///
///
время в игре: месяц солнца — месяц охоты, 1810 год

Дагорт

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Дагорт » Личные эпизоды » 28, месяц дождей, 1808 — доброе слово ткнётся под кожу;


28, месяц дождей, 1808 — доброе слово ткнётся под кожу;

Сообщений 1 страница 13 из 13

1

http://ipic.su/img/img7/fs/Epizod.1560258792.png


Клифф Холджер & Илай Берригандобрые люди в лес не хотят соваться, думают, раз — и поминай как звали

Где-то за Морионом, там где лес встречается с горами, есть деревушка. Она множество лет стояла в низине, с одной стороны — болото, с другой — хищные скалы и тучи пели ей колыбельную. Так бы и было, пока одна птичка не нашептала: тамошних стоит проверить, как пить дать — язычники. И отряд инквизиторов выехал: с очень простой задачей. С задачей, что стала сложнее, стоило им подъехать по тропкам к первым бревенчатым хатам. Вместо деревенского говора, звука сухих дров, рубленных топором — их встретила тишина.

+2

2

Клифф возглавлял их небольшую колонну, чувствуя, как его затылок сверлят девять пар глаз. Ну, плюс-минус. С самого начала он это понял — от него чего-то ждали: кто-то хотел увидеть пример, получить ценный урок, который не получить больше нигде, кто-то малодушно надеялся на чужую ошибку, доказательство, что все не так, как говорят. Клифф их не осуждал. Народ сделал из него чуть ли не героя после происшествия на Мосту, да что там, они даже этому название. Исход. Надо же. Клифф их не осуждал, но это раздражало.

Большую часть пути они преодолели на дирижабле — от Дагорта до Мориона, и с высоты остров казался еще меньше, чем он помнил. Но главное — он казался, вернее даже сказать, ощущался диким. Дикая земля, дикие люди. Впрочем, Клифф здесь вырос, так или иначе, именно здесь он стал таким, каким есть сейчас, хотя домом он Дагорт не считал.

У инквизитора нет дома. У инквизитора, как известно, есть только задача.

Сейчас их задачей было небольшое поселение, расположенное за Морионом, удаленное, наверняка самобытное — это и делало его потенциально опасным. Где есть свои порядки, там быстрее поднимет голову инаковость, сколько уже было таких никому ненужных деревень, где поклонялись в лучшем случае главе рода, который трахал своих же дочерей, в худшем — выдуманному преданию, явлению, блажи. Могло вырасти целое поколение, пока бы на них не обратили внимание, и это даже там, где была особенно сильна рука Инквизиции. Как будто та только и ждала, пока паршивое семя окрепнет, чтобы затем срубить и вырвать с корнем — и рассказать об этом: кроваво, подробно, в назидание остальным.

Чаще всего это было просто. Клифф догадывался, почему отправили его — хотели, чтобы он вспомнил, какие тут люди, как они жили, но еще они хотели — и это было главным, — чтобы люди тоже увидели Клиффа. Когда Инквизиция делает что-то хорошее, это нужно показывать. Недаром ему намекнули, что, возможно, потом ему стоит направиться на юг. Что же, Клифф был не против. В конце концов, нужно было найти себе новую Плагу.

Клифф примирительно похлопал свою лошадь. Намерение, мысли — имели вес, особенно неозвученные. Незначительные, пустяковые только прикрывали фасад. Лошадь, которую ему выдали в Морионе, была хорошей, но все же… все же не Плага.

Когда поселение уже замаячило среди деревьев, Клифф поднял руку, приказывая замедлиться. Влетают только налетчики и бандиты.

Но еще на подходе он заметил — слишком тихо, даже для такой глухой местности слишком тихо. Не было слышно даже стрекота насекомых.

Несмотря на то, что в домах горели огни, встречать их не торопились. Конечно, гостей они не ждали, но и десять всадников — это не то, что легко пропустить. Так, в тишине, они проехали вдоль домов, и ни в одном окне даже не промелькнуло ничье любопытное лицо. Наконец, остановившись, Клифф жестом указал одному из инквизиторов проверить дом. Никто не открыл ни на стук, ни на слова об Инквизиции —  все потому, что никого в доме и не было. Дверь оказалась не заперта, на столе стоял нетронутый ужин. Все говорило о том, что совсем недавно тут были люди, но — ничего о том, где они теперь. И так везде, куда бы они потом ни зашли. Еще пять-шесть ближайших домов были так же пусты.

— Нас заметили и скрылись? — услышал Клифф предположение одного из инквизиторов. Клейвера, кажется. Этот точно был из тех, кто чуть ли не заглядывал Клиффу в рот. Проявлял теперь инициативу вперед остальных.

— Если так, то им есть что скрывать, — ответил Клифф, спешиваясь. — Осмотримся.

Поселение было небольшим — всего четыре ряда домов, но и толпиться всем в одном не хотелось, поэтому Клифф разделил отряд на группы по двое.

— Пойдем, Дознаватель, — поманил за собой Клифф, усмехаясь. — Если есть дознаватель, обязан быть и тот, с кого спрашивают. Вдруг нам повезет кого-нибудь найти.

Илай Берриган. Илай Дознаватель. Илай Буревестник. Все имена звучали весомо — и большой вопрос, какое должно устрашать больше: то, которое напрямую говорит о беде, то, которое дает понять, что смерть лучше, чем оказаться за стенами пыточной, или то, кем должен вырасти высокородный человек, отданный своей семьей в Инквизицию. Клиффу было любопытно познакомиться со всеми, потому что внешне, казалось, за этими именами скрывается кто-то другой.

