Дагорт |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Дагорт » Личные эпизоды » 10-11, месяц солнца, 1810 — edge of light and shade
Лисандр & Альрикconsequences we cannot deny will be revealed in time
Прежде чем их пути разойдутся противоположными дорогами остаётся кое-что ещё.
[status]praise the death[/status][icon]https://i.ibb.co/NKB1Zgm/llll.jpg[/icon][sign]miserere mei, deus[/sign]
Отредактировано Лисандр Пэйтон (2019-10-15 21:41:16)
У пылающих костров их пути расходятся; пусть огонь рвётся к небу, обнимая в жарких объятьях тела, в нём уже цветёт горечь расставания. Не только с умершими в неистовом желании добыть реликвии, не только с Фреем, но и друг с другом. Лисандр знает, что это только для него одного, но не печалится – не поэтому. Удивительно, как за один только день можно испытать столько приязни к совершенно незнакомым ему людям; и вместе с тем ничего странного, ведь они служат Неведомому.
Этот день забирает у него слишком много, но даёт ли что-то в ответ?
Лисандр бездумно касается подарка Аркана, сжимает его в пальцах, будто ища сил; всё, что ему хочется – упасть прямо посреди почерневшей земли и уснуть. Похороны продолжительны, тела никогда не сгорают слишком быстро; и пусть вокруг всё ещё невыносимый смрад, порождённый ядом, его преследуют совсем иные запахи: дерева и жжённой плоти. Жареного мяса – ассоциации всплывают сами собой, мерзкие и отвратительные, совершенно противоестественные, но как от них сбежать, если просто отмахнуться не получается?
Они провожают Фрея и гелтров, и они возвращаются.
Мысли вновь и вновь уходят к роще, к полученным там знаниям, к подарку и всем событиями сегодняшнего дня: путаются, совершенно рассредоточенные, мелькают смутными образами и слишком незаметно перетекают одна в другую, не позволяя ухватиться. Эмоций гораздо меньше, за них и держаться проще. Ему немного жаль, что Аркан покидает их земли, направляясь ближе к Мориону – это и вызывает досаду – и вместе с тем колодец Неведомого явно подходящее место для их дома.
Кровь Неведомого.
А перед глазами красным по белому протекает кровавый узор. В нём тоже есть жажда: благоговейная, торжественная в своём обожествлении и одновременно до отвратительного низменная; какова же на вкус божественная кровь? Попробовать ведь ничего не стоит. Пальцы сжимаются сильнее, и ноготь впивается в кожу – до тупой боли, приятной, потому что вызывающий новый отклик. И тогда ладонь соскальзывает на загривок Трикс почти безвольно.
Трикс недовольна, её одёргивают ещё в лагере гелтров, призывая к спокойствию; она больше не выражает такой агрессии в сторону Альрика, но всё равно косит на него подозрительный взгляд, то и дело ёрзая и стараясь устроиться так, чтобы находиться как можно дальше. В её зелёных глазах понимание чего-то большего, нежели доступно её хозяину, и одновременно затаённая обида. В ближайшее время можно ожидать любую подлость; возможно, её и правда стоит лучше дрессировать? У него будет на это время в Редларте.
Альрик выглядит всё таким же потрёпанным, смешно смотрится в седле в испорченной одежде, совсем не напоминая того холёного представителя торговой палаты из столицы; что там представитель – старший инспектор. Не проходит и суток с их отъезда к лагерю; кажется, что много дольше. Они выдвинулись небольшим отрядом, а возвращаются только двое, пусть и обходится почти без жертв с их стороны. Почти – это ведь тоже иногда много.
На руках по-прежнему перчатки, одолженные гелтрами. От них пахнет кровью и пеплом, и этот запах совсем не тревожит Трикс, меньше всего остального. Испорчены ведь в хлам, только снять и выбросить. Но не выбрасывает.
Лисандр едет в тишине, и он же первый её нарушает.
