Совместно
Крик сестры почти выбивает из того замороженного спокойствия, которое сейчас заменяет Андреасу все эмоции. Ему помогало это всегда: я позволю себе чувствовать и переживать потом, позже, в безопасном месте. Сейчас — все еще опасность, но Дана кричит, и больше всего хочется прижать ее к себе, самому закрыть глаза, словно в детстве, когда им обоим — всегда одновременно — снились кошмары, и они прятались под одним одеялом, чтобы усмирить страх.
Нужно идти.
Нужно…
Здесь какие-то силы, непонятные, чуждые — схлестнулись между собой, рациональных объяснений не подобрать, мертвых не вернуть. Уходить — все, что правильно. Андреас злится на эту «Мать», на иное существо, боги или нет, если у них есть голоса и личности, их можно познать, разъять на прозекторском столе до кишок и костей, рассмотреть под лупой, понять. Просто сейчас не время и не место.
- Идем. Дана. Просто идем к этому храму.
Взрывчатка — это то, что кажется более или менее реальным, но потом присоединяется боль, она настолько сильна, что Андреас уверен: не выдержит. У всех свой предел, а он никогда не мог похвастаться выносливостью, ему и простой-то подъем тяжел, не говоря уж обо всей этой боли — которая тоже, будь она неладна, нелогична — ожог от факела вплавил одежду, а след от ножа — всего лишь порез. Смешанная кровь. Подумаешь. Ерунда. Нечему там болеть.
Кошмар.
Просто кошмар. С говорящими собаками, с хищниками, которые зачем-то защищают их с Даной. Собаки похожи на уродливый опыт какого-то криворукого таксидермиста — облезшая шерсть, куски гнилого мяса, выпирают ребра и позвонки. Челюсти почти не шевелятся, когда они произносят слова.
- Идем, — повторяет Андреас, стараясь думать о том, что они просто должны проснуться у себя дома, кошмар закончится.
Они добираются до места, названного Храмом — и это дыра, вроде рукотворного жерла кратера. Статуи притягивают взгляд, и заставляют отшатнуться.
- Эти люди… они все еще живы.
Андреас больше не сомневается.
- Надо все закончить.
Бочки со взрывчаткой. Вот, что действительно кстати. Кроули не был другом, но его
- Боги, - Дана отирает со щек пот, выступивший от приступа боли, изо рта вырывается истеричный смешок. Она, никогда не верившая в богов, в шаге от того, чтобы начать молиться. - Эти метки...
Как маяк. Сигнальные огни - на одной стороне цепочки они с братом, на другой - жуткие чудища с детскими голосами. На мгновение Дана думает о том, что никогда в жизни не заведет детей.
- Мне это не нравится, - озвучивает она очевидное.
Как пешки в чужой игре, между двумя… остатки здравого разума глубоко внутри говорят: не боги, что-то сверх… нечто на сей момент не подвластное их разуму, что-то, что они могли бы понять, будь у них больше времени, знай они хоть на крупицу больше того, что знают сейчас!
Пешки легко разменивают, сталкивая с доски одну за другой. Уже сбили Фогеля, Кроули… а Турга, была ли пешкой, эмиссаром, или одной из игроков? Но Дана точно знает, что не хочет быть следующей жертвой. Как эти живые-неживые люди-статуи, проткнутые тем же копьем, на которые была нанизана Турга.
- Живые, они живые… - Дана коротко всхлипывает-смеется, протягивает руку к одному из копий, и отдергивает, вспоминая, как прикоснулся к такому же Андреас. Жжется, сказал он тогда. Эти люди бесконечно горят - и никак не догорят, как сгорел Кроули. - Эти копья. Этот Храм. Энди… чей он?! И что убило всех этих людей?!
Кажетися, они уже оба знают - кто, вот только не становится яснее самый главный ответ на вопрос: что делать дальше.
Псы собирались убить их, но они же спасали их в деревне. Сакрон спас их от псов, но кто поручится, что он же не убьет их, когда они выполнят просьбу? И… останутся ли они в живых, если взорвут бочки?
Дана окидывает взглядом площадку, Андреас уже кидается к бочкам, но сразу же загораются два прохода, и Дана едва не начинает снова кричать - когда же, когда это закончится?! И закончится ли вообще?!
Голос, незнакомый, потусторонний - зовет спуститься, зовет прикоснуться к тайнам. Там, как думает вдруг Дана, найдутся ответы на все вопросы.