+3

3

Покуда хватает взора — простирается лес.

Где-то там, на юге королевства его укротили, превратили в охотничьи угодья знатных господ, а как понадобилось — вовсе вырубили древесные массивы.

На юге лес кажется безопасным, говорят — отпусти туда ребёнка и он вернётся домой невредимым даже в глухую ночь. Но за Морионом, там, куда не дотянулась рука научного прогресса, где земля не знает другого электричества кроме того, что приходит с небес в жуткую грозу — лес властвует над людьми.

Ехать приходится медленно, но ально так — ветви деревьев сплетаются в длинные тени, тянущиеся над землей. Они преследуют отряд как гончие, замирают, стоит поляне преградить им дорогу, а потом несутся снова, наступая на пятки и хватая кончики конских хвостов. И кажется что вот-вот какая-то тень взвоет: а вся стая отзовётся гневным лаем, прежде чем погнать их до самой лисьей норы1.

Илай чуть дремлет в дороге, до тех пор, пока они не минуют небольшой овраг и ручеёк, покуда до деревни не остаётся всего несколько миль пути. Вопреки всему что ждут самые зелёные новички, сборы он оставляет Лестеру — инквизитору второй ступени, уже готовящемуся к тому, чтобы пересечь этот рубеж. Он помнит, как наставник натаскивал его самого и в голове его звучит знакомый голос: «пусть набирается опыта». За Лестером Илай следит лишь краем глаза: помогает перенести мешки на дирижабль; проверяет, не выдали ли кому на конюшне хромого коня. Помощь Илая так ненавязчива, что он и сам почти не чувствует её.

Он чувствует другое.

Чем дальше уходит отряд от дома, тем сильнее стыд подступает к горлу. Тем ужаснее становятся мысли. Илай делает над собой усилие, подавляя самые кощунственные ещё тогда, когда садится на дирижабль. Эта большая машина, разрезающая воздух на лоскуты кажется Илаю другим миром, а палуба — точкой схождения. Впрочем, молитва вознесённая Деве, помогает и как только от Илая требуется произнести слова приветствия и напутствия — голос его не дрожит.

Поля, проплывающие под ногами — так далеко что не дотянется и пущенная из длинного лука стрела, Илай сохраняет в своём сердце. Он слишком редко путешествует на дирижабле, чтобы перестать восхищаться такими мелочами. Теми чудесами, что миру подарили Семеро.

Всегда найдутся те, кто поспорит — ведь не боги горшки обжигают и не они, а рабочие обливаются потом, соединяя громоздкие металлические конструкции. Конечно, эти слова справедливы, но кто как не боги подарили людям этот мир? Кто — начало, если не они? За всё, что ныне есть у людей следует благодарить богов и чтить их должным образом за каждый чудесный дар.

И Илай чтит. Он готов вознести горячую мольбу благодарности за то, что Семеро вернули Клиффа Холджера домой живым. И в той же мере, сколь Илай благодарен — он пристыжен этой горячей мольбой.

Время тянется, как тянутся к тропе мохнатые ветви хвойных деревьев, но из дрёмы Илая вырывает не приближающийся звук оживления и мирской жизни на границе мира, а громкий цокот копыт. В тишине он оглушительнее грома: и посреди этого ровного цокота не слышно ни дятлов, ни стрёкота кузнечиков, ни шуршания грызунов в траве.

Это пустое, неправильное «ничто» заставляет Илая натянуть поводья и пришпорить лошадь. Приближаясь к голове их небольшой процессии, он наконец занимает то место, которое для него отведено и только спокойно замечает, когда другие перестают говорить:

— Из соседних деревень раньше поступали известия о свирепых хищниках, изничтожающих мелкие поселения. Но едва ли нападение хищников может возыметь такой эффект.

Грудную клетку спирает так, что невозможно дышать. В первый раз — от тревоги. Во второй — когда голос Клиффа Холджера доносит до сознания Илая не то просьбу, не то приказ. И он послушно спешивается, снимая с седельных сумок свой длинный лук и перекидывая его через плечо.

— Может статься так, что в такой тишине найдётся лишь смерть. — отзывается он, но шагает следом, присматриваясь к следам, оставленным на земле.


1 (посл.) погнать до лисьей норы — загнать в угол.

+2

4

Ждала их смерть или нет, но тишина играла по своим правилам, в ней легко себя выдать, и в отличие от неосязаемой угрозы они не скрывались — их было видно, слышно, пожалуйста, следите, подслушивайте. Клиффу было не жалко — не они со своими действиями шли вразрез с законом и верой, не их разговоры могли стать прямым билетом на инквизиторский костер. С другой стороны, все это было таким привычным, понятным шумом, что любой другой звук вызвал бы диссонанс. Проще говоря, сыграло бы даже «я слышу, как ты дышишь», поэтому тишину Клифф воспринимал скорее как союзника, чем помеху.

Первый же дом, в который они вошли, казался обычным. Встретил непрошенных гостей запахом отсыревшего дерева, приглушенным светом — на свечах экономили, это заметно, все, что Клифф видел, были зажжены, — и детскими игрушками, разбросанными по полу. Деревянными, неаккуратными, явно не привезенными из ближайшего города. Нет, тут жили бедно и справлялись со всем сами. Как и предполагалось, замкнутая система, самобытная, чему удивляться.