— Милорд, — голос хриплый от долгого молчания, и с губ срывается невольный кашель. Лисандр улыбается, тонко, едва заметно, глядя на Альрика. — Ваша осведомлённость сегодня была поразительной. Я благодарен, что Вы отправились со мной.
Сумерки обнимают их со всех сторон, в них нежность прохлады. Ехать остаётся не так долго, и пусть кони усталы, Лисандр не ускоряет шаг. На самом деле у него нет желания возвращаться в деревню, ведь там его ждут. Ждут хороших вестей, ждут помощи, но вместо этого их встретят годы восстановления и поля, заросшие сорняками. Когда земля излечится от яда, как без него вывести пустоцвет?
Когда небо перевернётся, что вернёт его обратно?
Дома ждут Фрея, у него ведь тоже есть семья: родители да молодая супруга. Смерть Фрея не доблестная – побег в страхе. Смерть Фрея не в старости в окружении детей и внуков, она от лап обезумевшего зверя. Когда тело Фрея пылает, Лисандр неистово молит Неведомого принять к себе ещё одну душу, простить глупость и страх, ведь причина всего он сам. В молитве омрачённое тревогами лицо просветляется, сбрасывая на время всё мирское.
Оно возвращается, погребая под себя пенящейся тревогами волной. Ещё так многое предстоит.
Вместо важных вещей почему-то всплывает ненужный вопрос.
Встретит ли он Аркана вновь?
[status]praise the death[/status][icon]https://i.ibb.co/NKB1Zgm/llll.jpg[/icon][sign]miserere mei, deus[/sign]
Отредактировано Лисандр Пэйтон (2019-10-15 21:42:18)
Они выезжают из пресловутой рощи вдвоем, каждый погруженный в свои мысли. Днем они вступили под сень деревьев, но способны ли они были тогда представить, что ждет их впереди? Что жизнь одного из них трагически оборвется в этой роще; что другая исчезнет в неизвестном направлении, не оставив о себе никакого напоминания (возможно, оно и к лучшему); что одного из них коснется Пустота, а другой будет благословлен даром от Неведомого. Этот день изменил их всех, а содеянного не воротишь. И хотя им не удастся сделать вид, будто ничего этого не произошло, но все же можно продолжать жить с новообретенными знаниями. Всем, за исключением Фрея.
Альрик хочет поскорее вернуться в столицу, к своим нарядам и теплому комфорту фамильного особняка. Быстрее сбросить походную мантию, избавиться от нее, иначе она навсегда останется напоминанием о сегодняшнем дне. Погрузиться в горячую ванну, дабы смыть с себя всю эту грязь, отскрести засохшие ее куски, а вместе с ней – и воспоминания, и слова Аркана. Но в глубине души Альрик понимает, что теперь все это – часть его самого. От судьбы не уйдешь.
Он едет, понуро опустив голову, мерно трясется в седле, а рядом с ним – лорд Пэйтон со своим кайнуром, чья необъяснимая неприязнь еще не остыла окончательно. Тени на земле удлиняются, цепкими лапами расползаясь во все стороны, но двое всадников не ускоряют шаг. Беды местного населения отошли для барона на второй план, его не занимает план перевернуть небо и ждать, но он знает – такое длительное восстановление плодородности почвы нанесет огромный ущерб сельскому хозяйству, последствия этого будут ощущаться на протяжении множества зим.
Кровь Неведомого, которую Аркан подарил Лисандру – действительно ли она обладает теми свойствами, о которых упомянула посредник? И если она не соврала, то сколько такой кулон может стоить на черном рынке? Впрочем, в Дагорте вряд ли найдутся люди, готовые заплатить за такую диковинку приличную сумму денег. Материк – другое дело, раньше там можно было без труда сбыть экзотический товар. Но материка больше нет.
Размышления и подсчеты ван Гарата прерывает его попутчик. Поворачивая голову на голос, он видит слабое подобие улыбки, намек на благодарность, но может, это всего лишь игра теней?
– Воля богов непостижима, – отзывается барон, медленно отворачиваясь от Пэйтона и снова глядя вперед. – Так уж получилось, что сегодня они свели нас вместе. И так уж получилось, что я действительно знал о гелтрах некоторые детали, и все равно этого было недостаточно. Но все могло обернуться совсем иначе, милорд. Поэтому вместо меня вам лучше поблагодарить Семерых. Однако я рассказал вам не все, что меня известно о ге… точнее, об Аркане. Хотите ли вы выслушать последнюю на сегодня историю от видавшего лучшие деньки инспектора, милорд?
Альрик знал, что на долю молодого лорда выпало сегодня настоящее испытание, ему пришлось принять несколько тяжелых решений, и что эти события скажутся на формировании его личности в дальнейшем. Время покажет, как именно. И если сейчас он раскроет ему всю правду об Аркане, поутихнет ли его благоговейный трепет?
Альрик не смотрит на него, его взгляд направлен во тьму их окружающую, но Лисандр наблюдает, не сводя внимательного взгляда – ищет изменения, упомянутые раньше под сенью дерева, те, что чует беспокойно Трикс. И не находит; на них обоих лежит печать усталости, но то не удивительно после столь насыщенного дня. Если Альрику сменить одежды на опрятные и богатые, конечно, после принятия горячей ванны с расслабляющими благовониями, привести лицо в порядок и поесть – перед всеми предстанет прежний инспектор торговой палаты. Его облик всё такой же человеческий.
Кажется, что не меняется ровном счётом ничего.
За день внутри ломается так многое, не отражаясь внешне.
Лисандр вновь улыбается и едва заметно кивает, соглашаясь.
— Семеро сегодня благоволили нам, — в голосе его почтение и священное благоговение, несмотря на всю усталость прожитого дня. Много молитв сегодня вознесено богам, и все они услышаны, не оставлены. Он согрешил в своём эгоизме, солгал воину Церкви и, что не менее страшно, близкому другу, но боги всё равно не отвернулись от него, пусть и продолжили посылать испытания. Или же то не их воля вовсе? В Редларт пришла Пустота, явно чуждая Семерым, и превращать кайнура в одержимое существо… стали бы боги? Для чего им? Значит ли это, что боги действительно им помогают, снисходительно закрывая глаза на тот обман?
Если боги не наказывают его, если не порицают, это значит, что он сам может отпустить этот грех, не возвращаясь к нему в пустой горечи. Теперь у него есть дела важнее.
События в Дагорте кажутся сейчас такими бесконечно далёким, словно не месяц проходит – несколько лет. Прежние страхи кажутся почти смешными, донельзя глупыми, как и поступки. Он только учится правильно ставить приоритеты, но является ли это оправданием? Нет, едва ли. Его деяниям нет никаких оправданий, но должно двигаться вперёд, не забывая о милосердии богов.
Уже не воля ли богов – прибытие Альрика в нужное время и в нужный час? Ведь какова вероятность их появления одновременно в этих землях в час нужды? Случайности, удачи – всё то проявление божественной воли. Только благодаря Альрику знакомство со слугами Неведомого проходит так гладко: оглядываясь назад, Лисандр помнит свой глупый пыл и отвратный нрав, ту несдержанность, что достойна одного лишь порицания. Хвала Семерым, что даруют силы сдерживаться и взращивать внутри себя зёрна разумности, а не раздора.
И всё же даже с помощью богов, с помощью гелтров и Альрика, Лисандр допускает ошибки, за которые ему теперь расплачиваться.
Гелтры… их культ, что сегодня невольно затрагивает, всё также таинственен, а те редкие подробности, что удаётся узнать или же додумать, основываясь на наблюдениях, едва проливают свет на их традиции. Поднятие мертвецов звучит как сказка из старинных легенд, слишком уж невероятно даже представить нечто подобное, но вместе с тем, кому как не Неведомому управлять такими силами? Или тому, кого он ими наградит.
Лисандр помнит эту силу, яркую и наполненную древним могуществом.
Ему сложно сдержать любопытства.
— Да, я хотел бы, — отвечает просто, не рассыпаясь на излишние заверения о том, что Альрик далеко не так плохо выглядит, что явная ложь, как и на пространные ответы, приукрашенные просто из привычки аристократов к витиеватости. Невольно он направляет коня ближе к Альрику, не желая упустить ни слова, и Трикс реагирует мгновенно – цепляется когтями за руки, впиваясь до боли, и недовольно шипит, поднимая гребни. — Тише, тише, веди себя спокойнее.
В его словах нет злости, больше усталости; он аккуратно освобождает руку и гладит зверя успокаивающе. Альрик скрывает, что именно происходит внутри кайнура, когда Лисандр покидает чужое тело, и как именно это его затрагивает, но последствия есть, Трикс чует их. И, задержись он сам, поддавшись зову плоти, а не духа, что стало бы с ними? Она бы тоже смотрела диким зверем, не узнавая, и норовила бы укусить, а, может, и просто сбежать? Страшно представить, что их многолетние узы могут обратиться в прах одним неосторожным действием; с другой стороны, его ведёт вера, она не обманывает. Поэтому и беспокоиться не стоит.
В это хочется верить. А ещё в то, что в деревне всё пройдёт гладко, без споров и криков. В то, что земли излечатся, и голод не ударит слишком сильно по народу. В том, что таких кайнуров больше не появится.
Его вера – это надежда в лучшие дни, и она неугасаемая.
[status]praise the death[/status][icon]https://i.ibb.co/NKB1Zgm/llll.jpg[/icon][sign]miserere mei, deus[/sign]
Отредактировано Лисандр Пэйтон (2019-10-15 21:42:38)
Какое-то время они едут молча: Альрик не отзывается на последние слова попутчика и не реагирует на очередную вспышку неприязни со стороны кайнура. Интересно, почему эта любимица Лисандра так реагирует на него, хотя тогда, будучи в сознании другого, гораздо более крупного кайнура, он мысленно приказал ей спасаться бегством, дабы не попасть в гущу боя? Неужели звери действительно настолько примитивны, что забывают своих благодетелей, а потом кусают руку, что их кормит? Или же причиной всему прикосновение Пустоты, о котором говорил Аркан? Но если так, то каким образом такое тщедушное существо, чье единственное средство защиты – острые когти и едкая слюна, может быть настолько чутким? Барон не знал ответов на эти вопросы, но вряд ли был огорчен этим. На самом деле ему не было никакого дела до неприязни кайнура, до успокаивающего и слегка порицающего тона Лисандра по отношению к своему питомцу; все это лишь временное, недолговечное. Скоро их пути разойдутся, и разве тогда может что-либо беспокоить меньше, чем ручной зверь лорда Пэйтона?
Нет, Альрик не спешит удовлетворить любопытство своего собеседника; кажется, он и вовсе забыл о том, что произнес секундами ранее; его взгляд по-прежнему устремлен вдаль, а сам он думает не об Аркане и не о гелтрах – о Пустоте. Но наконец он прерывает молчание, хищной птицей бросив проницательный взгляд на Лисандра:
- Ваш кайнур не очень-то рад моему присутствию, милорд.
Но он не ждет ответа и продолжает без какой-либо логической паузы, не тратя время на вступление:
- Так же, как гелтры не признают имен, они не признают и нумерацию в привычном нам смысле. Разумеется, они знают числа, но для них это – всего лишь символы, обозначающие нечто статичное, а не непрерывное. Возьмем вас, к примеру. Вы являетесь первым сыном своего отца, а значит, и наследником его имени. То, что кажется нам естественным, для гелтров – вздор чистой воды. Поэтому для них Аркан представляется единым воплощением воли Неведомого, не существует первого и последнего Аркана. Верховный жрец, которого мы узрели в роще – тот же самый жрец, что стоял у истоков их религии. Меняются лишь сосуды, но не суть. Но это еще не все…
Альрик на мгновение отпускает поводья, сжимает пальцы в кулак, чтобы согреться – заходящее солнце влечет за собой вечернюю прохладу, особенно ощутимую на продуваемом всеми ветрами пустыре. Кажется, у него были с собой и походные перчатки, но он не может вспомнить, куда же они запропастились – словно это было в другой жизни. Изо рта вылетает облачко пара, когда инспектор продолжает:
- Чтобы подготовить ребенка к становлению Арканом, гелтры с самого детства поят его различными отварами, в том числе и ядовитыми смесями – помните, как посредник упомянула яд кайнура и его действие на кровь гелтров? А помните эти шрамы на теле Аркана? Сосуд подвергают истязаниям, различным наказаниям и прочим немыслимым обрядам. Все это для того, чтобы тело Аркана отринуло боль и страдания этого мира, посвятило себя лишь служению Неведомого. В некоторых древних религиях подобную практику называли «умерщвлением плоти». Но как по мне, то они умерщвляют вовсе не плоть, а саму сущность человеческую.
Барон говорит сухо, почти безэмоционально – кажется, судьба тех детей его не трогает, но в действительности он думает о том, что гелтры не единственные, кто приносят жертву своему богу. Разве яркие костры инквизиции, горящие благодаря искренней вере простых людей и плоти грешников, в корне отличаются от других ритуалов во славу Семерых?
Лисандр не ощущает вины за поведение Трикс – да, оно неприемлемо, но при этом выходит за рамки обычного, а, значит, имеет по собой какой-то фундамент. Его нужно только нащупать, осознать происходящее, что дразняще от него ускользает. Его кайнур наоборот чрезмерно дружелюбна, она уже выказывала свой интерес и расположение Альрику, и потому агрессия выглядит ещё более подозрительно.
Трикс что-то чует, совсем как пёс добычу, и пресекать это нет необходимости.
Впрочем, правила приличия диктуют принести самые глубочайшие и неискренние извинения, но Альрик не позволяет фальшивой любезности выйти наружу. И Лисандр не перебивает его, внимательно слушая и не пытаясь заполнить даже самую продолжительную паузу, понимая, что это ещё не всё. Голос Альрика суше пустыни, но, глядя на сжатую в кулак ладонь, Лисандр ощущает сквозящее неодобрение. Или уже усталость накладывает на обоих слишком многое, путая все эмоции?
Мелькает мысль, что равнодушный и спокойный барон нравится ему гораздо больше сладкоречивого и обходительного.
Вспоминая пересекающие предплечья шрамы, Лисандр невольно сжимает пальцами свой дар; перед глазами кровавая линия. Это только кажется, что причинять боль самому себе легко. Он хорошо помнит напряжённые руки в гремящих цепях и искажённое от боли лицо – из-за любопытства Альрика Аркан страдает ещё больше. Впрочем, Лисандр его не винит, он прекрасно помнит, кто помешал ритуалу исполниться до конца, помнит, что именно он привёл Фрея и не смог убедить, что опасность поджидает их отнюдь не в лагере гелтров.
Лисандр не нарушает воцарившейся тишины, обдумывая жизнь гелтров и Аркана, и не торопится делать выводов. Возможно, узнай он об этом где-то в столице или дома, за крепкими стенами и в уютной обстановке, и всё произнесённое показалось бы диким, жестоким и неправильным. Для праведных Неведомый самый добрый и гостеприимный бог; для еретиков – самый жестокий, требующий искуплений очистительным огнём. А что для гелтров?
Если для разных людей один и тот же бог означает столь разное, означает ли это, что само мышление может определяться чем-то большим, чем просто точка зрения?
Гелтры обожествляют Аркана и беспрекословно его слушаются; возможно, они же и поили ранее его ядами и истязали тело. В вере своей и в своей любви они без раздумий бросались на кайнура, зная, что это приведёт к их гибели, страшной и мучительной, но не отступали, пока не получили реликвию. Вера – это самая чистая любовь.
На самом деле всё просто. Попытки научиться ездить верхом – это череда боли непривыкших мышц и падений. Фехтование – это ноющие руки и ноги, удары и порезы. Стрельба – это уставшая от веса рука и отдача ружья в плечо. Любая сила приходит через боль, страдание и преодоление.
Сила Аркана – яркая и божественная. Лисандр к ней едва прикасается, но даже этого не забудет никогда. Такая сила требует равноценной платы.
Он понимает, что не испытывает сочувствия к Аркану, несмотря на все описанные тяготы. Это не значит, что ничего не меняется: уважение к нему становится лишь глубже. Он и правда много больше, чем просто человек.
— Я думаю, — Лисандр смотрит на барона: лицо его бесстрастно, а глаза холодны. — Думаю, если бы я родился среди гелтров, то был бы счастлив обрести единение с Неведомым.
Благословение богов уже в том, что они привели их к Аркану. До появления Купола Дагорт видел мало божественных проявлений; сомнительно и то, что король обратился именно к Семерым. А тем временем на материке жил целый народ, посвятивший себя Неведомому и получивший их благословение. Много ли их таких, посвящённых кому-то из Семерых и имеющих часть их мощи?
То, что Аркан не с Дагорта вспоминается даже с некоторым удивлением – как чужак он уже не воспринимается.
Лисандр переводит взгляд вперёд, где тьму разгоняют далёкие огни. На сердце сразу же ложится тяжесть предстоящих нелёгких разговоров, но даже она не разгоняет неожиданного спокойствия, настигнувшего после последних слов. Даже если купол не рук Семерых, боги не покидают их, они наблюдают. И пусть этот день приносит много боли, разве сила не в преодолении её?
Когда его взгляд вновь обращён к Альрику, в нём читается тепло, а в улыбке – мягкая доброжелательность.
— Сегодняшний день забрал немало наших сил, милорд, но он не закончен. Мне предстоит осветить события сегодняшнего дня моим людям, и я буду благодарен, если Вы присоединитесь. Если же нет, Вас обустроят лучшим образом для отдыха. Каким бы ни был Ваш выбор, я надеюсь Вы согласитесь со мной отужинать, как только я закончу.
И вновь Лисандр надеется на помощь Альрика, но не ждёт её – барон выглядит весьма потрёпанным и наверняка уже мечтает о простом отдыхе и тёплой ванне.
Они приближаются. Несмотря на поздний час деревня не спит – растревожено гудит.
[status]praise the death[/status][icon]https://i.ibb.co/NKB1Zgm/llll.jpg[/icon][sign]miserere mei, deus[/sign]
Отредактировано Лисандр Пэйтон (2019-10-15 21:42:53)
Взгляд барона скользит по идущей рядом лошади; по кайнуру, примостившемуся в седле под защитой своего хозяина; по перчаткам Лисандра и дальше, к его голубым глазам, унаследованным от отца. В них Альрик видит, несмотря на сгущающиеся сумерки, все тот же огонек фанатизма, все ту же немеркнущую любовь к Аркану, что и прежде, в лагере гелтров. Рассказ о жестоких ритуалах не отвратил юношу от своего нового идола, а скорее, наоборот, укрепил его благоговейный трепет. Ван Гарат невольно думает о том, что пройдет много лет, прежде чем Лисандр поймет, что в этом мире не бывает добра и зла в их первозданных проявлениях; что этот мир – лишь игра теней и оттенков. И пусть религия не в почете у самого барона, он испытывает некое подобие отрады, что твердость веры поможет этому юнцу на его жизненном пути. Да позаботятся боги о том, чтобы путь этот был верным и не слишком извилистым.
Они приближаются к деревне, из которой выдвинулись утром совсем другими людьми. Вдалеке беспокойно пляшут огоньки – местные все еще не спят, ждут своего лорда, как избавителя от всех здешних бед, и не подозревают, какую горечь он несет с собой. Барон отзывается на предложение спутника:
- На нашу долю выпало сегодня слишком много испытаний. Здесь я – чужак на чужой земле, так что предпочту уединиться на какое-то время, дабы восстановить силы и подобающий инспектору внешний вид. Уверен, что вы сможете описать все в подробностях и без моей помощи, милорд. Но я буду рад присоединиться к вам за трапезой.
Его голос звучит все так же устало, без былых цветастых оборотов речи, но теперь в нем сквозит и надежда: ван Гарат думает о запасном комплекте одежде, который захватил с собой в походном сундуке. Было бы слишком недальновидно отправляться в путешествие, не позаботившись о сменном гардеробе, даже если в изначальные планы не входили встреча с Арканом и вселение в гигантского кайнура. Барон приободряется, думая о мягком прикосновении накрахмаленной сорочки и крепких объятиях камзола. Остается только надеяться, что в этой деревеньке есть запасы чистой воды, чтобы смыть с себя не только лесную грязь, но и воспоминания сегодняшнего дня, подобные горячечному бреду.
Альрик благодарен Пэйтону за вновь проявленное гостеприимство, даже несмотря на то, что кайнур явно не одобряет его присутствие. Но прежде, чем их пути разойдутся на некоторое время в преддверии позднего ужина, барон вновь заглядывает в глаза своему собеседнику и говорит бесцветным голосом:
- Один древний философ, с чьими трудами мне довелось познакомиться в юности, писал: «Тот, кто сражается с чудовищами, должен остерегаться, дабы самому не стать одним из них». Подумайте об этих словах на досуге, милорд.
И, вновь не дожидаясь никакого ответа, он разворачивает лошадь, направляясь к покосившемуся домишке, в котором его со слугами разместили еще вчера. Ван Гарат намеренно опустил вторую часть изречения, чтобы не стращать податливый юношеский ум: «И если долго смотреть в бездну, то бездна тоже начинает смотреть в тебя». Именно это и произошло с ним сегодня.
Отредактировано Альрик ван Гарат (2019-09-29 12:33:21)
Лисандр легко кивает, прекрасно понимая выбор Альрика – он и сам многое готов отдать за спокойный отдых после столь бурного на события и тревоги дня. К сожалению, у него нет выбора – не в этот раз. Уже виднеются люди, что спешат к ним, и Лисандр готовится спешиться, но замирает на новые слова – обронённые будто вскользь, никак не относящиеся в беседе. Альрик так быстро поворачивает своего коня, ничего не объясняя, что впору решить – слух ему изменяет.
Не стать одним из чудовищ?
Мысль складывается сама по себе, но обдумать как следует не получается – его окружают люди, зовут, заставляя очнуться от раздумий, а губы сами по себе раздвигаются в мягкой улыбке. Не слишком широкой, не слишком радостной – такой, как полагается. Спешившись, Лисандр видит эти лица: взволнованные, напряжённые, испуганные. Весь их гнев, вся злость, что подписывается суеверным ужасом перед неизвестным, готова вот-вот разрушить остатки здравомыслия, и в его силах укрепить плотину.
В его же – разрушить.
Их взгляды давят виной – нет, никто не обвиняет; никто, кроме самого Лисандра. Он рассказывает многое, но не всё, аккуратно огибая подробности: слишком хорошо помнит недоверчивый, испуганный взгляд Фрея, помнит его опрометчивый побег. Ему совсем не нужно, чтобы вся деревня ополчилась против гелтров, что всё равно скоро покинут эти земли навсегда, вернувшись в родные края. И потому совсем не преуменьшает их вклад в общую победу над чудищем; при словах об Аркане эмоции сдерживать совсем не нужно – благоговейность интонаций приводит остальных в замешательство. Пусть так. Смятение лучше злости.
Так или иначе всё скоро уляжется.
Он опускает описание ритуала. Опускает, что смерть Фрея лишь его вина. Опускает, что скоро многим придётся покинуть безжизненные земли на несколько лет и заселять новые. И лишь старейшина смотрит на него внимательно блекло-голубыми глазами – понимает больше других.
Ему приходится провести время с семьёй Фрея – принести соболезнования, рассказать о последних часах его жизни – и вновь огибая неприятные подробности. Он заверяет, что Фрей похоронен достойно, что душа его несомненно унеслась к Неведомому по дороге из пепла и дыма. Перед ним – осунувшиеся от горя лица, застланные слезами глаза и дрожащие пальцы. Чужое горе несоизмеримо глубже собственного, оно селится прямо под крышей добротного дома, клубится над головами. В его силах лишь проявить участие, смягчая трагедию; он привык делать всё от него зависящее.
Проходит немало времени, прежде чем он добирается до дома, где располагается Альрик. На его счёт тоже отданы указания: согреть воду для омовения да подготовить ужин немного позже. Лисандру некогда мыться, всё что он успевает – ополоснуть лицо и руки, сняв перчатки и спрятав их в карман. Даже от мыслей, что нужно приложить ещё усилий дабы привести себя в порядок, становится нехорошо; голод при этом его не оставляет. С последнего приёма пищи, кажется, проходит целая вечность.
Трикс остаётся в доме старейшины – уже кормленная сырым мясом и вымотанная, она просто засыпает на покрывале, свернувшись в клубок. Впору ей позавидовать, но времени на это совсем нет. Даже хорошо, что она не находит в себе сил путаться под ногами и плестись за ним; брать её к Альрику в его планы тоже не входит.
Заходя в ярко освещённую комнату, Лисандр видит Альрика, уже сидящего за столом, а рядом с ним стоит девушка лет пятнадцати-семнадцати, с грубоватыми чертами лица, но с ладной фигурой; она улыбается, разливая вино, и о чём-то увлечённо рассказывает, но обрывает себя на полуслове. Вроде, её зовут Кара или что-то схожее, точнее не вспомнить. Лисандр улыбается ей – бездумно, в силу привычки приподнимая уголки губ и чуть щуря глаза. Кажется, от малейшего усилия лицо покроется сетью трещин, разойдётся осколками и рассыплется в прах, обнажая то, что остальным видеть не следует. Беспомощность.
— Оставь нас, пожалуйста, — негромко, но мягко просит, собирая последние силы. И девица понятливо кивает, поспешно покидая комнату и оставляя их наедине. Садясь за стол, Лисандр невольно отмечает, что деревенские и правда постарались: тут и мясо, и овощи, и хлеб. Конечно, для знатных господ из дворца едва ли назовёшь это хотя бы обыденной трапезой, что по количеству блюд, что по качеству, и вино явно будет слишком кислить. И как же сервировка? Лисандр невольно улыбается этим мыслям – мимолётно и устало.
— Приношу извинения, что не привёл себя в подарок до ужина. В свою защиту скажу: опасался, что Вы меня не дождётесь и уснёте, милорд, — ему хочется говорить шутливо, но получается как-то вымученно, и Лисандр на некоторое время замолкает, аккуратно накладывая грубо обжаренное мясо. — Надеюсь, ужин придётся Вам по вкусу.
Тошнота накатывает с первым съеденным куском – дело совершенно не в мясе, пусть и просто приготовленное, оно весьма вкусно. Ему вспоминаются истерзанные ядом и когтями тела; в животе что-то скручивает. Голод не исчезает. Лисандр тянется за яблоком и с хрустом в него вгрызается, сглатывая кисловатый сок. Немного, но становится легче.
Лисандр смотрит на Альрика и задаёт первый вопрос, что приходит в голову:
— Вернувшись в столицу… что Вы будете делать?
Он с ужасом думает о том моменте, когда ему придётся остаться одному.
[status]praise the death[/status][icon]https://i.ibb.co/NKB1Zgm/llll.jpg[/icon][sign]miserere mei, deus[/sign]
Вы здесь » Дагорт » Личные эпизоды » 10-11, месяц солнца, 1810 — edge of light and shade
