окна, делая вид, что совершенно не замечает того, как Риз играет в гляделки с не спешащим уходить Катагавой – что-то между легким флиртом и безмолвным “я тебе горло вскрою, мразь”. Игры Риза Тимоти не беспокоят, а вот пристальное внимание со стороны Катагавы – беспокоит сильнее, чем должно. И эта нервозность, бродящая в нем с самого начала вечера, достигает своего апогея в тот момент, когда в опустевшей переговорной, Катагава вдруг цепляется за рукав его пиджака, прося Риза “одолжить его пёсика всего на пару минут”, потому что ему очень хочется “посекретничать о своем”.

Тимоти останавливается в шаге от дверного проема, обмершим взглядом смотря в моментально напрягшуюся спину Риза, и едва ли не физически чувствуя, как опасно натянулась только-только закрепившаяся между ними нить доверия и терпимости. Тимоти надеется, что Риз воспротивиться; что из эгоистичной принципиальности ответит отказом, но вместо этого, так и не обернувшись, он безмолвно отмахивается и удаляется к шуму продолжающегося вечера. Тимоти холодеет и моментально напрягается, едва не зарокотав, когда на плечо ему ложится холеная ладонь одной очень невоспитанной мрази.

— Стоит признать, что мои маски, — Катагава щелкает пальцами по алой пластине, временно заменившей Тимоти лицо, — были куда красивее. Не так ли, мой хороший?

— Конечно.

Прохладно и будто бы невозмутимо отзывается Тимоти, а сам чувствует, как его блевать тянет от этой слащавой улыбочки и воркующего говорка. Тимоти – хороший пёсик, – предпочтет просто кивать и соглашаться, чтобы не затягивать этот разговор до неприличного. Катагаве, кажется, все равно на него, потому что совсем не его реакции его интересуют, потому что вовсе не его он провоцирует. Катагава вьется вокруг него библейским змеем – трется, прикасается, прижимается, – мельком косится в зрачок камеры и задает целый ворох неудобных вопросов этим своим блядским-блядским, сладким-сладким голосом.

?
?
?
?
?
?
?

►  следит ли Тимоти за Ризом, ка он его просил
►  не хочет ли Тимоти вернуться в Малливан, как он предлагал
►  почему Тимоти перестал сливать информацию, как они уславливались
►  остались ли у Тимоти артефакты эридианцев
►  трахался ли Тимоти с Ризом, ради своего места
►  с кем ему больше нравится – с ним или с Ризом (и это он совсем не о работе)
►  когда Тимоти перегрызет, наконец, глотку этому убогому, несчастному калеке

На 20% Катагава блефует, на оставшиеся 80% – говорит чистейшую, до рези, правду. И Тимоти, вслушиваясь в змеиный его, мерзкий голос, непроизвольно выпрямляется и вытягивается, пытаясь выглядеть сильнее и больше, страшнее, чем на самом деле есть. Этого стоило ожидать. Это было вопросом времени. Рано или поздно, но Риз все равно бы обо всем узнал: о том, что все не просто так, а случайности – это большая редкость в нынешнем прогрессивном веке.

И когда Катагава отпускает его, нежно огладив ладонью по щеке к шее, Тимоти разворачивается и бредет к знакомой уже, удаленной ото всех комнате, слепо смотря куда-то себе под ноги. Он, конечно, мог бы пустить вперед себя клонов, но это было бы нечестно, а Тимоти от бесчестья устал так же сильно, как и от вечного бега.

И теперь, держа предательски дрожащую руку над сенсором замка, Тимоти интересует только одно и самое важное:

услышит ли он рокот легендарной Химеры?
[nick]Тимоти Лоуренс[/nick][status]F60.6[/status][icon]http://sh.uploads.ru/Xv31T.png[/icon][sign]контрольный выстрел тишины / огнеопасная слеза
своей рукой - закрой мои глаза / потеряй меня, потеряй
п о т е р я й   м е н я
[/sign]

+2

17

Мало было тех, кто знал: «Атлас» и «Владоф» сотрудничают.
Мало было тех, кто знал: «Атлас» и «Владоф» вступили в союз.
Мало было тех, кто знал: «Атлас» и «Владоф» обмениваются разработками.

Еще меньше было тех, кто знал: они готовились к войне — подлинный факт.

«Владоф» поставлял Ризу технологичные чертежи, передовые образцы, крепкие сплавы. Риз же поставлял «Владоф» убойную силу, точность, облегченные корпуса. Это хранилось в строжайшем секрете, и Риз не знал, был ли Тимоти осведомлен об этом. Риз этого не знал, и это бесило его.

Это его индивидуальная Кома. Его субъективная Злость. Его персональная Запойная игра, длиною в целый остаток жалкой жизни. Риз общает прекрасную-стеклянную-строгую Марго, вливает в нее и в себя старую русскую водку, чувствуя себя отвратительно. Как дерьмо. Пока Риз пиздит и бухает с выражением сдержанной мрачности на своем ебале, развертка с камер наблюдения в переговорной #96.4 мерцает на периферии его зрения. Динамик гарнитуры сочится медом и дегтем голоса Катагавы. Риз сжимает стакан и пропускает реплики Марго мимо ушей.

Если ублюдок Катагава лапает Тимоти Лоуренса — опрокинь рюмку. Если ублюдок Катагава клеит Тимоти Лоуренса — опрокинь рюмку. Если ублюдок Катагава считает Тимоти Лоуренса своей собственностью — опрокинь две рюмки. Выпей пилюлю. Зайди в переговорную комнату #96.4 и прострели этой мрази башку. Вышиби ей мозги. Сверни шею. Пусть польется кровь.

Риз неловко извиняется, отворачиваясь от бесчувственного лица Марго с ярким пятном сангиновых губ снизу. Обещает, что они обязательно пообщаются позже — он скверно себя чувствует. Как дерьмо. Риз одной рукой ползет по стенке из прозрачного стекла и серебристого хрома, второй — придерживает собственную голову, которая вот-вот либо отвалится, либо лопнет. Таблеточница_муляж_часов с пилюлей внутри жжет ему кожу сквозь бесконечные слои бесконечной одежды. Сквозь шум он все равно слышит чужой голос.

Риз слышит:

— Когда же ты перегрызешь, наконец, глотку этому убогому, несчастному калеке?

Риз слышит, что он калека и, собственно, не смеет с этим спорить. Он калека, сидящий на алкоголе и грибах. Он калека, страдающий от ночных кошмаров и повышенного либидо к собственному подчиненному. Он калека, морально изничтоженный травматичным опытом открытия Хранилища. Он калека, зараженный мизантропическими и фаталистическими идеями. Калека, калека, калека.

Если ты чувствуешь очередной приступ мигрени, навязанный тебе стрессом, от источника которого невозможно изолироваться — выпей пилюлю.

Риз выпивает пилюлю. Глотает ее на сухую, стоит ему перешагнуть за порог отведенных апартаментов. Присаживается в мягкое, но не вращающееся кресло, расстегивая верхние пуговицы рубашки, и проваливается во мрачное ожидание, темное предвкушение. Более ничего он не принимает — ни алкоголя, ни наркотиков, ни табака. Старается оставаться в трезвом уме, хотя он — этот его ум, — совсем давно привык находиться в этом уже ставшим знакомым состоянии перманентной агонии.

У Риза были проблемы — подлинный факт. Например, проблемы с доверием. Проблемы с грибами. Проблемы с Катагавой. Проблемы с самим собой. Проблемы с Красавчиком Джеком, который будто все еще жил в его голове.

Смотри также: проблемы с Тимоти Лоуренсом.
Смотри также: проблемы с психикой.
Смотри также: проблемы с Тимоти Лоуренсом(кажется, уже было?)

Поэтому он без особого удовольствия выуживает ту самую, легендарную Химеру из нагрудной кобуры. Без интереса раскрывает барабан, заполняя пустые гнезда новыми пулями. Почти слепо снимает револьвер с предохранителя. Риз смотрит на свое собственное отражение в отблеске панорамного стеклянного окна и медленно поднимается на ноги. Целится в свое собственное отражение, в глаза свои воспаленные и больные, в неестественно бледное лицо свое. Левая рука его заметно дрожит от невроза и подействовавшей пилюли, поэтому он перекладывает Химеру в ладонь протеза.