Когда как Илай прошел вглубь дома, Клифф сосредоточился на большой входной комнате, используемой одновременно и как кухня, и как место для отдыха. Ничего необычного, сколько бы критично Клифф не всматривался. Единственная опасность находилась под ногами — этот проклятый мелкий засранец. Клифф цокнул языком, носком сапога откидывая игрушечного медведя. Ребенка не слишком-то контролировали, если позволяли играть везде и не приучали к порядку. Скорее всего, мальчик, судя по игрушкам, девочки такие не любят.

Не найдя ничего здесь, Клифф направился за Илаем. Они неловко разминулись в коридоре — место было мало, пришлось протискиваться между стеной и друг другом, а после Клифф нырнул в ближайшую комнату. Как назло, опять же, детскую. Вряд ли у пацана имелись секреты, за которые нужно было отвечать перед Инквизицией, но Клифф все равно осмотрелся.

И, как ни странно, нашел кое-что интересное.

Помятые листы пергаментной бумаги, прошитые бечевкой. Клифф потянулся к ним, ожидая увидеть детские рисунки — казалось бы, не самая важная информация, но он давно пришел к выводу, что дети зачастую могли рассказать больше, чем взрослые, пусть и неосознанно. Как-то Клифф находил рисунок ребенка, изображающий ритуальные одежды их поселения — сама одежда была сожжена до прихода Инквизиции, жители скрыли все. Кроме этого рисунка. А дальше немного пыток — и разговорчивее стали многие. Но сейчас Клифф нашел не рисунок.

Он нашел дневник.

— Они говорили на устаревшем наречии, — поделился Клифф с Илаем, выходя из комнаты и прислоняясь плечом к дверному косяку. — Не похоже также, что они часто наведывались в город. Не удивлюсь, если на общем тут разговаривал только кто-то вроде старейшины.

+3

5

Дом молчит. Его грязные окна, чуть накренившиеся от старости смотрят на инквизиторов будто с насмешкой и Илай долго смотрит в ответ: разглядывает оберег, подвешенный над скрипучей дверью — оберегу тоже немало лет, это заметно сразу — он сделан из перьев, кусочков ткани, треснувшего дерева и едва ли что-то роднит его с Семерыми. Илай хмурится, но заходит вслед за Клиффом Холджером, не задерживаясь на пороге дольше необходимого. Кто бы ни благословлял и охранял этот дом, он явно не справился со своей задачей.

В прихожей вещи беспорядочно разбросаны и Илаю приходится переступать через чужие сапоги, детскую обувь и женские сандалии. Он не обращает на них большого внимания, сразу проходит дальше, рассматривая стены и полки, словно бы наскоро прибитые к ним. На этих полках хранятся травы в горшочках и банках, коробочки — наверняка со швейными мелочами, фигурки из дерева. Там же Илай находит и большую книгу. Он пролистывает пару-тройку страниц, открывает на середине и захлопывает, поднимая в воздух слой пыли толщиной в большой палец: если этой поваренной книгой когда-нибудь и пользовались, то явно не в этом поколении.

Илай подмечает то, как оставлены вещи: на обеденном столе он находит остывшую похлёбку, и размокшую деревянную ложку, с которой давно слезла лакировка; стулья вокруг стола отодвинуты так, будто домашние встали буквально на секунду, но почему-то уже не сели обратно. Все вещи на своих местах — лежат так, как хозяева их оставили и это кажется Илаю невероятно странной деталью.

Особенно странно то, что он не находит никаких следов борьбы: долго кружит по обеденной комнате, потом с трудом протискивается в коридор и долго обследует кухню. Именно там, спустя десяток минут безуспешных поисков он наконец находит искомое: два пятна окончательно свернувшейся крови, прямо возле печки. И капли поменьше, брызнувшие на выбеленный камень.

Пока Клифф бродит по комнатам, шурша страницами — Илай искренне надеется что ему довелось найти не ту же поваренную книгу, на которой он сам потратил немало времени — он обходит пятна, вымеряя шагами расстояние и с трудом определяя траекторию движения. Судя по расположению брызг, неизвестные (если их было несколько), застали женщину за готовкой. Низкая ростом, как и многие жительницы деревень в этих краях, она едва ли смогла бы дать хоть какой-то отпор. Илай хмурится: если так, то женщине перерезали горло — но зачем это скрывать? Зачем прикрывать рану тряпкой? А ведь если бы нападавшие не сделали бы этого, то крови осталось бы гораздо больше.

— Что? — рассеянно переспрашивает Илай. Он обнаруживает, что стоит, прислонившись к стене плечом и задумчиво водит ногтём большого пальца по нижней губе, медленно растирая до алого бледную кожу. В конце концов он заставляет себя сосредоточиться на разговоре и кивает.

— Я тоже отыскал весьма любопытную деталь, но с большим удовольствием сперва выслушаю вас.

+2

6

Перелистывая дневник, цепляясь за строчки, он не сразу заметил, что Илай, похоже, и не слушал его вовсе, погруженный в собственные размышления. Тот задумчиво растирал губу пальцем, пока вдруг не опомнился. Клифф усмехнулся, продолжая по инерции листать страницы, хотя смотрел он вовсе не туда.

— Любопытная привычка, — прокомментировал он, мимолетно касаясь и своих губ тоже. Нечасто встретишь среди инквизиторов такой... хм, интимный жест. Илай при своей набожности в принципе мало походил на других.

Клифф задержал взгляд еще ненадолго, улавливая чужую реакцию, и лишь после снова вернулся к своей находке. Находка. Громкое слово для детского дневника, но Клифф и не рассчитывал найти ответы в первом же попавшемся доме. Но сбрасывать за счетов тоже не стоило.

— У меня только дневник одного несносного мальчишки, — прозвучало немного извиняющееся, скорее всего сыграло то, что над Клиффом все еще висели большие ожидания, которые вроде бы нужно оправдать. Было бы лицемерием говорить, что ему плевать на чье-то мнение. Но конечно, мнение мнению рознь. — «Пусть только попробуют прийти сюда снова. Если они думают, что смогут забрать ее, они поплатятся», — Клифф коротко рассмеялся. — Интересно, кого «ее»? Но мальчишка явно настроен серьезно, это похвально.

Он продолжил бегло читать, иногда спотыкаясь на отдельных словах или целых предложениях — без практики многое стирается из памяти, удивительно, что Клифф вообще что-то помнил на старых диалектах Дагорта. Хотя ответ, почему так, он знал: тот плавал на поверхности, как это часто бывает, прямиком из детства. Старый козел вбивал в него необходимые знания старательно, до синяков, которые так удобно было прятать под длинной рясой. В чем-то Клифф завидовал мальчишке, не знающему контроля и дисциплины, но все-таки, не будь этого у Клиффа, он и не стал бы таким. И старый козел был бы еще жив.

Клифф проговаривал вслух отдельные моменты, составляя короткий, понятный портрет жизни мальчишки, где место себя находили и уличные драки, и воровство у соседей, и маленькие триумфы, слишком смешные и незначительные для взрослых. Это заняло не более пары минут, и Клифф уже сдался бы, если бы не наткнулся на последних страницах на кое-что необычное. Он ненадолго замолчал, вчитываясь в неаккуратный почерк, безотчетно хмуря брови. 

— Мальчишка что-то видел. Несколько дней назад. Люди с черепами животных, — медленно, обрывками отчеканил Клиф. — Вверх по ручью от его так называемого тайного места. Ну, что же, — он, наконец, закрыл дневник, дальше оставались лишь пустые страницы, — не исключаю детской фантазии, но на заметку возьмем.

Если они найдут еще какие-то перекликающиеся зацепки, это могло бы стать ориентиром.

+3

7

— Вы думаете? — спешно отвечает Илай, загоняя себя в плен искреннего смущения. Этот глупый вопрос — первое, что приходит ему в голову и он отворачивается, явно сконфуженный и пристыженный такой разительной переменой в разговоре. И только тогда, когда Клифф Холджер переходит к делу, Илай возвращает себе прежнюю невозмутимость и увлечённость.

Сперва — задача. Всё прочее — потом.

Он всегда придерживается этого простого алгоритма, но этот раз — другой и не перестанет быть таким, пока речь идёт об этом человеке. Илай малодушно сдаётся на милость эмоций, позволяя им одержать верх. Ему тяжело: ведь не такой встречи он ждал столько лет. Впрочем, он не может сказать, чего именно ждал. Тёплых объятий? Слов ободрения? В это трудно поверить, но люди правы: время разрушает любые обещания, тем более — данные неловкому мальчишке.

Илай старается не тешить себя надеждами и не смеет выказывать их, но всё же не может отказать себе в малом: он широко раскрытыми глазами смотрит, как Клифф Холджер повторяет этот инстинктивный жест, пересчитывая сухие полосы кожи на губах гладкой поверхностью ногтя. Это завораживает, словно какой-то магический ритуал — если так, то Илаю впору объявить его еретиком и язычником.

Еретики должны гореть — тому его учили. Но здесь, в этом старом доме, где пахнет сыростью и лесной травой, почему-то горит он сам. И даже горло у Илая пересыхает от этого внутреннего огня, заставляя его откашляться, прежде чем начать говорить.

— Дети чаще замечают то, на что взрослые не обратят никакого внимания. — кивает Илай, опуская взгляд к пятнам крови на полу. — Хотя и эти заметки не объясняют того, что...

Он осекается, вдруг осознавая, что так и не рассказал о своей находке. Илай переступает в сторону будто в растерянности и вздыхает, зарываясь пальцами в короткие тёмные волосы. Он не знает, как разорвать этот порочный круг.

Ему кажется, что панацеей станет лишь бегство: но бежать, увы, некуда.

— Я нашёл здесь следы крови. Мне придётся объяснить кое-что, прежде чем продолжить. — извиняется одной интонацией Илай, подходя немного ближе. Он останавливается в паре шагов, определяя это расстояние безопасным. На самого Клиффа Холджера он старается не смотреть.

— В позапрошлом году Инквизиция проводила расследование о пропаже семьи Хоу в Морионе. Ситуация была схожей: все вещи остались на своих местах. В процессе расследования мы нашли только несколько кровавых следов и едва не загнали себя в тупик. Но в том случае речь шла о вендетте: кровные враги Хоу пробрались в дом и каждому разрезали горло от уха до уха, прикрывая тряпками, чтобы оставить как можно меньше следов. Они спрятали тела, но даже это им не помогло. — Илай хмурится, указывая на то место, в котором кровь заметнее всего. — Но даже будь так, меня волнует другое. Разве не странно это для такой глуши?

+2

8

Где-то он уже слышал о них — о неких Хоу, хотя, возможно, они не имели ничего общего с теми Хоу, что обретались в Дагорте. Мир большой, такой большой, что начинал повторяться, и только в таких вот маленьких глухих деревнях он казался по-настоящему узким, душным, давящим — как кандалы, как совесть, как груз ответственности. Здесь полагались только на себя.

Клифф присел на корточки, чтобы получше изучить следы крови — им по меньшей мере день, и тем мрачнее становились мысли. Они ведь могли успеть. Могли успеть, если бы… много таких «если бы», которые теперь не имели никакого значения. Поиск оправдания — это время, его бессмысленная потеря. Пока что еще ничего не кончилось.

Нужно было узнать, что удалось выяснить остальным.

— Язык убийства универсален, — ответил он, поднимаясь на ноги. — Хотели сделать все незаметно, не оставить следов, возможно, они не собирались отходить далеко...

Он медленно кивнул — скорее самому себе, а потом, без лишних слов, положил руку на плечи Илая, приобнимая, и слегка подтолкнул его к выходу. Большего это место им не расскажет.

На улице их уже ждали — те, кто закончил раньше, другие подтягивались тоже. Ничего не произошло за эти десять-пятнадцать минут, враги не прятались в домах, чтобы исподтишка напасть на незваных гостей. Что ж, хорошо. Короткие отчеты лишь подтверждали то, что нашли они с Илаем: жители словно просто исчезли, оставив нетронутыми вещи, где-то также нашли кровь, инквизитор, что обследовал окраины, рассказал о следах, ведущих в чащу. Много следов, даже трудно было понять, сколько хотя бы примерно. Влажная расхлябистая болотистая земля превращала все в нечитаемое месиво. 

— Вы, двое, — Клифф жестом указал на инквизиторов, — займитесь картой. Местная есть? Мне нужны все притоки, даже мелкие. Теперь вы, — он переключился на следующих. — Останетесь здесь, присмотрите за лошадьми.

Клифф достал из седельных сумок два пистолета и после передал их им. Конечно, у инквизиторов были свои, но так надежнее — эти были с дефектом, как бы это ни звучало, это действительно надежнее. При выстреле они издавали особенно громкий пищащий звук, который слышно на большом расстоянии. Эту особенность Клифф подсмотрел у военных в одной из стран на материке — ей пользовались разведчики, да и лишний заряженный пистолет сработает лучше, чем попытка перезарядить, даже у самых сноровистых.

— Если столкнетесь с чем-то, дадите знать.

К этому моменту первые двое закончили с картой. Им повезло, источников воды тут было немного, но пока главнее — следы.

Взяв все необходимое, они покинули поселение, постепенно углубляясь вглубь чащи. Слишком мягкая земля проваливалась под сапогами — он поступил правильно, оставив лошадей там, здесь бы им пришлось тяжело, они бы двигались гораздо медленнее. След читался четко, не путался с остальными — зверей как будто бы не было вообще: то ли опасались приближаться к поселению, то ли давно ушли, словно их что-то спугнуло. Впрочем, зато отчетливо слышался поток воды, где-то бежал ручей. Не исключено, что тот самый, возле которого мальчишка устроил себе убежище.

Его дурацкий дневник Клифф почему-то забрал с собой.

+3

9

На короткое прикосновение Илай столь же коротко вздрагивает и боле ничего не происходит. Он позволяет Клиффу Холджеру первым покинуть дом, а потом обходит его ещё раз, ступая осторожно, чтобы не задеть лишний раз чужие вещи. В каждой из этих вещей Илаю всё ещё чудятся их хозяева: того и гляди ребёнок вернётся домой со двора чтобы усесться посреди раскиданных деревянных игрушек; а печь растопится и затрещит сухими дровами под чутким надзором матери.

То что привлекает Илая напоследок — длинная полоса на бревенчатой «заплатке» в стене. Он вытягивает руку, чтобы дотянуться и ведёт двумя пальцами по борозде. К его пальцам мгновенно липнут мелкие занозы: они неприятно вонзаются в кожу и Илай тихо морщится, но руку не убирает. Борозда свежая, внутри неё всё ещё есть влага, какая бывает в только — недавно — что срубленном дереве.

Илай склоняется и подставляет ладонь под узкую щель между стеной и полом — ему трудно определить, есть ли снаружи какой-то просвет, он ведь не плотник и не строитель, но кожу тут же обдаёт лёгким сквозняком. И это кажется подозрительным, но... Но времени нет: даже в доме Илай слышит, как снаружи Клифф раздаёт другим инквизиторам приказы.

Прикосновение его руки всё ещё обжигает плечо.

Когда он выходит, пригибаясь, чтобы не задеть оберег, Лестер сразу же оказывается рядом. Ему, кажется, совсем не по себе оттого, что приходится оставаться рядом с лошадьми: Лестер нервничает, что не сможет помочь. И, может быть, ему страшно.

Илай оглядывается, поднимая взгляд к кронам деревьев и тяжело выдыхает, опустошая лёгкие. В этом тёмном лесу, посреди хвои и тишины, в деревне оставленной жителями: кому не будет здесь страшно? Илаю не будет, конечно, но и он не может логически объяснить причины своего спокойствия.

А потом старается и вспомнить никак не может: а было ли ему страшно хоть когда-нибудь?

Он лжёт сам себе, когда вместо твёрдого «нет», отвечает — «не знаю». Нет, он знает о собственных грехах всё: знает, откуда они пришли и где должны были быть обрублены как кусок старой верёвки. Илай не смог себя заставить тогда и не может сейчас: он не сразу замечает, что вот уже которую минуту смотрит Клиффу Холджеру в спину. В точку прямо меж его лопаток.

— Всё будет хорошо. — наконец выдавливает из себя Илай, поворачивая к Лестеру голову и, одержимый внезапным порывом, кладёт на чужое плечо ладонь. Точно тем же образом, как то сделал Клифф Холджер пару минут назад. Лицо Лестера немного светлеет и Илай мысленно кивает самому себе: он уже успел позабыть, как благотворно этот простой жест влияет на людей.

Слишком давно приходится работать лишь с пыточными инструментами и солями. Прикрывая глаза Илай вспоминает запахи, к которым уже привык: соль с кровью щекочет ему ноздри.

— Мы проверим след и вернёмся. Едва ли это займёт слишком много времени.

Илаю не нужны долгие сборы. Он отвязывает с седельных сумок флягу с водой и припадает к ней губами, радуясь тому как освежается пересохшее горло с каждым глотком. Колчан со стрелами занимает почти всё пространство за правым плечом, а лук он перехватывает левой рукой, чтобы воспользоваться им без промедления, если возникнет такая необходимость.

Когда они выступают, Илай с большим удивлением обнаруживает, что болотистая почва замедляет чужие шаги. Он легче других инквизиторов, даже в полном обмундировании — не считая шлема, оставленного на лошади. Поэтому Илай выбирает путь по кочкам, занимая позиции на возвышении: так, чтобы весь отряд оставался в зоне его видимости.

А потом перед взором Илая открывается лесной ручей, расширяющийся к тому месту, куда они направляются. Первое что бросается в глаза: красная шаль, вымокшая насквозь и тряпкой обвисшая на старой притопленной коряге.

+2

10

Нет лучшего чувства, чем, зайдя в чужой дом, найти что-то не предназначенное для посторонних глаз, или напасть на язычников, полностью поглощенных собственным ритуалом — так просто, точно сорвать цветок. И он еще долго не увянет, слишком глубоко погрузившись в бездну к своему богу, распахнет глаза шире, только когда начнет понимать, что его ждет. Но есть и худшее чувство, ядовитое чувство — оно кормится окровавленными телами, вспоротыми животами, перерезанными артериями, смотрит пустыми глазницами, приковывает языческими символами. И так всякий раз, когда становилось уже поздно.

Они не успели, ясно как взгляд Матери.

Все, кого увели из поселения, были здесь — пятнадцать или двадцать человек..

Клифф медленно приблизился к тем, кто лежал на земле, в кругу начерченных их же кровью знаков, заходя внутрь и становясь по центру, туда, где остались только чаши с бесформенным воском, застывшем после того, как отгорели свечи. В отличие от многих инквизиторов он не боялся стать частью обряда, вот так нарушая очерченные границы. Их учили стирать знаки молитвами, перечеркивать своими ритуалами — ради собственной безопасности, но Клифф не считал, что уже исполнившие свое символы могут осквернить того, кто не готов сам обратиться к другим богам.

В кругу лежали семь женщин — их животы были вскрыты, выпотрошены, подойдя ближе и присаживаясь рядом, Клифф увидел, что внутри них язычники выложили полевые цветы. Не просто сорванные — нет, с корнями, землей, будто пересаженные в более плодородную почву. Язычники просили благословения.

Благословения для еще нерожденного ребенка.

Но обычно для этого ритуала использовали животных.

— Какую же роль вы отвели этому младенцу, — тихо спросил Клифф, вглядываясь в спокойное лицо белокурой женщины.

Ясное как взгляд Матери, повторил он про себя.

Клифф поднял глаза, когда заметил движение со стороны. В чем нельзя было обвинить инквизиторов, так это в робости — в конце концов, к этой работе их готовили всю жизнь. Ни одно проявление жестокости, ни один облик смерти не должны страшить их. Они обошли место ритуала кругом, мимо деревьев, к которым язычники прибили мужчин. Тяжелые гвозди торчали прямо из сведенных вместе запястий. Губы и подбородок были окровавлены — им вырезали языки, они должны были смотреть, но не мешать своими бестолковыми криками и проклятиями. Закрывая глаза, Клифф мог отчетливо увидеть, как это было.

— Инквизитор Холджер, — вдруг услышал он. — Тут есть выживший.

Это был один из этих мужчин. Неизвестно как, но тот все еще был жив, несмотря на кровоточащие раны — даже воины покрепче не продержались бы так долго. Что-то как будто не отпускало его на заслуженный покой. И жаль, что это была не такая ценная для них информация. Мужчина не мог им ответить, и, стоя прямо напротив него, заглядывая в помутневшие глаза, Клифф сомневался, что тот вообще понимает, кто перед ним.

— Ты видел, куда они ушли? — все же спросил Клифф.

Мужчина только промычал.

— В горы. Они ушли в горы?

И снова.

— С ними была беременная женщина?

Гортанный звук, походивший одновременно на крик и на плач, заставил Клиффа прекратить. Мужчина ничем не мог им помочь, а они — не могли спасти его. Но кое-что все-таки могли. Клифф вытащил кинжал, приставив его к чужому сердцу.

— Неведомый да примет тебя. Ты был хорошим человеком. А теперь, уходи, — и наконец оборвал его жизнь. Вытерев лезвие, Клифф обратился уже к отряду: — Проверьте следы у ручья. Они умеют скрываться, но даже вы найдете. Среди тел нет детей, значит, их увели с собой. Но если они все-таки ушли по ручью, у нас будет мало шансов.

Клифф просил проверить, хотя не сомневался, что именно так оно и было. Неизвестно, когда они покинули это место и какой между ними был разрыв. Если язычники направились в горы, это будет все равно что искать иголку в стоге сена.

— Илай, — позвал он по имени, когда остальные направились к ручью, — подготовишь все? Это место нужно очистить.

+2

11

— Найдётся лишь смерть. — повторяет Илай столь отсутствующим голосом, словно мысли его находятся не «сейчас» и уж тем более «не здесь», и не спешит подходить ближе. Он бегло осматривает землю, подмечает знаки, выведенные на ней голыми руками — следы от пальцев сразу же бросаются в глаза.

Но его осторожность не поддерживают другие. Клифф Холджер заходит в ритуальный круг и Илаю ничего не остаётся, кроме как шагнуть за ним следом. Шагнуть — как в пропасть. Это кажется странным, совершенно неестественным: Илай стоит на твёрдой земле, но ему вдруг кажется, что под сапогами не оказывается ничего, кроме бездны и он неуверенно переминается с ноги на ногу, скрывая от  остальных своё состояние.

Илая обуревают странные ощущения, которым он не может подобрать ни единого подходящего слова: его бросает то в жар, то в холод. И он сжимает зубы, почти не вслушиваясь в чужой разговор. Он смотрит на разорванное чрево женщины, не в силах оторвать от неё взгляд. Эта богохульственная жестокость — завораживает и вместе с тем вызывает неутолимый гнев, смешанный с животным возбуждением.

Всё должно быть совсем не так.

Илай вздыхает, успокаиваясь: его взгляд теряет всякую хищность, будто у ищейки, потерявшей слабый след и он обходит ритуальный круг — по кругу, как бы тривиально то ни звучало. Инквизитора I ступени, придвинувшегося ближе к Клиффу Холджеру, чтобы услышать каждую деталь диалога с несчастным селянином — тошнит и он часто и мелко сглатывает, и дышит ртом, стараясь удержать рвоту на уровне горла.

У него не получается и Илай подходит, мягко толкая его в спину — пока он не оказывается у самого ручья, обильно изливая в чистую воду всё содержимое собственного желудка.

Илая не смущает то, что тошнит и других, но они держатся сравнительно достойно. Его беспокоит колющая боль, скребущая нутро — расползающаяся от лёгких до паха. Но он ничего не говорит, только поджимает губы и послушно кивает, когда Клифф Холджер обращается к нему.

Выбор, что встаёт перед ним, Илая смущает. Он знает, надеется, что понимают и все прочие: они не могут очистить это место, пока не проведут расследование. Но везти тела в Морион не зная сути ритуала — слишком опасно, а землю нельзя оставить так. Это неправильно. Неправильно бросать людей на милость падальщиков, обрекая их на вечные муки.

— Инквизитор Тросст, вы поможете мне провести осмотр? — спрашивает Илай, на деле не оставляя ему никакого выбора и подходит к телам ближе. Лицо Илая словно немного вытягивается, сосредоточенность делает его чуть ли не жестоким и, может быть, немного злым. Когда Илай опускается на колени перед трупом женщины, лежащем в центре круга, его ничто не отвлекает от поставленной задачи.

Инквизитор Тросст записывает, стараясь смотреть только на пергамент, а Илай, не испытывая ни капли брезгливости ощупывает странные стежки на груди, поддевая их и растягивая.

— У этой женщины они забрали сердце. Судя по стежкам — уже после того, как она скончалась. — Илай задумчиво смотрит на пространство меж стенок плоти и коротко отмечает: — Пустое.

Он перечисляет и иные повреждения, осматривая каждый миллиметр холодного женского тела и хмурится, вытаскивая из искалеченной промежности женщины мёртвого птенца.

— Только тот, кто слеп к очевидным доводам может предположить, что ритуал этот не касается деторождения. Инквизитор Холджер, вас характеризовали как знатока старых обрядов. Вы знаете что-нибудь об обрядах плодородия? Говорят, они были в ходу даже тогда, когда вера в Семерых изгнала язычество с этих земель, но... — его губы наливаются алым, когда он задумчиво кусает их, — ...это очень странно. Ни в одном рисунке нет знаков, полностью идентичных меткам хаоса.

+1

12

Все так, как немногим позже скажет сам Илай: только слепой не увидит, что этот ритуал был связан с деторождением, и потому Клифф хмурился сильнее, злясь на эту задержку, трату времени на бесполезное расследование. Мертвецы ждали. Может казаться, что у них много времени — теперь-то, — но на самом деле души нетерпеливы. Не было никакой разницы, поклонялись язычники Мнимому, Сущности или кому-то еще — для кого бы ни предназначался ритуал, они должны заплатить и заплатить тем богам, которых почитать они не хотели.

Или ему просто не терпелось поскорее закончить, а вместе с этим — и избавиться от ненужных мыслей, чувств, желаний.

И все же Илай осматривал тела, проговаривая все, что заметил и что считал важным. Клифф не вмешивался, хотя ему это и не нравилось, он сам не знал, почему. Пусть они с Илаем и были равны — на одной ступени, — обычно Клиффу это не мешало, если он с чем-то не соглашался. Было ли дело в самом Илае? Возможно. Он отличался от других, смотрел на вещи через призму того, чему его учила Инквизиция, но все равно как-то иначе. По крайней мере, Клифф улавливал это, когда тот смотрел на него.

Его руки были в чужой крови. Кто-то усмехнется и скажет, что инквизитору не привыкать — и в общем-то, он будет прав.

И хотя Клифф был против расследования, промедления, глядя на работу Илая, он чувствовал приятное удовлетворение. Ему нравилось то, что он видел, это завораживало.

Он отвлекся на вопрос. Слегка улыбнулся — его характеризовали, как знатока старых обрядов. Ну да, ну да. Какие-то он заставал такими же, как и сейчас — исполненными, завершенными, каким-то он был свидетелем. Был даже невольным участником. Клифф ходил по пороховой пустыне, где малейшая искра — ошибка, увлеченность, снисхождение — стала бы фатальной.

— Продолжение рода священно для многих культур, — он подошел ближе, вернулся, снова вступая в круг, — и разнообразие ритуалов больше, чем можно себе представить. Все зависит  от того, что уготовано ребенку. Здесь его явно готовили к чему-то особенному. Их семь, — Клифф махнул рукой на тела. — Олицетворение богов. В Церкви это подношения, люди используют предметы и символы, которые имеют отношение к каждому из них. Язычники приносят жертвы. Или это тоже предметы и символы, или человеческие жизни. Не обязательно женщины, я видел ритуалы, где были и мужчины. Иконические обряды, где жертва соответствовала бы богу. Молодая девушка Деве, старик — Старцу. Обряд через приношение в жертву женщин может означать, что и сама роженица особенная, она имеет ценность в группе.

Клифф застыл, разглядывая вспоротые животы. Разнообразие было сложным не тем, что невозможно знать все, а пересечением, заимствованием, иной трактовкой символов. Неверно угадаешь хотя бы один — и потеряешь настоящий смысл.

Язычники пересадили в чрево убитых женщин полевые цветы. Будь они все из одной группы, можно было бы решить, что они передавали свое плодородие, показывая его через эти цветы, которые бы не вяли, — но это долгий обряд, женщины должны быть уже рожавшими, а здесь Клифф видел даже совсем молодых. Схожую символику использовали и гелтры, хотя их и не считают язычниками. Когда мать, родившая ребенка, который должен стать верховным жрецом, умирала, в ее чрево пересаживали определенные цветы — если они начинали цвести, их срывали, делали отвар и омывали ребенка. Так он получал свои права, практически равные божественности. Или другой смысл — цветы в убитых полевые, разные, ни один не соответствовал богу, а значит, можно говорить об осквернении. Последователи Сущности прибегали к нему чаще, чем Мнимого.

Но эти знаки… Клифф оглядел круг, вновь хмурясь. Не складывалось. Не Сущность, хоть и похоже. Не Мнимый. Были отдельные детали, что-то общее, но если присмотреться, несовместимое друг с другом.

Это наводило только на два предположения.

— Здесь довольно того, чего тут быть не должно, чтобы ритуал прошел правильно, — после долгого молчания сказал Клифф, в задумчивости оглаживая подбородок. За столько времени в пути он зарос щетиной. — Они либо разом допустили столько ошибок, либо обращались не к темным богам.

+1

13

Илай не хмурится в ответ, но заставляет себя присмотреться к телам внимательнее. Он смотрит на то же, на что смотрит Клифф Холджер, но у него не хватает опыта и знаний, чтобы увидеть все знаки в нужной последовательности. Он слышит, как инквизитор Тросст тяжело глотает, сглатывает рвотный позыв и есть в этом какая-то неуловимая мстительная нота — в том, что Илай не отпускает его восвояси даже сейчас.

Они все должны выполнять свою работу. Они должны быть стойкими перед лицом смерти и ужаса. Трусость можно излечить — Илай уверен. Можно излечить и сломать любого.

Но когда Клифф Холджер заканчивает, Илая охватывает ощущение брезгливости. Ему хочется отойти, смыть чужую кровь с собственных рук. Он с замиранием сердца уточняет:

— Вы говорите о Пустоте?

И сама эта мысль вызывает у Илая неожиданную бурю эмоций. Меньше всего он хочет контактировать с Пустотой, с этой мерзостью, разлившейся за куполом. И всё же, он ощущает странное притяжение — притяжение, похвалиться которым может только абсолютная неизвестность.

Илай решает загадки в пыточной, но здесь и сейчас — он бесполезнее любого из юнцов, едва получивших свою первую ступень. Пустота — таинственная, опасная, дикая — никому не подвластна. И гораздо безопаснее иметь дело с хаосопоклонниками, нежели с непредсказуемыми слугами Пустоты.

— Мне хотелось бы думать, что вы ошибаетесь. Но, полагаю, в этом есть логика. Инквизитор Тросст, вы зафиксировали показания инквизитора Холджера? — мрачно спрашивает Илай и вытирает ладони белым платком. Им же он накрывает грудь женщины под собой — алые разводы на ткани быстро разрастаются, пока она не становится полностью мокрой от крови.

Когда инквизитор Тросст заканчивает, Илай кивает ему и вверяет ему своё оружие. Сам он занят и сосредоточен: на лбу каждой женщины он чертит солью знак Неведомого, вознося ему мольбы. Илай просит забрать души умерших и помочь им забыть все перенесённые страдания.

Уберечь невинных и судить виновных перед ликом Отца. И простить — именем Матери.

Дать им любовь, коей они не знали Илай просит Деву.

Воина молит их защитить и всех близких, что у них остались здесь, на грешной земле.

Илай слышит свой голос словно со стороны, когда поджигает тела, осыпанные освящённой солью, мольбы его тонут в треске пламени, очень скоро превращающимся в рёв.

— Теперь, когда Неведомый готов забрать вас, вы будете в безопасности. — с сожалением произносит Илай.

Его сердце наполняется тоской: столько жертв и ради чего? Он надеется, что рождение, за которым гнались язычники, не произойдёт. Что цель их не будет исполнена во веки веков.

И всё же, он не уверен.

— Инквизитор Холджер. Что вы думаете о ритуале? Мог ли он...мог ли он не сработать? — с заминкой переспрашивает Илай, ощущая жар пламени на своём лице. Он стоит ближе других, вдыхая дым и оборачивается, понимая, что не может позволить себе даже робкую надежду.

+1


Вы здесь » Дагорт » Личные эпизоды » 28, месяц дождей, 1808 — доброе слово ткнётся под кожу;


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно