Прошло уже…
Неделя? Две?
Может, больше. Считать было трудно, они с Даной редко обсуждали то, что случилось в Кромвельге и горах. Первые несколько дней провели в Морионе, к местным лекарям не обратились, предпочитая «зализывать раны» самостоятельно. Андреас гордился тем, как зашил сестре разбитую губу: даже шрама не останется.
У него самого следы ожога обещали остаться на всю жизнь, но плечо и немного грудь —  не то, что бросается в глаза. Дана пошутила насчет шрамов, которые украшают мужчину. Андреас только фыркнул.
Они старательно избегали обсуждать произошедшее —  и то, что обнаружили не-свое.
Андреас повесил собачий зуб на прочную цепочку. Эта штука ощущалась прохладной, мелькала тенями. Отпускать ее не хотелось почти на физическом уровне, казалось, она стала частью собственного тела.
Дана, похоже, точно так же обошлась со своим камнем.
Потом они вернулись в Дагорт, и стоило бы обсудить: нужно ли обращаться в Коллегию? Рассказать о судьбе пропавшего Гримма? Может, старого знакомца инквизитора пригласить на еще одну задушевную беседу?
Все это оставалось вариантами, которые они откладывали в неопределенно-долгий ящик, сами же вроде бы занялись повседневными делами, односложно отвечая на вопросы, где были и что случилось. Губа Даны заживала быстро. Собственное плечо —  медленней, но его скрывала одежда.
В тот день Андреас, как обычно, заглянул вечером на рынок, чтобы купить что-нибудь на ужин, в том числе —  приглянулся хороший кусок говядины, подойдет даже для стейков. Немного лимонного сока, приправ, не пережарить, чтобы не превратился в подошву.
Хозяин разрешал им пользоваться очагом по своему усмотрению. Все равно заезжих гостей в бывшем трактире не было.
Дана наверху раскручивала в очередной раз «протез» —  гидравлику усилила, Андреас ей посоветовал немного изменить рычаг приложения силы, так более анатомично и физиологично. Он же пока решил заняться ужином. После случившегося в  горах, простые понятные действия успокаивали, вообще даже не хотелось никаких откровений. Только что-то простое и безопасное.
Сырое мясо пахло кровью. Солью, еще томящейся в недавно убитой твари, жизнью. Почему-то молоком. Во рту пересохло, горло свело спазмом.
Когда Дана спустилась по лестнице, она увидела: брат заталкивает в рот сырое мясо, руки запачканы кровью.

Кровь —  вернее, мясной сок, тот самый, что так хорош с солью, специями и после того, как сверху и снизу стейк как следует прожарить, —  свернулся на языке. Соленый в кислинку, ни крупицы соли, ни щепоти перца. Отвратительно.
Или нет.
Свежее мясо: утром забили, должно быть, дали «отдохнуть» и днем повезли на рынок продавать. Хорошее, идеальное для стейков.
(Мертвая плоть всегда холодна —  пытайся согреться жизнью внутри, ничего не выйдет)
(Это ты должен был согреть нас)
(Вы должны были)
Голод и жажда ничего общего не имели с обычным голодом и обычной жаждой; Андреас осознал это, когда появилась Дана, когда он осознал, что делает —  и одновременно желудок свело спазмом, а особый голод-жажда никуда не исчезли, по-прежнему хотелось вгрызаться в плоть, сырую, оттого  жестковатую для человеческих зубов —  но не чересчур жесткую сейчас.
Андреас заставил себя остановиться. Кровь пахла теплом, а вокруг собирались тени, холодные, скользкие.
Он не стал тратить времени на оправдания или объяснения. Выученная еще дома мысль: видел ли кто-то посторонний? До сих пор они с Даной вели скучную и ничем не примечательную жизнь, но Кромвельг все изменил, появились новые тайны.
- Стюарт ушел, —  Андреас имел в виду хозяина, который по вечерам заглядывал к какому-то своему то ли приятелю, то ли собутыльнику: в кости играть и ругать политику, Пустоту, налоги и так далее.
Затем Андреас вытер руки лежащим рядом полотенцем —  на нем остались розоватые следы, нужно выстирать после, и запер дверь изнутри. Во рту все еще был вкус сырого мяса, откликающийся одновременно отвращением и жадностью.
Индар с его соглядатаями и доносами остался позади (мы видели Пустоту, наш дом превратился в копья из огня и застывшую кровь? В гарь, пепел, клубы дыма?), а привычка запирать двери —  нет.
Самое главное: никто посторонний не должен знать.
Все странное —  здесь, останется с ними. Андреас подумал о Фогеле, у Гримма остался ведь в Коллегии брат —  и, наверное, кому как не близнецам понимать кровных родственников, где один потерял другого, ничего не зная о судьбе. Прятаться, словно мышам под веником —  стыдно. Они привыкли молчать, прятаться.
(В тенях).
(В тенях всегда пахнет кровью, а часто тени и есть кровь —  или те, кто ее жаждет).
Еще одно бессознательное движение —  коснуться амулета, тот лег и словно бы вплавился туда, где еще оставался полузаживший ожог, но это было не больно. Не ощущалось никак —  подобно тому, как человек «не ощущает» наличие у себя здоровых рук или ног, они просто есть —  и все.
Дана следила со странным выражением лица. За запертой дверью можно говорить?
Да, пожалуй.
- Это не бифштекс.  Это не успело стать бифштексом, —  Андреас хмыкнул. Он снял пиджак заранее: когда собираешься готовить, испачкаться не так уж сложно, но сейчас отметил, что грудь и живот заляпаны все тем же мясным соком; видимо —  Дана пришла не сразу, он успел съесть примерно с ладонь или даже больше. Голод-жажда не то, чтобы унялись —  скорее, напротив, требовали чего-то еще.
Андреас пока не мог понять, чего именно. Он попытался улыбнуться.
- Все в порядке, сестренка… —  но Дана сейчас могла увидеть, что зубы у него немного изменились, стали как будто острее.