Тимоти Лоуренс находит его ровно в таком состоянии. Обостренные реакции заставляют Риза обернуться на мягкий звук отъехавшей в сторону автоматической двери, поднять все еще лишенный обшивки протез, целясь в единственный здоровый глаз, выглядывающий из зева маски. У Риза есть его медицинская карта. Он знает, что для Тимоти будет болезненным, а что — нет.

Риз говорит:

— Я тебе доверял, — так он говорит, и голос его такой же, как и Марго — строгий, холодный, стеклянный.

И Тимоти отвечает:

— Я знаю,

— и более — н и ч е г о.

Риз опускает руку. Прячет Химеру обратно в ее логово-конуру. Риз не стреляет, но медленно подходит к Тимоти, тянется к его лицу, к крепежам маски, мягко избавляя изуродованное лицо Тимоти-Джека из плена, откладывая маску в сторону — аккуратно, будто само воплощение хрупкости. Провожает ее взглядом, а потом вновь смотрит в чужое-чужое лицо, обнимает ладонью перечеркнутую щеку, улыбается — криво и рвано.

Риз, зная, насколько это может быть больно и травматично, бьет Тимоти по щеке — дарит ему сильную, тяжелую, глухую пощечину правой рукой, оголенной от мягких обшивок и мягких элементов. Сдирает, стесывает, ранит кожу острыми краями и резкими переходами конструкции. Ударяет так сильно, будто пытается убить — одним сильным ударом.

Риз кричит:

— Что этот мудак Катагава еще от тебя, ублюдка, знает?

Риз воет:

— Какому еще уроду ты, сука, сливал про меня информацию?

Риз истерит:

— Что скажешь, Тимоти, блядь, Лоуренс?
[nick]Риз[/nick][status]F16.2[/status][icon]http://sg.uploads.ru/ZkI4E.png[/icon][sign]машинаестчеловека
нетчеловеканетчеловека
[/sign]

Отредактировано Рейнард (2019-08-05 11:23:06)

+2

18

Пошатнувшийся и на мгновение оглохший, контрастно-холодной ладонью держащийся за обожженную крепкой оплеухой щеку, Тимоти едва слышно, пугающе-невротично посмеивается, медленно осознающий простую истину о том, что, кажется, знатно заебался ото всей этой двойной жизни, что по самое основание (с его и только допущения) заросла грязью и ложью. Он устал от жизни, подобной вязкой, туманной топи, в которую он зашел так глубоко и в которую ввяз столь плотно, что перестал различать поверхность, и перестал чувствовать, где заканчивается он, а где начинаются гнилые, тленные воды. Он устал от жизни, которую можно назвать таковой лишь в насмешку, потому что на деле это было лишь жалким, топорным существованием.

Тимоти смеется – немного зло и немного ненормально, – размазывая по лицу багряные, кровавые слезы, во всем абсолюте и полноте осознавая и другую (куда более важную), единственно верную истину о том, что Риз нисколько не похож на Красавчика “пошел-бы-он-нахер” Джека. Потому что Красавчик Джек не стал бы его бить; Красавчик Джек не стал бы задавать вопросов; Красавчик Джек, возможно, даже не посмотрел бы в его сторону. Зато – и это действительно важно – Красавчик Джек сказал бы что-то вроде: “ты был ошибкой, парниша, бывай здоров”, и разнес бы его башку на костную щепу, кровь и мясо, одним бездумным движением вычеркнув из истории этого убогого мира.

Но Риз – не “босс”, не “сэр”, не “директор”, а бедный-бедный, кричащий ему в лицо мальчик Риз, – был в корне иным: чуть менее конченным и чуть более искренним. Риз похож на те самые дьяволовы грибы, которые жрал, которые нюхал и которые втирал в свои десны. Риз похож на те из грибов, которые были поразительно похожи между собой, только вот одни были съедобны, а другие убивали. В разное время и в разных состояниях, Риз был то “съедобен”, то до смерти токсичен. Тимоти видел его в разное время и в разных состояния, а потому, присмотревшись, мог сказать, что сейчас он уязвим. Тимоти чувствует его злобу, но за ней слышит и его боль – это острое, наживо вспарывающее его чувство, отравляющее разум и тело, хуже чем наркотики и стимуляторы.

Тимоти закашливается и задыхается в вороньем своем смехе, трет горло и исподлобья смотрит на Риза (не)своими глазами: зеленым и голубо-алым от переполнившей его изнутри крови, исчерчивающей лицо жирными, алыми метками-трещинами. Тимоти так сожалеет, но ничего не может поделать. Тимоти вдруг подается вперед – резко и быстро, – впервые чувствуя себя настолько свободным. Тимоти на излете перехватывает металл его запястья, и в кулаке сжимает его жесткие от геля волосы, оттягивая голову и заставляя смотреть в свое крапчатое от мутных разводов лицо. Во взгляде Тимоти нет ни злобы, ни раскаяния, ни сожаления, но есть что-то крайне похожее на усталость. Тимоти тянет губы в ласковой улыбке, но улыбка эта выходит едче коррозийных пуль.

Его сухой, такой уставший голос наждаком дерет глотку:

Всем им.

Его прохладный, такой печальный взгляд лезет под кости:

Обо всем, что они хотели знать.

Тимоти перекладывает ладонь ему на горло и толкает назад, шаг за шагом оттесняя к холодной глади панорамных окон, и каждый шаг его, каждый его вдох – это признание настолько честное, что обжигает сухие губы.

— Я рассказал о том, что Атлас перешел в новый век.
— Я рассказал о том, что Атлас им не по силам.
— Я рассказал о том, что Атласом правит бог.
— Идеальный | Всевидящий | Беспощадный.
— Я рассказал о том, что если они поднимут на тебя руку – они захлебнутся кровью.

— И все они безоговорочно верят мне, потому что полуправда и манипулирование… — Тимоти неохотно расслабляет пальцы, отпуская его, и отходит, чтобы поднять свою маску и поднести ближе к лицу, смотря на Риза сквозь прореху единственной глазницы. — ...потому что все это то, в чем я действительно хорош.

Тимоти откидывает маску на кровать и подзывает к себе Пятницу, отсоединяя одну из его спинных пластин и запуская руку глубоко внутрь, чтобы извлечь на свет стальной, прямоугольный кейс. То, что он не доверял никому и никогда. Его Мания. Его персональный демон заточенный в корпусе нового, идеального ЭХО-коммуникатора. Воплощенные в стали и пластике несколько лет его добровольного отречения ото всего и ото всех, за время которых он утратил себя, лишь недавно начав собирать вновь.

— Это история о маленьком человеке с большими страхами, Риз, — Тимоти включает коммуникатор и кладет его в центр помещения, заглушая свет. — Внимательно слушать я научился куда раньше, чем метко стрелять.

Темнота засияла циановым, холодным свечением развертывающихся голо-окон, четко отсортированных и расставленных в строгом порядке, каждое из которых было промаркировано и оценено. Его детище, его идеальная система данных, ежедневно пополняемая все новой и новой информацией – вся грязь, все тайны, все успехи, все детали. Тонны чужой, мнимо сокрытой и засекреченной жизни. У этой гидры голов было столько, что не сосчитать.

Тимоти улыбается – спокойно и умиротворенно, расслабленно, – и бредет между окон, отталкивая их и проходя сквозь, приблизившись к тем трем, что окрашены в алый оттенок наивысшей защиты: “Хранилище”, “Гиперион”, “Риз”. И лишь у последнего отсутствует строка ценовой приписки. Тимоти смахивает блокировку со всех трех и выносит их отдельно, отходя в сторону, чтобы вытряхнуть себя из плена душащей его одежды. Тимоти устал от тайн своих и от секретов, и он не чувствует ничего, кроме смутного желания с головой окунуться в ледяную воду.