- Погоди, Энди, - она не отрывает взгляда от провала, источающего сияние. Шепот, напев, зов, вгрызается в кожу, кости, рассудок. - Надо посмотреть. Пойдем… только одним глазком.
- Стой.
Андреас хватает Дану — это снова больно, в разрезанной руке, в обожженном плече. Голос из этого огня манит его, обещает что-то смутное, вроде возвращения домой — по-настоящему, не в их мансарду в порту Дагорта, в прошлую жизнь до того, как их кто-то предал, кто-то принес в жертву…
…как всех этих людей, их ведь тоже принесли в жертву.
- Они живые, они до сих пор живы.
Перед глазами: Дана, в огне, скованная и проткнутая копьем. Именно это случилось с другими. Именно это ждет и ее, и его, если пойдет — кто-то один, а второй останется. На корм псам или сакронам, или просто... Тут, с этими мерзкими недо-богами, которых следует притащить в цепях и набить из них чучела, поставить на помост и отправить в музей научной философии, чтобы обучать молодежь, вот что следует сделать со всеми этими богами; но сейчас они не смогут, у них свой предел, и —
- Не отпущу тебя.
Самому уже не так хочется идти. У Даны есть ее болты. Отравленные. Достаточно просто воткнуть, чтобы яд сделал свое дело.
Они знают оба.
- Если хочешь идти, убей меня сначала.
Больше всего Андреас боится остаться один.
- Энди, - Дана даже не морщится, распахивает глаза в непритворном удивлении. - Это же шанс. Узнать, что здесь творится. Понять… - она встряхивает головой, как будто надеясь отогнать назойливый рой насекомых, навроде тех, может быть, что кружились вокруг Турги, - понять, кто они… или что. Прошу… пойдем со мной. Или отпусти. Я буду.. осторожна, обещаю.
Оба они знают, что эти обещания - отговорка. Стоит сделать один шаг, как за ним последует другой, и третий. Как в хижине мертвой проводницы - они ступили за порог, и теперь оба исчерчены знаками, и ноют все конечности, и собственные мысли вроде и не собственные вовсе.
- Нет… нет.
Он не может объяснить, но если поначалу «огонь» манил, то теперь отталкивает. Возможно, дело в ожоге — даже двух, том, от факела, еще в деревне и другом, уже от застывшего темным сгустком энергии, копья. Может, теперь всю жизнь Андреас будет недолюбливать огонь.
- Туда нельзя. Ты видела. Дана, ты видела. Что было с Фогелем. С Кроули. С Тургой. Это… как зыбучие пески. Туда нельзя просто «заглянуть». Оно убьет тебя, или хуже — оно сделает тебя.. .вот этим.
Андреас дергает плечом в сторону пронзенных, это причиняет новую боль, он морщится и дышит тяжелее, чем после подъема, словно Дана уже воткнула отравленный болт прямо в сердце.
- Прошу тебя. Мы… найдем еще. Что-то. Мы подготовимся. Но не сейчас. Не надо.
Она его никогда не слушала, делала по-своему.
Дана кривится, снова встряхивает головой, как будто слова брата причиняют физический дискомфорт, силится понять, о чем тот говорит - слова падают тяжелыми каплями в песок, оставляя на поверхности едва заметные островки.
Вернуться позже… смогли бы они?
Зов не прекращается, разрастается до небывалых размеров, вздымается, как смерч, до небес. Иди. Иди туда. Там ждут ответы на все вопросы.
И все же… Андреас против. Дана привыкла поступать по-своему, но и к мнению брата прислушивалась. И вот сейчас одно натолкнулось на другое - нахлынуло, как волна на камень.
- Ты прав, - выдыхает Дана. - Сделаем по-твоему.
Она еще слышит Зов, но сейчас может ему ответить - разделяться, может быть, и хорошая идея в лаборатории, чтобы каждый сделал свою часть работы, но определенно не сейчас.
Не сегодня.
Андреас кивает.
Очень медленно, еще не веря — получилось? Рано радоваться, впрочем, звучит в голове голос отца.
Рано.
- Взорвем эту штуку. Потом… потом вернемся.
Нужно будет сообщить о судьбе Гримма в Коллегию, и, наверняка, у инквизиции тоже будет много вопросов по поводу случившегося в Кромвельге. Но для начала, неплохо бы самим выжить, выбраться отсюда.
- Я сам расставлю эти, — Андреас добавляет крепкое словечко, — бочки.
Тут Дана вряд ли уступит, просто наблюдать — не в ее стиле, но это уже мелочи.