Дана отступила.
Вид у нее был… напряженный? Это даже заставило забыть о собственных странных ощущениях.
- Эй. Сестренка?
«Ты ведь не боишься меня?»
Не его, конечно. Тех теней, которые слишком густо сплелись вокруг обоих в Кромвельге, от которых нельзя так просто сбежать и выбросить из головы —  кошмар, просто приснилось, спи дальше, нам утром рано вставать, и вода в умывальнике опять будет ледяная, ненавижу ледяную воду.
Андреас кивнул.
- Знаю. Это было…
Он ученый, в конце концов. Что бы ни случилось, можно проанализировать —  по крайней мере здесь, за закрытой дверью. Послевкусие на языке ощущалось сладким, словно не солоновато-безвкусное сырое мясо хватал, а любимые коричные булочки или яблочный пирог. Это неправильно, что-то не так со вкусовым восприятием, и жажда эта… при некоторых болезнях возникают извращенные вкусовые пристрастия. Малокровие? Первые признаки смертельной болезни?
- Давай уберем на ледник. Ужин приготовлю после.
Очень спокойно. Никаких резких движений. Андреас знал, что Дана не могла не подумать о Кромвельге, и он сам думал, но как связано?  Да никак, наверное…
- У меня не кружится голова, боли в суставах нет, синяков тоже не появлялось, —  на всякий случай, сказал Андреас, обычный метод исключения. Смертельной болезни у него нет. Что происходит? Просто нужно понять. - Сейчас уберу лишнее, и…
Взгляд упал на руку: Андреас ногти всегда стриг очень коротко, под корень, из гигиенических соображений и чтобы не мешали работать, а сейчас они выглядели желтоватыми острыми когтями. Повинуясь каком-то наитию, тронул и зубы, нащупав вместо обычных зубов заострившиеся клыки хищника —  судя по форме,  отряда псовых.
- Дана. Поднимись наверх. Возьми арбалет. У тебя остались болты со снотворным?
Говорить клыки не мешали.
Нет, он не чувствовал потребности наброситься и разорвать собственную сестру в клочья, но —  лучше предугадать худшее.
Кромвельг вернулся. Вместе с призраками: Турги, Фогеля… Кроули?

Отредактировано Андреас Тан (2019-08-22 16:22:48)

- Да. Я подожду.
Дана не испугается, что бы ни случилось. Когти и зубы, и происходило еще что-то —  Андреас пока не понимал, что именно; зато надеялся —  разберутся, здесь уже не чужая деревня, никаких алтарей, никаких огненных копий или клубящейся тьмы.
- Что это?
Камень Андреас видел только несколько раз, и зачем он сейчас —  не совсем понимал. Точно так же, как не помнил о собственном амулете, что словно бы стал его частью.
- Дана, иди наверх.
Все же что-то происходило… и Андреас глухо зарычал, когда сестра отшвырнула похожий на маленький уголек камень. Тот остановился возле большой щели в давно не чиненом полу, но не упал вниз, словно не собирался никуда уходить.
Никакого шепота Андреас не слышал.
- Дана. Здесь нет никакого Кроули. Иди наверх и возьми арбалет. Снотворные дротики на второй полке сверху.
Соображал Андреас как обычно, даже вернулось то самое холодное спокойствие, которое заменяло ему страх. Он посмотрел на камень. Камень его отталкивал почти физически, и одновременно казалось неправильным то, что Дана его отбросила.
- Это твое, —  Андреас наклонился, чтобы поднять амулет.
Выпрямиться он не сумел.
Происходило все быстро —  тело менялось, вытягивалось и сжималось, словно кто-то уверенный и жестокий взял большой кусок глины, чтобы вылепить статуэтку. Андреас едва успел сорвать рубашку.
- Никакого… Кроули здесь… нет.
Лицо тоже трансформировалось, стало звериной мордой, полной острых зубов —   и невидимые «руки» будто вырвали полосы   плоти и сделали из них костлявые лапы. Все вместе —   ничуть не больно, не кроваво даже. Просто кто-то взял его тело и вылепил нечто иное; даже не схожее с человеком.
Голокожая  собака с восемью лапами —  слишком огромная, чтобы быть просто псом. Запах тлена.
«Убей меня», —  почти как там, в горах.
- Дана…
Он не говорил имя сестры —  скулил.
«Убей меня», —  эту просьбу Андреас не высказал вслух, только отступил, прижимая оголенную кость «хвоста», все восемь конечностей подчинялись с неожиданной легкостью, это было странное проклятье —  тело ловкое, сильное, быстрое — такое непривычное ему, тучному и малоподвижному человеку, ощущение. Если бы не осознание того, что он стоит на четырех… восьми лапах и, похоже, превратился в обесшкуренного зверя, одного из монстров Турги, —  мог бы получить своеобразное удовольствие.
Слишком странно —  даже чтобы впрямь молить о смерти.
Таково безумие, верно? Оно здесь, настигло их спустя пару недель.
Андреас засмеялся, хотя анатомически это было сейчас невозможно.

Почему-то Андреасу в этот момент представился вовсе не Кромвельг, не призраки и чудовища, не проткнутые насквозь люди —  и даже не псы-монстры, одним из которых он стал.
Перед глазами стояли родители. Знакомые из прошлой жизни.
Все они осуждающе смотрели на эту сцену.
В конце концов, превращаться в чудовищ… неприлично. А размахивать сковородкой —  еще и нелепо.
Дана редко выглядела нелепой, даже с этой штукой она казалась по-настоящему вооруженной; настолько, что Андреас поджал хвост (хвост! И откуда эти собачьи рефлексы!) еще плотнее, и одновременно как будто пытался вилять задней частью туловища.
Наверняка, это было еще смешнее… или страшнее?
- Слышу.
Он говорил тоже как обычно. Если бы не субъективное ощущение другого тела, то впору предположить какое-то отравление, вызвавшее галлюцинации. Тактильные тоже существуют. Но двое не могут видеть одно и то же…
Это требовало проверки. Монстр или нет, Андреас пытался мыслить как обычно.
- Что ты видишь?
Он пошевелил двумя из восьми конечностей. Лишними они не ощущались, откуда-то появилась уверенность  —  мог бы бежать с невероятной скоростью, опережая любых лошадей —  как бегали те твари, которые метались по трактиру и рвали на части людей Кромвельга.
- Дана. Я —  это я. Даже если… видишь иное.
Андреас попытался сделать шаг навстречу, опустив голову и по-прежнему поджимая хвост, как настоящая собака.  Каким образом у него получалось говорить —  непонятно.  Он добавил совсем уже нелогичное:
- Забери   амулет. 
Камень-уголек по-прежнему лежал на своем месте, и   казалось, что сдвинуть его, с ноготь размером, будет не проще, чем ту гору, откуда он явился.

«Я могу думать как человек».
Рука сестры коснулась головы, это ощущалось немного иначе, чем если бы она обычно потрепала брата по волосам или ткнула в бок. «Собачьи» ощущения обострены по сравнению с человеческими.
Прикосновение было приятным. Андреас едва не заскулил, но это было бы уже чересчур, усилием воли он сдержал порыв.
«Я могу думать и вести себя как человек».
Да, он недавно хватал сырое мясо, словно то было вкуснее лучших блюд на приеме в честь Всеобщего Сбора… Ладно, неважно.
- Не знаю. Это само.
Он попытался пожать плечами, дернулась третья справа и четвертая слева лапа. Все-таки для подобных жестов эта фигура приспособлена не была.
Дана прикусила губу, смотрела со странным выражением любопытства, ужаса и почти веселья, тронутого безумием, как и вся эта сцена.  Андреас ей ответил так же честно:
- Понятия не имею, можно ли это изменить. Но не так все плохо. Я думаю. Я разговариваю.
Кромвельг добрался до нас, вместе с Тургой и той проклятой расщелиной-храмом, едва не добавил Андреас.
- Если… останусь таким, придется тебе держать меня взаперти. Зато, —  он продемонстрировал клыки-кинжалы, —    точно смогу тебя защитить.
Камень насмешливо вспыхнул: словно наблюдающий глаз. Он лежал на своем месте, никуда не девался. И никуда не денется; откуда-то Андреас знал, что даже если Дана зашвырнет его в море в самую темную ночь, наутро снова обнаружит в кармане. В лучшем случае, в кармане.

Таким тоном Андреас разговаривал с пациентами. В основном с теми, у кого пораненный месяц назад палец, давно разворотило в гангрену, на месте самого пальца, а заодно руки или ноги - черно-бурая раздутая от гнили или присохшая, мумифицированная, плоть, и лучшее, что можно сделать - отрезать  руку или ногу, пока отрава в крови не сожрала человека целиком.
Таким тоном он успокаивал людей, прежде чем дать выпить   настойку белладонны для снотворного эффекта. Некоторые предпочитали виски или ром, тоже способ временно почти не чувствовать боли.
Все будет хорошо, говорил он. Вы будете жить и даже работать сможете, почти как прежде. 
Он и сам старался в это верить, пускай даже мрачный внутренний голос уже сообщал, как пациент будет смотреться в гробу.
И Дана сейчас говорила, похоже, обещая - ну да, мы обязательно что-то придумаем, не вечно же тебе собакой-монстром о восьми ногах ходить, вот только это хуже гангрены, потому что гангрену описывали ученые мужи в Коллегии Научной Сферы, а про восьминогих собак никто не слышал.
- Я буду очень необычным творением вивисектора, - хмыкнул Андреас, подставляя голову под прикосновение, которое по-прежнему ощущалось намного острее и приятнее, должно быть, так чувствуют животные, требующие у человека ласки. Дана, тем временем, взяла свой камень - «глаз» перестал таращиться любопытным зевакой. 
Это было как-то... правильно? Необъяснимо.
Андреасу надоело это вот «необъяснимо».
Может быть, он и превратился в монстра, но кое-что хотел испытать.
- Отойди на пару шагов. Я хочу… проверить.
Когда сестра послушалась, он сорвался с места, вихрем пронесся вверх по лестнице, взбежал едва ли не потолок, вернулся обратно, перепрыгнул через стол, не задев даже пучок зелени. Под конец схватил зубами дерево скамейки - оно поддалось так легко, словно старая древесина стала маслом. 
- Как я и думал, - спокойно прокомментировал Андреас. У него даже дыхание не сбилось.  - Это не только внешнее изменение.  Не иллюзия.
Дана уж точно знала, что ее брат не сумел бы исполнить и десятой части акробатических трюков, продемонстрированных сейчас собакой. 
- Значит,  Кроули реален - может быть, он даже не совсем мертв? И... Гримм тоже? 
Андреас до сих пор себя винил за то, что случилось с Фогелем. Тот был странным, вел себя - в  Индаре сказали бы «вызывающе»,  - но смерти не заслуживал. 
- Вероятно, нам придется вернуться туда. 
Он вздохнул.
- А мне изображать твое домашнее животное. Если только...
Осекся: как будто снова ощущал что-то, некоторую необъяснимую «нестабильность».

- Ты считаешь, что лишние надо ампутировать? Сразу скажу, мне эта идея не нравится. Здесь все конечности… на своем месте.
Странно было говорить такое, но из уст восьминогой обескоженной собаки с как будто местами выгнившей плотью, что вообще могло быть не странным?
Они оба как будто переступили какую-то черту, где уже не получалось отдавать себе отчет в правильности или неправильности. Андреас испытал «новое тело». Оно оказалось еще более реальным, чем представлялось, и обгрызенная скамейка подтверждала теорию —  так сказать, экспериментально.
- Дана.
Сестра держала свой камень, прикусывала губу. Она всегда выглядела младше своего возраста, а сейчас напоминала подростка или даже ребенка. Андреасу захотелось обнять и успокоить, придумать какую-нибудь чушь, вроде —  да ладно, какая разница, собака или нет, я все еще могу говорить с тобой, а потом придумаешь мне железный доспех на том самом жидком токе, эксперименты с которым у нас ни к чему не приводили, и я снова смогу ходить на двух ногах, а остальные…
Нет, кажется, плохое утешение.
- Все хорошо. Правда. Все в порядке.
Нет, не в порядке —  что-то опять происходило, заставляя (существо) рыкнуть и дернуться, словно настоящей собаке, которую укусила блоха или хозяин редко натянул поводок.
Как и в первый раз, больно не было —  происходило все естественно, точно Андреас всю жизнь только и делал, что превращался в неведомых монстров.
И обратно.
Одежда только оказалась подпорчена, он это понял уже когда трансформация завершилась —  и он снова, судя по ощущениям, был собой. Не совсем в чем мать родила, но какие-то лохмотья, —  все, что осталось после того, как перекинулся в собаку-монстра и вновь в себя. Еще он  стоял на четвереньках, а чтобы поменять позу, потребовались усилия до характерного хруста в коленях. Андреас невольно поморщился.  Добро пожаловать в обыденность.
Он тронул ожог —  и амулет,  —  а затем обнял сестру.
- Дана. Я здесь. Видишь?  И не слушай никого, особенно всяких там… —  шепчущему камню достался неприязненный взгляд, тот самый, специальный. —  Призраков.

Отредактировано Андреас Тан (2019-08-29 07:01:26)

Виски приятно обжег горло.
Крови больше не хотелось.  Даже при мысли о том мясе, которое так и не зажарили на ужин, становилось не по себе, и Андреас решил, что несколько дней, пожалуй, обойдется без любимых стейков, гуляша и пирогов с телятиной. Уж лучше, там… рыба. Овощи какие-нибудь. 
Руки еще немного дрожали, и он даже не пытался скрыть от Даны  страх —  теперь, когда опасность миновала, ему стало по-настоящему страшно.
- Я не знаю.
Это было самое худшее, что он мог сказать сестре.
- Стюарт пришел, —  прозвучало невпопад: вернулся хозяин, судя по шуму внизу, и вернулся навеселе, так что надгрызанную  лавку вряд ли заметит, а если и заметит —  точно не заподозрит жильцов.
Андреас тронул зубы. Обычные. Он еще и в зеркало посмотрелся —  уже после того, как переоделся, —  и оно не отражало ничего необычного. Изменение прошло и исчезло —  без следа.
Без следа ли?
-  Что твой камень говорит? —  верить в болтливых призраков не проще и не сложнее, чем в собственную способность стать восьминогой псиной. —  Послушай…  Я знаю, это нелогично. Неправильно. Антинаучно. Примерно как все сказки диких племен о богине Инд, ее слезах, из которых потекли все воды мира, и так далее, но…
Индарская легенда, которая когда-то была религиозным верованием, пришлась как нельзя кстати. В молодости у Андреаса был приятель по имени Сай Тийо, который все вызывался исследовать «дикие племена», а потом возвращался из экспедиций и говорил, что легенды о Матери везде одни.
Потом Сай исчез без следа. Андреас догадывался, что кому-то не понравились его речи  о том, что богини существуют, у них разные имена —  но суть одна. Но теперь они в мире, где боги столь же обыденны, как кукурузно-рыбная похлебка на ужин.
- Это изменение… оно не было неприятным. Напротив, я чувствовал себя  быстрее и более ловким, чем обычно. Если не считать, что я был собакой о восьми ногах. Нужно спросить тех, кто может знать что-то о местных… особенностях. Мы пытались забыть Кромвельг, но это неправильно. Там что-то произошло. Нужно понять, что именно, и вернуться туда.

Отредактировано Андреас Тан (2019-08-29 20:17:09)