— Это всё, что я могу сказать тебе, Риз. На остальное можешь посмотреть сам. В конце концов, тебе – в отличие от всех них, – это ничего не будет стоить.
[nick]Тимоти Лоуренс[/nick][status]F60.6[/status][icon]http://sh.uploads.ru/Xv31T.png[/icon][sign]контрольный выстрел тишины / огнеопасная слеза
своей рукой - закрой мои глаза / потеряй меня, потеряй
п о т е р я й   м е н я
[/sign]

+2

19

На самом деле, это похоже на признание. Что-то в роде «я тебя люблю», отдающее оттенками «я тебе поклоняюсь». Риз же не к месту вспоминает о том, как одна женщина ему сказала: «Никто никогда не полюбит тебя так же сильно, как ты сам любишь себя». Любить только себя было удобно. Это было выгодно. Привязываться к чужим людям — это опасно. Это глупо. Это непозволительно.

Риз привязался — подлинный факт.

Риз жмется к пластинам панорамных окон, отходит все ближе и ближе к ним, шаг за шагом. И в лицо это смотрит, и смотрит, и смотрит; рука его, живая и человеческая — оскверненная болезненным тремором культя. Его протез же должен оставаться недвижимым, но сейчас Риз напряжен и обострен до невозможного, что даже сталь в его теле — позорно дрожит.

Он мог бы ударить его снова — подлинный факт.

Смотри также: вырваться из его хватки.
Смотри также: выстрелить ему в лицо.
Смотри также: свернуть ему шею.

Ничего из этого Риз не делает. Он слушает. Молча. На самом деле, признанием это не было. Раскрытием карт — вполне возможно. Резонно было бы назвать это сбросом масок. Сорванным маскарадом. И еще кучей других метафорических эпитетов, которые нахуй никому не сдались, верно?

Это была исповедь. Тимоти Лоуренс ему исповедовался. Вот что это было такое. Он стоял перед ним, распаленный и словно сорвавшийся с несуществующей (или очень даже да) цепи, будто обретший полное освобождение от всего, что его глушило. Что его душило. Что его травило. Что заставляло его проглатывать слова и рыгать желчью. Ядом. Самой коррозией. Риз хочет его ударить. Риз хочет его убить. Риз хочет заткнуть ему рот, поставить на колени и прострелить его башку, чтобы избавиться от очередного источника стресса раз и навсегда.

Ничего из этого Риз не делает. Он дает время. Дает шанс выговориться и проговориться. Успокаивает своих внутренних демонов, сажает их на цепи, закрывает за решетками, запирает на замки. Семь гремящих цепей, семь темных камер, семь тяжелых замков. Семь главных страхов маленького мальчика по имени Риз. Семь главных грехов большого босса «Атлас» по имени Риз. Семь главных слабостей конченного калеки по имени Риз.

На самом деле он понимает, что Тимоти не лжет. О таком он бы лгать не стал. Риз утопает в неоновом свете цифрового пространства вокруг себя, оглядывается, прогуливается между файлов, и снова — молчит как рыба. Нестерпимо хочется закурить, и желание это бьется тупой кукушкой прямиком в висок — в тот, в котором нет огромного хаба, занимающего почти треть его головы. Риз позволяет себе сигарету, закуривает и, окруженный окнами и картинками с чужими лицами (каждое из которых он видел лично), оборачивается, встав в картинную позу со сложенными на груди руками. Как куколка. Тени грубо рубят его лицо.

Он спрашивает:

— Ты же понимаешь, что делаешь меня равным богу?

Он спрашивает:

— Ты же понимаешь, что я могу уничтожить любого, лишь взмахнуть пальцем?

Он спрашивает:

— Ты же понимаешь, что ты наделал, Тимоти?

Он улыбается и отворачивается. Злость его медленно ускользает из закутков сознания, демоны успокаиваются, лишь еле слышно шипят, забившиеся в темные далекие углы. Риз прокручивает файлы, лезет глубже, еще глубже, как можно глубже, пытается заглотить больше, чем способен. Он быстро просматривает информацию по Гипериону, чтобы иметь общее представление. Задерживается на особых проектах с пометкой «провал» и бухгалтерских отчетностях. Игнорирует файл о Красавчике, мать его, Джеке. Пролистывает список уволенных через выброс в шлюз сотрудников. Блок, посвященный Хранилищу, он оставляет напоследок, помечая его, как «прочесть позднее».

Риз зарывается в файл, посвященный ему. Он медленно выкуривает сигарету, не спеша путешествуя сквозь сухие, рубленные строки-характеристики не сдерживая себя от различной окраски ухмылок. Он затворник. Он нервный. Он употребляет. С ним порой невозможно разговаривать. Иногда он бесит до трясущихся рук. Иногда он позволяет себе слишком много. Переступает границы отношений «работодатель-работник». У него мягкая, но вечно холодная рука с контрастно жесткими, подстертыми подушечками пальцев. Когда он принимает порошки, то становится сговорчивым и каким-то мягким. Он боится высоты. Виски всегда на два пальца, не больше, не меньше.

Смотри также: фантомные боли правой конечности.
Смотри также: кошмарные сны, сопровождающиеся приступами мигрени.
Смотри также: предпочтение физического контакта над зрительным с определенными людьми.

Риз хоронит окурок сигареты на дне кристально чистого стакана. «Определенными людьми» был Тимоти Лоуренс и никто более — подлинный факт. Риз прослеживает хронологию и замечает изменения в повествовании. Что-то острее, что-то — более субъективно. Сухие выдержки превращаются в мемуары имени Риза в виде личного дневничка мальчика по имени Тимоти Лоуренс.

Риз оборачивается и смотрит Тимоти в лицо. Он пересекает разделяющее их расстояние в несколько размашистых шагов и попадает в плен его горячих рук. Сейчас он совершенно не хочет его бить. Он и тогда не хотел его бить, но все равно ударил, не жалея о содеянном до сих пор. Риз никогда об этом не пожалеет. Риз устал жалеть в принципе. Риз тянет его к себе и целует, губами прихватывая его губы, скользя языком по его языку. Никакого сопротивления. Никаких заминок. Никакого ожидания.

Риз устал ждать. Тимоти, он уверен, тоже.
[nick]Риз[/nick][status]f16.2[/status][icon]http://sg.uploads.ru/ZkI4E.png[/icon][sign]машинаестчеловека
нетчеловеканетчеловека
[/sign]

+2

20

— Я же уже говорил, Риз. Я убью тебя.

Тимоти бледно усмехается и ни одна нота его голоса не дрожит, но от каждой веет исключительной искренностью. Тимоти обещал быть его опорой, но никогда не станет его руками – этот этап он уже прошел, сполна испив горечи и боли. Тимоти обещал, что не позволит ему стать как он, и он свое слово сдержит, потому что как он Риз никогда не станет; Риз, дай ему на то волю, станет чем-то куда более ужасающим и омерзительным, и поэтому за ним самим Тимоти наблюдает куда пристальней, чем за всем сонмом врагов его.

Тимоти едва прикрывает глаза и ждет, решив не упоминать, что эта акция безвозмездного благородства, окрашенная в неоновый электрик – единичная. Тимоти слишком хорошо знает, что случается с теми, кто стремится поглотить слишком много – он видел это собственными глазами и это было тем, что немногим позже надломило его. Маленький мальчик Тимоти (большой цепной пёс Тимоти) умеет не только наблюдать и внимательно слушать, но и прятать – самого себя, например, он прятал долгих пять лет, и был найден только потому, что сам того захотел.

Тимоти выпрямляется и пальцами ловит чужое тело, тихо рокоча горлом, когда Риз целует его, обнимает его, хочет его. Тимоти вовсе не против – никогда не был, – и пальцы его не дрожат, когда одну за другой он берется расстегивать пуговицы чужой рубашки и ослаблять бляху ремня. Вместе с ним Тимоти отступает назад, и вместе с ним садится на кровать, под бедро подтягивая выше и продолжая медленно вылизывать его рот, языком собирая привкус джина, табака и мятных конфет. Простынь неприятно занимается под нагими, подтягивающимися выше телами, но Тимоти не обращает на это никакого внимания и не позволяет этого Ризу.

Он думал, что превратит это в ритуал, во что-то прекрасное и возвышенное, о чем слишком часто читал в красивых, но своем не реалистичных книжках. На деле все складывается куда тривиальнее, острее и проще, без флера наигранного благоговения, но с острой выраженностью нетерпения и почти нелепой спешкой, и что важно – в действительности все это чувствовалось куда острее и тяжелее, чем он мог подумать, и ему это нравилось. Все эти укусы, поцелуи, скольжение рук, путаница пальцев, алые пятна, контраст бледной и смуглой кожи, задушенные крики, ударяющие в подставленную ладонь стоны, липкость пота, сбившаяся комком простынь, очерченный цианом абрис челюсти под запрокинутой головой, в конец испорченная укладка, скребущие по груди пальцы, умоляющее “еще” и настойчивое “сильнее”.

— Ты еще доверяешь мне?

Спрашивает Тимоти, замирая глубоко внутри его, и пальцы положив на тонкую грань между теплой кожей и прохладным металлом, на пробу, аккуратно отщелкнув первую из клемм. Тимоти не спешит, внимательно наблюдая за чужим лицом до тех пор, пока груда протеза на падает куда-то в сторону на замятые простыни, пока сам он быстро и крепко перехватывает чужое тело, удерживая и не позволяя упасть, и медленно возвращаясь к прерванному, бережливо укладывая Риза на свою грудь, чтобы обнять его поперек спины и носом прижаться к изгибу плеча, хрипло и несдержанно постанывая ему на ухо.

Как бы он не пытался убежать от этого,, сколько бы не сажал себя на цепи и как убедительно не уверял бы беспокойное сознание в опасности этой (такой желанной) авантюры – это падение было лишь вопросом времени, и теперь он либо взойдет еще выше, либо сгинет, заживо пожранный чужими демонами. Время покажет.
[nick]Тимоти Лоуренс[/nick][status]F60.6[/status][icon]http://sh.uploads.ru/Xv31T.png[/icon][sign]контрольный выстрел тишины / огнеопасная слеза
своей рукой - закрой мои глаза / потеряй меня, потеряй
п о т е р я й   м е н я
[/sign]

+2

21

Голова Риза — это темная, полуразрушенная гробница, которую когда-то забыли закрыть. Демоны его, разбуженные тревожными мыслями и стремительно развившейся паранойей, уничтожили хлипкие опоры. Потолок провалился. Стены обрушились. Чудесные своды надтреснули и обвалились. Все вокруг, весь его разум — заброшенная стройка, заваленная строительным мусором.

Тимоти Лоуренс — один из таких демонов. Его персональная Кома. Его личная Одержимость. Его индивидуальное Успокоение. Самый близкий и самый далекий. Тот, кому Риз доверился без остатка. Тот, кому Риз больше всего опасался довериться. Даже опальный, мертвый Король не был так близок к его поврежденному сознанию. Рвущемуся на части. Стенающему и бьющемуся в агонии. Настолько уязвимому, что

Риз мотает головой — слабо, еле заметно, отказываясь от собственных мыслей. Абсолютно сейчас ненужных и совершенно точно неуместных. Риз закрывает глаза. Риз открывает рот. Риз широко разводит колени, обнимает чужую спину ногами, пересекая голени на чужой пояснице. Риз падает в темную, теплую топь и захлебывается в ней. Он тонет в ощущениях, в прикосновениях, в чужих взглядах исподлобья. Он подается навстречу сильным рукам и тянется за очередным поцелуем. Он раскрывается в последний раз — словно бередит старую, давно зажившую рану, полоснув по затянувшемуся шраму острейшим ножом.

Его персональная Кома.
Его личная Одержимость.
Его индивидуальное Успокоение.

Риз отдает всего себя без остатка. Отдается ровно так, как никогда этого не делал. Из горла его рвется стон, выходящий из недр глотки жарким, сорванным выдохом. Его легкие шипят от раскаленного между ними воздуха. Его кости ноют от желания. Каждая его мышца дрожит от нетерпения. Риз хочет сказать много, очень много, но не говорит ничего. Это ненужно. Тело скажет лучше. Полнее. Глубже.

Риз позволяет делать с собой все, что Тимоти только пожелает. Он кивает головой, не в силах произнести что-то в ответ. Риз позволяет. Риз дает разрешение. Риз неловко заваливается набок от резкой смены веса своего тела, цепляясь за горячую, влажную от испарины кожу чужого плеча, впиваясь отросшими ногтями до лунок-отметин. Он замирает и сжимается, заставляя Тимоти остановиться. Заставляя себя прочувствовать четче. Острее.

Чтобы вновь закрыть глаза и поддаться чужой власти и чужому влиянию. Чтобы прикусить чужую кожу на шее, оставив уродливый, яркий след. Чтобы зализать причиненную боль. Чтобы простонать чужое имя на ухо, обжигая дыханием раковину. Чтобы забыть о том, кем он является на самом деле. Кем является на самом деле Тимоти.

О, эти их ублюдочные недо_отношения.

Смотри также: паразитизм во благо.
Смотри также: сосуществование вопреки.
Смотри также: саморазрушение во спасение.

Этой ночью, впервые без употребления препарата, Риз спит спокойно. Ему не снятся кошмары. Ему не снятся сны. Ему снится лишь блаженное и долгожданное Ничего, темнейшая пустота и абсолютная чернота. Риз спит, закованный в броню из чужих рук и слоев ткани, уткнувшийся лицом в подушку так, что почти задыхается от недостатка кислорода. Он просыпается рано, намного раньше, чем то было необходимо, носом чувствуя запахи сваренного кофе и заваренного чая. Он неспешно приводит себя в порядок, расчесывает волосы, умывает лицо, рассматривает себя в огромном зеркале. Его лицо выглядит свежее, чем во все те дни, что они находятся на долбанном Меридиане.

Это говорит о многом.

Риз аккуратно подсоединяет свой незаконченный протез, перепроверяя все контакты и клеммы дважды. Этим утром он позволяет себе не торопиться. Этим утром он позволяет натянуть на тело чужую (снова) футболку, не обращая внимания на то, как растянутая горловина оголяет его рассеченное шрамом плечо.

На кухне он встречает Тимоти. Тимоти, засунувшего в уши наушники, держащего в руке свой потрепанный ЭХО, танцующего с невидимым партнером вальс. Тимоти, закрывшего глаза, двигающего губами, осторожно передвигающего ноги. Тимоти, босого, всклоченного, лишенного маски. Риз подпирает плечом ребро дверного проема и безмолвно следит за каждым его движением. Кажется, он слышал, как холодная, прекрасная Марго втюхивала ему в голову основы этикета светского общества. То, в чем Тимоти никогда не нуждался.

То, что ему, видимо, было крайне интересно.

Он говорит:

— Учиться с невидимкой — хуевая затея, — так он говорит, вытаскивая из чужого уха наушник, вставляя его в ухо собственное. Риз улыбается ему самыми уголками губ, и смотрит сквозь хитрый прищур разномастных глаз взглядом цепким и не требующим возражений. — Я поведу. Потом ты повторишь. О’кей?

Тимоти молча кивает, словно не хочет нарушить то, что выстраивается вокруг них, своим голосом. Риз укладывает одну его ладонь себе на бок, игнорируя то, как она мгновенно сместилась на поясницу, стоило ее отпустить; вторую он накрывает своей собственной, сжимая коммуникатор вместе с ним. Когда один такт обрывается и заменяется другим, Риз мягко делает шаг вперед, заставляя Тимоти сделать шаг назад.

Шаг вперед — шаг в сторону — шаг назад. Шаг назад — шаг в сторону — шаг вперед. За одним квадратом повторяется второй, третий, еще один, и еще. Когда один трек заканчивается и начинается другой, то уже Тимоти заставляет его отступать. Риз отступает. Риз позволяет. Риз становится ведомым. Риз жмется ближе, и,

когда Тимоти целует его, он закрывает глаза, склоняя голову набок.

[nick]Риз[/nick][status]f16.2[/status][icon]http://sg.uploads.ru/ZkI4E.png[/icon][sign]машинаестчеловека
нетчеловеканетчеловека
[/sign]

+1

22

Риз дарит ему кольцо.

Тимоти вылавливает его со дна своей миски и на мгновение подозрительно прищуривается, смотря на сидящего напротив Риза поверх ложки, с которой медленно капает липкая овсяная каша, обнажая широкую полосу прозрачно-алого материала, сердцевина которого разлинована полосами медных проводов и точками бронзового припоя. Риз улыбается ему (на редкость искренне, а потому до ужаса красиво). Ризу весело. Весело наблюдать за тем, как по обнаженному лицу Тимоти ползут тени искреннего удивления, неверия и смятения. Тимоти ждет подвоха, или подлости, или удара, но ничего из этого так и не дожидается. Обычное утро обычного дня, занятое завтраком, хриплым электронным джазом, босой стопой Риза, которой тот искусительно трогает его колено, и плавающем в ложке кольцом, которое Тимоти аккуратно откладывает на салфетку.

Ничего такого, что было бы за гранью.

Тимоти ничего ему не говорит. Тимоти доедает свою кашу, отмывает кольцо, садится за верстак, ваяет цепочку из обрезков и канифольного припоя, вешает кольцо на шею (потому что носить его на пальце непрактично), а потом также молча отрывает Риза от чтения отчетов и смет, разворачивая его вместе со стулом и опускаясь перед ним на колени. Тимоти не говорит ничего, зато Риз, кажется, срывает голос напрочь. Храните высшие силы систему шумоизоляции, а еще – Ансин, чью представленную Гадесом на их неофициальной встрече мазь они протестировали на исцарапанных в кровь и мясо плечах Тимоти.

Взмыленный и остывающий после внеплановой близости, Тимоти гладит Риза по влажной спине и пальцами зарывается в волосы на его затылке, перебирая их, поглаживая и слыша, как довольной кошкой мурлычет лежащий на нем большой, но уже не такой страшный босс Атласа. Другой рукой Тимоти теребит цепочку с кольцом и думает о том, что все это – все эти несколько дней, что они тут находятся, жадно упиваясь друг другом, – похоже на почти утопическую идиллию, едва ли не пугающую своей размеренностью и давно забытым чувством покоя. Тимоти не мечется из-за этого, но лишь надеется, что это не аналог затишья перед бурей.

Хрипящий джазом ЭХО обрывается высоким писком и Тимоти вскидывает взгляд на часы, досадливо морщась. Ну, конечно. Аукцион. И, само собой, у них нет никакого права пропустить это мероприятие. В конце концов, они прилетели сюда для демонстрации силы, а не за фуршетными канапе и красивыми панорамами большого города.

Галстук Тимоти завязывает уже стоя в лифте, успевая параллельно наблюдать за тем, как Риз подгоняет протез и туже стягивает клеммы. Его зачесанные к затылку волосы все еще влажные после душа, его портупея болтается неподогнанной, его рубашка рябит заломами складок, его кожа слишком отчетливо пахнет Ризом. Последнее, к слову, ему очень даже нравится. Тимоти вновь трогает пальцами кольцо (кажется, это станет его новой дурной привычкой), обводит его грани и все же прячет под горловину рубашки. Об этом секрете должны знать только двое, а Тимоти, все-таки, слишком ревностно относится к секретам. Особенно к тем секретам, что принадлежат ему лично.

На аукцион они приходят с запозданием – вступительный фуршет закончен, свет приглушен, и дело плавно движется к основе встречи. Тимоти входит первым, распахивая двустворчатые двери и делает шаг в сторону, пропуская Риза вперед себя. Когда он занимает свое место в амфитеатре, Тимоти садится рядом, делая вид, что совсем не замечает того, как Риз намеренно сжимает в пальцах его колено, когда перегибается через него, чтобы перекинуться парой-другой слов с сидящей через место Марго. Это ничего, у Тимоти для красочной мести еще будет вся ночь в распоряжении, и на этот раз шпаклевать мазью Ансин будут далеко не его бренное тело.

В остальном мероприятие проходит спокойно. Тимоти даже сказал бы – скучно. Ведущий оглашает лоты, зал гудит шепотками, в воздух, то и дело, поднимаются таблички, а голова болит от бесконечных пересчетов от десяти до единицы и называемых сумм. Риз борется с какой-то старухой за гибридный мицелий (и старуха, что очевидно, остается ни с чем), Марго впервые за время их знакомства крепко выругивается на своем странном, грубом языке, когда у нее в последний момент уводят из-под носа колье из лунных кристаллов, а Тимоти просто складывает руки на груди и склоняет голову, погружаясь в несерьезный аналог дремоты. Но в самом конце программы, когда почти спекшийся под софитами ведущий объявляет последний (такой всеми ожидаемый) лот, Тимоти резко приходит в себя и косится на Риза.

Объявляется лот, номер 8903/04. Оригинал пистолета, аналогов которому на рынке оружия до сих пор нет. Выполненное в стали и платине детище инженеров компании “Атлас”, названное по имени легендарной твари, сочетавшей в себе множество частей, так же, как этот пистолет совмещает в себе множество стихийных эффектов. “Химера”! Начальная ставка составляет…

Тимоти уверен, что там должно было быть число, в котором наличествовало бы достаточно нулей для того, чтобы ввергнуть всех присутствующих в шоковое состояние. Тимоти уверен, что оно там наличествовало бы, если бы несчастный, почти спекшийся под софитами ведущий его хотя бы назвал. Тимоти уверен, но теперь об этом не узнает никто, потому что несчастный ведущий, – грудой кровавого мяса свалившийся на решетчатый пол – лежит на залитой софитами сцене с простреленной головой, и кровь его стремительно сворачивается под жаром ламп. У Тимоти в правом ухе неприятно пищит от выстрела и ему приходится пару раз встряхнуть головой, чтобы прийти в себя. Ему не нужно смотреть, чтобы знать, что там, справа, стоит на вытяжку вскинувший руку Риз, в пальцах сжимающий действительно оригинал “Химеры”, дуло которой все еще отдает жаром после прицельного выстрела.

У Риза проблемы с самоконтролем. У Риза проблемы с чувством собственничества. Зато у Риза нет никаких проблем с сарказмом.

Кажется, этот лот больше не разыгрывается.

Тимоти хочет подняться и одернуть его, а лучше – вывести куда-нибудь в уборную и отхлестать по щекам для острастки, но тут замечает замечает то, чего встретить точно не ожидал. Несколько затянутых в черное людей с пистолетами, дула которых смотрят прямо на Риза. На голову Риза. На грудь Риза. На живот Риза. Тимоти действует исключительно на рефлексах, полностью отпуская свое тело на волю отработанных за годы инстинктов. Он не успеет его оттащить, а вокруг них нет ни единого места, в котором можно было бы укрыться, и именно поэтому Тимоти, заранее зная, что щит не выдержит, делает единственно возможное для защиты...

Он закрывает Риза собой.
[nick]Тимоти Лоуренс[/nick][status]F60.6[/status][icon]http://sh.uploads.ru/Xv31T.png[/icon][sign]контрольный выстрел тишины / огнеопасная слеза
своей рукой - закрой мои глаза / потеряй меня, потеряй
п о т е р я й   м е н я
[/sign]

Отредактировано Виктор Гроссерберг (2019-09-02 03:20:35)

+1

23

У Риза проблемы, но Риз их не осознает. Он лишь медленно кормит своих демонов, раззадоривает их неуемный аппетит. Ждет, пока они не поглотят его живьем, оставив от него лишь ровные, белые зубы и легкие кости.

Риз бросается из крайности в крайность. У него проблемы, которые он не хочет замечать и не хочет решать. Вместо этого он опускается под еще тихую гладь воды, захлебывается ее влажной прохладой. И все это — добровольно. Риз считает, что все в порядке, но.

Риз не был в порядке.

Он говорит:

— Я убью любого, кто дотронется до тебя, — и он не лжет.

Риз поглощает Тимоти постепенно, кусочек за кусочком. Он привязывает его к себе очаровательными, изысканными подарками. Он дает ему ровно столько внимания, сколько тот хочет. Он создает красивую иллюзию свободы. Не давит и не ставит перед фактами, условиями, обстоятельствами. Риз привязывает Тимоти к себе различными, многочисленными связями: романтическими, рабочими, сексуальными. Риз забирает Тимоти себе, опускает за собой под еще тихую гладь воды. Поит ее влажной прохладой.

Еще немного, и Тимоти сломается. Или возьмет себя в руки и поймет: они оба погрязли в таком дерьме, что выбраться из него крайне сложно. Почти невозможно.

Это похоже на сумасшествие. На приступ паники. На смертельную жажду. На что угодно, но не на нормальные, стандартные взаимоотношения. Повышенное либидо. Физический контакт. Недосыпание. Головные боли. Хроническая усталость. Они выпивают друг  друга досуха. Сжирают друг друга до костного мозга.

Риз не видит проблемы.
Риз не видит проблемы.
Риз не видит проблемы.

Тимоти подгоняет его портупею уже на подходах к демонстрационному залу #433. Кожа зудит под его прикосновениями даже сквозь слои плотной ткани. Риз чувствует, что задыхается, и не придумывает ничего лучше, чем утянуть Тимоти в очередной поцелуй — чтобы лишить дыхания и его. Он знает, что по каждому периметру расставлены десятки камер. Он знает, что блядский Катагава видит практически каждое их движение. Каждый шаг. Каждый жест. Не видит, разве что, мысли в их головах, но бытует мнение, что и до этого недалеко.

Ризу наплевать.

На аукционе он — как на иголках. Он касается Тимоти по поводу и без, лишь бы ощущать его максимально близко к себе. Словно дорвавшийся до желанного подарка ребенок, он провоцирует и бесится, когда получает недостаточно. Марго отмечает, что сегодня он находится в хорошем расположении духа. Риз кивает, отмечая для нее то, что ему наконец-то удалось утрясти очень давние неурядицы. Сейчас все идет как нельзя лучше. Они обязательно созвонятся, чтобы обсудить новые этапы их долгоиграющей стратегии.

Риз улыбается ровно до того момента, пока спекшийся под софитами ведущий не объявляет последний лот — именно то, ради чего они все здесь маринуются. Риз ждал его. О, как он предвкушал это объявление. Он выжидал, когда же он уже сможет, наконец, спустить настолько баснословную сумму, что ее хватит на отстройку детальной копии упавшей на Пандору станции Гелиос в полном размере 1:1.

Вместо этого Риз получает свинью, подложенную под его жопу умельцем неудачных подъебов, которого зовут Катагава. Риз ощущает бешенство.

Смотри также: злость.
Смотри также: ярость.
Смотри также: ненависть.

Риз видит самого себя со стороны: медленно поднимается, медленно выуживает револьвер, медленно прицеливается, медленно топит спусковой курок. Лицо Риза больше похоже на застывшую восковую маску — жесткое, с грубо вырубленными тенями, какое-то бледное, абсолютно непроницаемое. Выстрелить — все равно, что поправить манжет. Что вдохнуть воздуха. Что моргнуть чуть покрасневшими веками. Выстрелить. Убить невинного человека своими руками. Делал ли он это когда-то? Нормально ли это?

Нормально же?

Риз стреляет и повторяет себе:

Я не похож на Красавчика Джека.
Я не похож на Него.
Я не похож.

Меня зовут Риз.

Но не думает о том, что теперь он — гораздо хуже.

Оцепенение сходит лишь тогда, когда перед ним появляется тень. Фигура. Силуэт. Риз тупо моргает и слышит выстрелы, что глохнут в ушах и ранят его чувствительных слух. Тень, фигура, силуэт оседает перед ним, опускается на колени, стонет. Риз ничего не понимает. Когда он видит красную крапинку на своей груди, то вскидывает руку вверх и выстреливает снова, мгновенно угадывая источник ее появления.

Начинается возня, и теперь Риз воет.

Он кричит.

Он говорит:

— Ты охуел?

Тимоти схаркивает на пол пустой, прозрачной слюной — хороший знак. Он держится за свою руку, зажимает прострелянное плечо, и по пальцам его течет, стекает, капает. Риз не понимает, что происходит. Возможно, у него шок. Контузия. Паника долбится в горло, скользит по пищеводу, но Риз давит ее всеми силами. Он опускается рядом с Тимоти и касается его ладони — на пальцах Риза печатается кровь. Кровь Тимоти — подлинный факт.

Какая же, блядь, нелепица.

Он говорит:

— Ты же не умрешь, — и сам не понимает, утверждает он или спрашивает.

Глупый мальчик Риз, заигравшийся в Бога этого мира. Забывший, что такие игры кончаются скверно. Фатально. Смертельно. Бывают жертвы. Иногда жертвой оказываешься ты сам. Или твои близкие. Твои близкие, Риззи. Тупой недоносок Риззи, севший в кресло Гендира «Атлас» и подумавший, что он теперь неуязвим.

Марго трясет его за плечо и что-то кричит — Риз не слышит ее голоса за шумом перестрелки и чужих воплей. Она указывает на дверь аварийного выхода, в проеме которой стоит Гадес. Мрачно улыбающийся, отчасти веселый и спокойный Гадес. Риз тащит Тимоти, Риз помогает ему дойти, Риз дает ему опору, каким-то образом успевая выстреливать в палящих в них людей. Пистолет Тимоти он положил в задний карман своих брюк.

Разрушения, которые после себя оставляет Химера — колоссальные.
Разрушения, которые после себя оставляет Риз — не менее впечатляющие.

Он рушит свою собственную жизнь, не думая о том, что это задевает жизни чужие. Поэтому он отдает Тимоти в руки людей Гадеса, очень надеясь, что он не подведет и в этот раз. Очень надеясь, что травмы Тимоти не серьезные. Очень надеясь, что все это — простой инцидент, который уладится сам собой. Все затихнет. И станет как прежде.

Риз еще  н и к о г д а  так не ошибался.
[nick]Риз[/nick][status]F16.2[/status][icon]http://sg.uploads.ru/ZkI4E.png[/icon][sign]машинаестчеловека
нетчеловеканетчеловека
[/sign]

+1

24

[indent] |[indent]Тимоти почему-то смешно, и еще – до омерзения больно.

Тимоти кривит свои красивые губы в такой некрасивой улыбке и дышит как-то рвано и неуверенно, слыша, как нездорово (не здорово тоже) булькает в глотке; чувствуя, как не здорово (нездорово тоже) рвет в плече и где-то меж ребер, под крапчатую, бледную кожу надрывно зарываясь раскаленными когтями-иглами. Он чувствует, как неприятно липнет к спине рубашка и слышит привкус солоно-медного (такого знакомого) на сухих губах. Плюнь еще раз и с них потечет нежно-розовым.

[indent] |[indent]Не уберегся он все-таки, но никому ничего не сказал.

И все же это, кажется, фатум: ловить плотью пули, у своего-чужого колена сидеть на укороченном поводке, клыками впиваться в тех, кто почему-то стал неугоден, не спрашивая, конечно, ни о каких причинах. Он не ведомый, он не ведущий – встрял где-то между, с шеи сорвавший ошейник, но не нашедший сил (смелости? веры?) на то, чтобы зарыть его глубоко в сухую эту, омертвевшую землю. Он – великое ничто. Он – безликое мясо с прикрытым расписной маской лицом покойника.

[indent] |[indent]Он, если по правде, кажется, был бы совсем не против умереть.

У него под кожей: боль, жар, кровь, злоба, тоска, разочарование и две пули. Ему бы думать о себе, думать бы о медленно сочащейся в легкое крови, но в голову почему-то лезут лишь мелочные шепотки о том, что он изгадил дорогую рубашку; о том, что Риз делал для него кольцо не для того, чтобы он сдох в тот же день; о том, как же он все-таки некрасиво напиздел самому себе, когда рассматривая разошедшиеся по ЭХОнету фотографии джекова трупа, зарекся во все это дерьмо больше не лезть.

[indent] |[indent]“Ну, что сказать, Тимтам, тут-то ты и проебался” — мертвый голос в его голове.

Тимоти думает о том, что ему нужно в комнату: забрать вещи, забрать инструменты, забрать Пятницу, в конце-то концов. И когда его вместо комнаты тащат в доки, Тимоти упрямится и рвется, рычит, чувствуя, как кровь соленым брызгает на корень языка. Гадес держит его за загривок и шипит что-то едкое в его ухо, но Тимоти не слышит; у Тимоти в голове – один лишь свист пуль и лязг вгоняемых в гнезда обойм. Между лопаток тычется широкая ладонь, подталкивая ближе к зеву корабля.

[indent] |[indent]И когда только он стал таким безвольным?

Он оттягивает маску и в ладонь сплевывает водянисто-красным, спешно оттирая пальцы о брючину и чувствуя, как каждый вздох дается лишь через острую боль. Риз не должен знать, не должен заметить, не сейчас. Он чувствует на себе испытующий взгляд Гадеса и все же сдается на милость его, проталкивая ноющее тело свое в глубину стального, корабельного чрева, чувствуя, как его волокут дальше и глубже, требуя терпеть и пошевеливаться. Ну, конечно. Ведь было бы так нелепо сдохнуть на этой “охраняемой” и “дружественной” встрече высокопоставленных уродов. Как же.

[indent] |[indent]Ему бы стоило послать Зер0 нахуй и остаться, блять, в Линчвуде.

Тимоти с трудом различает голоса и звуки. Он с трудом различает лица, потому что в левом глазу рябит, потому что в левом глазу кровь, и все слева какое-то алое и неоново-розовое, как в дешевом борделе. Он позволяет вытряхнуть себя из дорогих, таких неудобных тряпок, но скалит подкрашенные в розовый клыки, когда чужие пальцы тянутся к цепочке на шее. Это он обещал не снимать никогда, и на сегодня с него уже достаточно нарушенных, самому себе (и не только) данных обещаний.

Ему уступают и он сам влезает на жесткую койку, прикрывая глаза и подставляя под иглу локтевой сгиб.

— Эй, слышишь? Присмотри для меня за Ризом, ладно? — хрипит Тимоти, в красной, нависшей над ним тени различая черты Гадеса. — Я это серьезно. Этот заморыш не должен опять сорваться в свою грибную яму, пока я тут из дерьма выбираюсь…

[indent][indent][indent]...сказать “пожалуйста” Тимоти не успевает – темнота накрывает раньше.[indent] |[indent]
[nick]Тимоти Лоуренс[/nick][status]F60.6[/status][icon]http://sh.uploads.ru/Xv31T.png[/icon][sign]контрольный выстрел тишины / огнеопасная слеза
своей рукой - закрой мои глаза / потеряй меня, потеряй
п о т е р я й   м е н я
[/sign]

+1

25

Ризу бы поплакать, как маленькой девочке, которую перед выпускным бросил самый красивый мальчик во всей школе. Ризу бы поорать, как на кибер-бейсбольном матче. Ризу бы запить на недельку, словно офисный корпоратив затянулся еще на шесть дней по указанию руководства. Чтобы вышла вся его дурь, вся его ненависть, вся его блажь. Чтобы перестал думать яйцами и начал — головой своей тупорылой, способной лишь на импульсивные поступки в угоду своему раздувшемуся Эго (именно так, с большой буквы) и ущемленному чувству собственной важности.

Ризу пора перестать думать о том, что всегда будет кто-то удобный под рукой. Кто-то такой, кто во мгновение ока решит все его накопленные проблемы — щелкни пальцами и ларчик с твоими любимыми печеньями открылся. Ризу пока перестать надеяться на кого-то еще, вот прямо сейчас пора перестать, пока кровь (чужая) отпечатывает на обшивке корабля папиллярный узор его грубых пальцев. Пора бы задуматься о том, что он — единственный, кто может все изменить, исправить, сломать, разрушить, создать.

Что он тут, вообще-то, тот самый Божок, на которого он все время надеется.

Красавчик Джек теперь мертв, и он не взломает его ЭХО-глаз, чтобы он смог раскусить систему безопасности, и он не взломает его кибернетическую руку, чтобы убить кого-то, кто помешает прямо сейчас. Нет Красавчика Джека. И он, Риз, тоже им не является, так почему бы не начать думать головой?

Потому что Тимоти, вот он, лежит перед ним, истыканный капельничными иглами, обернутый трубками и проводами, искусственно дышащий искусственным легким искусственный воздух. Легкое искусственное всего на четверть, но проблемы это не умоляет. Риз угробил Тимоти Лоуренса — подлинный факт. Вот он, Тимоти, израненный, завернутый в мягкую ткань операционной пижамы, бледный до смерти, с бескровными синюшными губами, со слезящимся розовой сукровицей глазом. Вот он, Риз, твой угробленный сотрудник, товарищ, друг, любовник, смотри на него и не смей моргать.

Риз не моргает и смотрит, и смотрит, и смотрит. К горлу подкатывает жженая пена, имя у которой некрасивое и неприятное — истерика. Он, Риз, медленно догорает, начинает дымить и тлеть, потому что не выдерживает всего этого дерьма. Потому что он не хотел, чтобы все так окончилось. Риз готов винить в происходящем кого угодно, но только не самого себя. Так правильно.

Смотри также: винить Катагаву.
Смотри также: винить Малливан.
Смотри также: винить Тимоти Лоуренса.

Риз, на самом деле, иногда ведет себя сносно. Так он думает. Например, он послал кучу людей, которые ценой своей жизни должны были вытащить из отведенных им с Тимоти апартаментов отключенного Пятницу, коллекцию масок, набор оружия и десятки цифровых плат. Они должны были вынести все, ни оставив после себя и бита лишней, опасной информации. У них получилось, конечно, но из шестнадцати вернулось только четверо.

Ризу поебать.

Риз ночует в медицинском блоке корабля, потому что он не может оставить Тимоти одного.
Риз ночует в медицинском блоке корабля, потому что он не может оставаться в одиночестве.

Риз, к слову, возвращается к своей Запойной Игре Риза, но один лишь раз — он принимает пилюлю сразу же, на глазах отказывающего ему Гадеса. Это было глупый и ненужный жест, потому что стерильность в медицинском блоке — необходимость для Тимоти. Необходимость для спасения его жизни. И Ризу, перемазанному в чужой крови, в машинном масле, в стылой грязи, здесь не было места.

Риз опять все проебал — подлинный факт.

Он честно пытается работать и даже пытается есть, но любая работа его раздражает, а в горло не лезет и куска. Он не пьет воды, не принимает пилюль, не курит сигарет, не пьет алкоголя. Риз предпочитает касаться холодной, до дрожи ледяной руки Тимоти и рассказывать ему о своем прошлом. Про Риза-стажера. Про Риза-инженера. Про Риза-специалиста-по-продажам. Про Риза-менеджера. Про Риза-генерального-директора-Гипериона он не рассказывает ничего, потому что в этой истории нет ничего забавного или интересного.

Смотри также: рассказывает о том, что боится.
Смотри также: рассказывает о том, что скучает.
Смотри также: рассказывает о том, что нервничает.

И говорит:

— Просыпайся скорее, — говорит Риз, касаясь лбом чужой узкой ладони.

И говорит:

— Просыпайся скорее, — говорит Риз, сжимая пальцами чужую узкую ладонь.

И говорит:

— Просыпайся скорее, — говорит Риз, прижимаясь губами к чужой узкой ладони.

И много-много раз повторяет, как мантру, то в полный голос, то тихо-тихо, самым неслышимым шепотом. Хочет достучаться, вернуть Тимоти назад, чтобы тут пришел в себя, раскрыл глаза свои, задышал громче и глубже, чтобы что-то сказал в ответ не_своим голосом. Риз хочет Тимоти себе — назад. Поэтому делает самое тупое, глупое, несуразное действие, на которое только был способен. Он, сидящий на краешке его мягкой, с увеличенной шириной койке, склоняется к чужому лицу и целует щеку. Целует лоб. Целует подбородок. Целует уголок губ.

Целует, целует, целует, и
не получает ответа.
[nick]Риз[/nick][status]F16.2[/status][icon]http://sg.uploads.ru/ZkI4E.png[/icon][sign]машинаестчеловека
нетчеловеканетчеловека
[/sign]

+1

26

когда-то ведь вы уже были знакомы?

Он и это чувство. Пограничное, неясное, сюрреалистичное, ускользающее. Будто обнаженное его, тщедушное тело вываривали в теплом, густом клейстере. Чтобы обнажить, что соскоблить лишнее, чтобы сделать податливо мягким. Оно затекало в провалы его глаз, в каналы его ушей, в щели его носа, в нарыв его раззявленного в немом крике рта. Оно почему-то было нежно-розовым и неясным из-за щекочущих отслаивающуюся кожу мелких пузырьков. Оно было бесконечным, всепроникающим, абсолютным.

[indent]слой за слоем ;
[indent][indent]стежок за стежком ;
[indent][indent][indent]надрез за надрезом.

Фантасгармония его персонального, нежно-розового коматоза.

когда-то ведь ты уже был тут?

Он помнит это чувство. Плотное и всесущее, искусственно отупляющее, будто все вокруг заволокло дымкой ядовито-зеленого дурмана, вытесняющего из головы все мысли и оставляющего после себя лишь белый, рябой шум. Там был звук, робкий и отрывчатый, пробивающийся словно сквозь ваты. Или воды. Или земли. Монотонный писк и слишком быстрый шепот, раздающийся где-то над головой, то тише, то громче. Это пугало и к этому хотелось тянуться, потому что в теплоте нежно-розового клейстера, в дымке ядовито-зеленого думана, в одури его персональной комы; в этом Тут не существовало ни страха, ни инстинктов, ни рефлексов.

[indent]капля по капле ;
[indent][indent]шаг за шагом ;
[indent][indent][indent]рывок за рывком.

ты ведь помнишь когда?

Оно поддается ему неохотливо, держит его, едкой кислотой лаская изорванное в бахрому тело, навязчиво предлагая остаться тут; в тепле, в пустоте, в покое, в беззаботном ничто. Оно отпускает медленно, отслаивается скользкими струпьями, бьется кислотно-розовыми гексагонами, толчками изливается из замученного его тела, злобливо в лицо ему швыряя всем, что хотело отнять у него и спрятать, чего хотело лишить, вырезав и вырвав это из его упрямого, тянущегося к шепоту и писку разума.

[indent]боль в груди ;
[indent][indent]паника в разуме ;
[indent][indent][indent]излом в психике.

   С пробуждением, мистер Л… Джек. Конечно, Джек. Пора просыпаться...   

— … просыпайся просыпайся просыпайся... ПРОСНИСЬ
[indent][indent][indent][indent][indent]    ПРОСНИСЬ
[indent][indent][indent][indent][indent][indent]ПРОСНИСЬ
[indent][indent][indent][indent][indent][indent][indent]ПРОСНИСЬ

Наложение памяти – это то с чем он сталкивался каждый три-четыре месяца. Травматичный момент наивысшей уязвимости и паскудная данность, к которому он кое-как смог привыкнуть за эти несколько долгих, душных лет, научившись это контролировать хоть как-то. Но сейчас, продрав слипшиеся глаза и увидев себя в неясном отражении потолка: увитым змеями-трубками, не имеющим возможности дышать из-за забившей глотку кишки ИВЛ, дрожащим от взрезающей грудь боли, оглушенным истеричным визгом всей этой нависающей над ним аппаратуры и до сих пор слышащим голос доктора Аутон в черноте своего черепа; сейчас он справиться не смог.

Оно поглотило его, захлестнув паникой от и до.

Пока он бился, отталкивая тянущиеся к нему руки, он не видел ничего, кроме этой безумной, нежно-розовой пелены. Не чувствовал, как выскользнули иглы из вен, плеснув красным. Не слышал, как грохнула опрокинутая стойка, брызнувшая стеклом и пластиком оборудования. Не осознавал, как ногтями рвет собственное горло, в слепом стремлении избавиться от кислородной трубки. Не понимал того, что кричали ему и над ним, суетясь и цепляясь за его руки, кончики пальцев которых покраснели, собрав на себя соленое и теплое, с им самим обтесанной шеи. В нем расцветали страх и паника, этот абсолют древней, животной первозданности, требовавший бежать, прятаться и бороться.

Эй, какого хера вы тут… Какого?

Голос – знакомый, взвинченный, свой – прорезался сквозь белый шум и тело замерло в податливости и покорности. Его выдрессированное, прирученное, такое мягкое тело сдалось, будто один только звук этого голоса сам по себе был самым надежным из убежищ. Его персональным, серебристо-алым покоем. Сквозь ничто прорезался образ и ощущение – теплое, мягкое, тронувшее шею и щеку, заботливо накрывшее глаза и губы. В нем – в этом прикосновении – не было ничего и было абсолютно всё. Дрожь отступила, сменившись покоем и укусившим в плечо уколом. Он вцепился в это прикосновение, в это тонкое запястье, в этот момент слепыми, закатывающимися глазами всматриваясь над собой, но не видя.

Все хорошо. Добро пожаловать обратно, Тимоти.

Во второй раз не было ни нежно-розового клейстера, ни шума, ни писка, ни боли. Были тьма и тишина, и теплое, неясное чувство, накрывшее левую сторону тела. И все это было закономерно и абсолютно правильно, как в пошаговом, дотошном мануале.

Когда он разомкнул глаза вокруг было все так же темно и тихо, и он дышал сам, и тело – цельное, твердое – не рвало от боли, но мягко вжимало в тонкий матрас, потому что давление с пробуждением никуда не делось, грея его и теплом окатывая его шею.

Слева был Риз.

Теплый, влезший тощим своим телом в тесноту койки и тесно к нему прижимающийся, носом уткнувшись в его влажную от пущенной слюны шею. Он не спал – глаза бегали под дергающимися веками – лишь дремал, видя одному ему видимые образы. Тимоти выдохнул, сморщившись от боли в груди и скользнул пальцами по его спине к затылку, закрываясь в едва влажные волосы и чуть приподнялся, губами тронув чужую, хмурую переносицу. Он дрогнул под его ладонью, медленно приходя в себя и всматриваясь в его осунувшееся, бледное лицо (Тимоти не знал наверняка, но догадывался) своими разноцветными глазами.

У Тимоти опять сжало в груди, но на этот раз совсем не от боли.

— Почему у меня такое ощущение, что я наворотил о-огромную кучу херни?

Сиплым, болезненным голосом интересуется он, точно не уверенный где была ложь, а где правда, а после закашливается от наждаком резанувшей глотку сухости.

— Пить, пож…

Слова вежливости тонут в очередном приступе кашля и он не решается озвучивать еще несколько других своих “пожалуйста”, вроде: “хочу почистить зубы”, “хочу помыться”, “хочу отлить”, “хочу поесть”. Вода и тепло чужого тела сейчас, пожалуй, будут наилучшей малостью из всего возможного.
[nick]Тимоти Лоуренс[/nick][status]F60.6[/status][icon]http://sh.uploads.ru/Xv31T.png[/icon][sign]контрольный выстрел тишины / огнеопасная слеза
своей рукой - закрой мои глаза / потеряй меня, потеряй
п о т е р я й   м е н я
[/sign]

+1


Вы здесь » Дагорт » Альтернативные эпизоды » безумное


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно