///
///
время в игре: месяц солнца — месяц охоты, 1810 год

Дагорт

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Дагорт » Игровой архив » 2, месяц солнца, 1810 — тишина пахнет глиной;


2, месяц солнца, 1810 — тишина пахнет глиной;

Сообщений 31 страница 41 из 41

1

http://ipic.su/img/img7/fs/kvest.1560670983.png


ч.1 «Тишина пахнет глиной»soundcritters — beyond the veil

Здравствуй, Фогель. Услышь мой шёпот, приди ко мне, как приходил всегда. Чужие алтари слепят своим сиянием, а мои — угасают, рассыпаясь в пепел и прах. Не дай причинить мне зло. Спаси меня, мой милый мальчик.

Вы просыпаетесь от неприятных ощущений: обнаруживаете, что тело ваше липкое от холодного пота, а голова раскалывается. В этот раз вы никуда не ушли, не переместились таинственным образом из своей кровати. В этот раз был только обволакивающий шёпот и страх, пробирающий до нутра. Вы чувствуете себя так, словно ваши внутренности держит в ладони великан и сжимает, просто чтобы посмотреть как вы вздрагиваете. Вы получили свои указания и поняли, куда нужно ехать прямо сейчас, покидая столицу под покровом ночи. И всё же, вам кажется, что что-то не так.

Уважаемые Андреас и Дана Тан. Как вы и просили, я разузнал кое-что о феномене «теней», слухи о котором ходят в окрестностях Мориона. Для этого мне пришлось подняться в горы и опросить жителей небольшого охотничьего поселения. Знаете, интуиция подсказывает мне, что это не просто слухи, хотя Церковь пытается убедить всех в обратном. Приезжайте, я буду ждать вас на месте.

Мимо слухов вы не проходите: вам известно, что в таких королевствах, каким является Дагорт, слухи могут быть как пустой бессмыслицей, так и золотой жилой. У вас даже есть информатор, который вынужден таким образом возвращать долг за вашу помощь. Его зовут Кроули и вам кажется, что нет человека более способного в том, чтобы вытаскивать из людей информацию. Вам известно, что в прошлом он был вором, но отчего-то ушёл из гильдии и перестал надолго задерживаться на одном месте.

Феномен «теней» — вероятно, всего лишь сказки, порождённые близостью к границам купола. Те, кто живут в отдалённых деревнях (в особенности за Морионом) рассказывают о тенях, которые гуляют в ущельях средь бела дня. Первое время Инквизиция подозревала, что в горах поселились Пустоты, но экспедиция вернулась с пустыми руками и без какой-либо информации.

Вы добираетесь до деревни Кромвельг в разное время: первыми приезжают Андреас и Дана Тан — они селятся в маленьком трактире и ждут, покуда из вылазки вернётся их информатор; днём позже прибывает и Фогель Гримм. Кроули не возвращается, а местные охотники ведут себя странно: запирают двери в дома и отказываются идти на контакт. Вы — все трое — знакомитесь в единственной зале единственного в округе трактира. Впрочем, «знакомитесь» — не самое верное слово. Вы немало слышали друг о друге.

Пойдёте в горы сами или попробуете найти проводника — вам решать.


дополнительная информациямастер игры: илай берриган

Порядок отписи: Фогель Гримм, Андреас Тан, Дана Тан. Порядок может быть изменён по договорённости между игроками и мастером игры.

На время старта ваше влияние у местного населения находится на отметке — «здесь вам не рады». Любое действие может улучшить или ухудшить ситуацию. Выбирайте с умом.

+4

31

Кровь стекает по стенкам, мешается с чёрными вязкими каплями, темнеет и густеет прямо на глазах. По очереди они берут нож, оставляют надрезы, приносят жертву — пусть для гор этих жертва их не больше песчинки — а Турга прикрывает веки, сквозь которые можно пересчитать все прожилки вен и заводит свою заунывную песнь.

Её голос — ветер на могилах.

— Ассум. — женская кровь заполняет дно.

— Игне. — тёплая кровь, братская кровь, родная — заботой кипит, накрывая поверх.

— Кардре. — кровь из которой жизнь уходит тёмными копьями в алый вонзается.

Тело Турги взывает к земле и земля взывает к ней тоже: она сгибается, будто весом гор придавленная и почти что скулит, подобно собакам своим. А собаки лежат, облепив псарню и рычат. И кажется, будто рык их — всё тот же язык.

Хмурый язык. Грубый. Старый.

Веет от него ссохшейся плотью и болью, ведь от боли сотрясается её тело, как недавно дома от дрожи земли сотрясались. Турга мешает кровь пальцами, от людей отворачивается, подставляя от крови мокрую спину.

Кровь её собственная мешается с чужой и смесь эта становится зловонной и плотной, будто водою разбавленная глина.

Пламени языки вздымаются, танцуют беззвучно.

Тишина пахнет глиной — тишина громче любых слов.

Громче песен, жарче плясок.

Почтить её должно: Турга кровь перемешанную стряхивает прямо в костёр. А пламя в ответ шипит, беснуется, краснеет от ярости первозданной, от голода дикого что только хаосу ведом.

Она зовёт силы неведомые и силы эти отвечают охотно, тянутся к дому её со всех сторон.

И собаки, словно бы нехотя, пускают их внутрь.

От дыма, зловония и духоты — нечем дышать.

Но Турга и не дышит.

— Артррум ульре, тарсум фимм. — молит Турга, почти что воет и падает на колени, миску держа над своей головой.

Кровь внутри кипит, обжигает холодные пальцы сквозь плоское дно. И Турга всхлипывает, моля на всех языках: о том, что не выдержит больше.

Но не в первый раз она просит, не в первый забывает о гордости перед тем, чего понять не в силах. Знает она лучше прочих: не придёт облегчение, не уйдёт боль. Не перестанут руки её знаками гниения покрываться.

И дыхание её не будет больше горячим, как чрево — плодородным.

— Пагхора. — выдыхает Турга и всё в ней отмирает будто. Перестают трястись плечи; дрожать пальцы; уходят из голоса волнение и отчаяние.

Она поднимается, поворачиваясь неспешно и подбирается ближе походкой нетвёрдой как у ожившего — глупость несусветная, кто видел когда чтобы трупы ходили — мертвеца.

Турга знаки рисует на чужих лбах и говорит, как если бы речь человеческую забыла:
— Собаки мои теперь найдут вас всюду.

А потом она отдыха не даёт ни себе, ни другим. И собак поднимает словами, с которыми спорить не позволит:
— Нет на сборы времени, пора идти.

♦ Вам дают короткую передышку и тёплые вещи — судя по всему, собаки принесли их в зубах из деревни. В любом случае, вы оказываетесь вполне сносно подготовлены к недолгому походу — никакую пищу вы с собой не берёте. Выходите вы в темноте и только факел в руках Турги и ярко сверкающие глаза её собак служат вашими ориентирами. Ветер в горах воет и треплет вас со всех сторон, грозя столкнуть в пропасть, но маршрут получается сравнительно лёгким. Турга выбирает такой путь, чтобы нагрузка не превратила вас в немощные тела уже спустя несколько часов. И за эти несколько часов вы далеко уходите от деревни.
Казалось бы, рано или поздно должны разойтись тучи, должно стать светлее, но не становится. На горы словно бы опускается вечная ночь, обволакивая вас. И в какой-то момент Турга медлит. В какой-то момент она пропускает вперёд Фогеля Гримма, не утруждая себя объяснениями.
«Он знает путь» — говорит она бесцветным голосом, а собаки тенями скачут по камням над вами. Хищные тени во тьме.
Это удивительно, но спустя ещё полтора часа вы, Фогель Гримм, чувствуете прилив сил. Вы чувствуете связь с Сущностью — не через метку, нет, а вокруг себя. Вы чувствуете, что цель уже очень близка. Говорить об этом спутникам или нет — вам решать.

♦ Андреас и Дана Тан получают «- 3» к любым действиям, направленным на физическое сопротивление или уклонение.
♦ Фогель Гримм теряет способность пользоваться левой рукой.
♦ Андреас и Дана Тан по результатам принятых решений переведены на адскую сложность.

[icon]http://s8.uploads.ru/7GZyi.png[/icon][nick]Турга[/nick][status]хозяйка гор[/status]

+3

32

Фогель Гримм — ребёнок в самом сердце циркового представления, в самом чреве, в самом что ни на есть солнечном сплетении.

Нет. Не солнечном. Огненном. И не в сплетении — в клубке из живых сердц, живой крови и вязкой собачьей слюны.

И тёмное небо, стянувшееся тучами над пригорком, не небо вовсе, а цирковой купол, яркий, яркий, самый яркий из всех, что когда-либо видел Фогель. Чёрный — ослепительный цвет.

И Таны — не Таны, не Энди и Дан, а близнецы-арлекины, веселящие одним своим испуганным, насупленным, эдаким серьёзным видом. И даже Турга — не Турга. Заклинательница змей, призывательница ветров, колдунья, кровяная кудесница. Ведь-ма.

Фогель глотает жадно чужеземные слова, схлопывает пастью перчёный воздух и за Тургой ступает спокойно, степенно, будто ещё один из её псов. Тот, что поопрятнее.

Чем выше, тем чернее.

В факеле Турги, в мелькающих тут и там глазах своры Фогель Гримм по-прежнему видит недавний костёр. Красное на чёрном, кровью — о липкую смолу. Смола, да; как смола липнет к рукам, так и шёпот в его голове когда-то пристал к внутренней стороне черепной коробки — ни шагу вперёд, ни шагу назад, навечно заперты друг с другом. Вместе с меткой когда-нибудь вынут из груди его горячее-горящее сердце.

Как в детстве бывало. «Кирин, а Кирин? Пойдём смотреть на костры!» И идёт, тянет старшего брата за край белёсой, будто чайка, рубашки, склабится рыжим воронёнком, разве что на месте от нетерпения не подпрыгивает. А костры горят. Тянутся к небу, лижут языками свежий воздух, чернят золой мать-землю. И братец зудит над ухом надоедливой стрекозой: «Не ходи близко к огню», говорит. Почему? «Обожжёшься».

Вдыхает Фогель налитое сумраком небо. Провисает локоть, подвязанный рукавом. Левый. На счастье.

Шелестит под ногами тугое, тяжёлое ничто.

— Близко, — стелет Фогель. Улыбается едва-едва, мягче ступает. Едва не мурчит. — Близко-близко-близко. Держите ушки на макушке, тёплые, живые люди, и не суйте пальцы в капкан.

Откусит ведь. По самый локоть откусит.

Фогель запрокидывает голову, прикрывает веки и чувствует, как быстро бежит по телу его собственная, красная, смрадная кровь. Вечный двигатель.

Кирин, а Кирин.

Когда не станет меня, придёшь посмотреть на костры?

+5

33

*совместно

Если таково благословение, то что же зовут здесь проклятьем?
Впрочем, если не чувствовать боли в обоженном плече, порезанном запястье и усталости в ногах, потому что перед глазами кипит собственная и чужая кровь, потому что вокруг стелется темнота, - благо, пожалуй, так и есть.
В голове почему-то звучат отрывки из анатомических пособий академии - трупное окоченение, ригор мортис, трупные пятна - результат гниения, ничего мистического, просто мелкие твари, видимые только через специальные линзы, множатся в мясе, неважно, свином, собачьем - или человеческом; так смерть забирает свое, и в этом нет совсем ничего загадочного или мистического.
Ни Андреас, ни Дана никогда не боялись самой по себе смерти: это очень вульгарный и скучный процесс - или состояние.
Здесь, сейчас, перед ними двигалась женщина, похожая на мертвую, пахла разложением, и Андреас мог поклясться, что у нее на теле настоящие трупные пятна, не чумные гуммы и не опухоли, которые высасывают из человека жизнь, он еще не сошел с ума - просто видел и все. И Фогель Гримм видел. И ничего, никаких сомнений, никакого научного отрицания вот этого вот...
Всего.
Андреас взял бы сестру за руку, но руки болят - обе, - плечо и запястье, да и уж больно бы этот жест напоминал страх.
Собственный, да.
Они наскоро заворачиваются в какую-то чужую одежду. На одежде кое-где пятна - кровь, грязь. Деревня позади молчит.
Идут.
Молча.
Усталость наполняет ноги, словно опутывает железными кандалами, но Андреас может это вытерпеть. И много чего еще, чтобы только понять - что происходит... и почему до сих пор темно?
- Гримм, что вы творите?
Раздражением и недовольством можно спрятать кое-что другое. И это не страх - бояться стоит, например, обезумевшей толпы.
Благословение похоже на проклятье.
Вот что. 

А Дана всегда считала себя здравомыслящей женщиной.
В любой другой обстановке, с кем-то иным, Дана дотошно расспросила бы о деталях “ритуала”. Потребовала бы подробных разъяснений. Но сейчас… как во сне - не станешь же требовать у многоглазого монстра с тысячью щупалец, что наливает тебе чай, рецепта этого самого чая?
Собаки тоже были частью этого сна, тысячи лап, тысячи глаз. Дана усмехается без веселья, и ежится без страха. Все вокруг нереально, и алый костер, и обволакивающий говор, и танец Турги - завораживает. Дана никогда не позволяла себе оторваться от земли, всегда чувствовала под ногами надежную тверь - вот она, на высоте твоего роста, и к земле каждый ближе, чем, может быть, хотел. Рукой - руку близнеца, еще одно незыблемое, тот, кто был рядом с момента зачатия, и будет всегда, в этом она уверена с обычной своей спокойной рациональностью. Будет, даже если уйдет. То, что видела Дана глазами и анализировала умом - все это проходило, оставляя скудный шлейф эмоций и информацию для изучения.
Сейчас Дана не анализировала. Не изучала и не пыталась “остаться на земле”. Как будто их всех подхватил какой-то вихрь, с тех пор, как в деревне появился Фогель Гримм, их жизнь уже не принадлежала им - и вот уже их кровь смешалась в чаше под чуждый наговор, чтобы превратиться в пепел. Гримм сам как этот самый огонь, и Дана, кутаясь в чужое тряпье, изучает его пристально, как если бы в слаженном оркестре звучала фальшивая нота. Конечно, вся эта свистопляска - полнейшаа какофония, но все же…
Сразу вслед за братом Дана придвигается к Гримму и задает один вопрос, как бы промежду прочим:
- Фогель, что у вас с рукой?
Собаки скользят рядом неслышными тенями.

+6

34

ВАША СУДЬБА НАШЛА ВАС, ФОГЕЛЬ ГРИММЗасыпаешь на краю — значит, думаешь: вполне сможешь справиться с волками.
Можно спорить, но не мне гнуть здесь линию свою. Если верить воронью, тучи всех ночей темней собираются над нами.

— — —

Вы выходите на рукотворную площадку — ровный круг, от которого в горы ведёт лестница, покрытая неизвестными вам символами. А наверху, прямо над вами есть ещё одна площадка — балкон, но её вы не успеваете рассмотреть.

— — —

Вы чувствуете это: воздух становится густым. Он рябит, разливается вокруг вас волнами. Вы, Фогель, чувствуете силу. Другие — слабость и тяжесть, обрушивающуюся с неба на плечи.

Вы словно переступаете невидимую черту — минуту назад всё было хорошо, но не теперь. Не теперь, не с вами. Вас сжимают со всех сторон и вы явственно различаете шёпот.

Глаз бури: голоса шепчут, смеются, натужно дышат, словно умирающие. Их так много, но все они не внутри ваших голов, нет, они  с н а р у ж и. Вы им не слишком интересны, разве что чуть-чуть. Они притаились и смотрят, гадая, что же будет дальше с вами.

Хотя вообще-то, если честно, они знают.

Факел гаснет, напоследок сплюнув искрами на серые камни и всё вокруг вас темнеет. Небо над вами заволакивают странные полосы: не то насекомые, не то обман зрения. Им не нравится в этом месте, поэтому они держатся ближе к Турге.

Ближе к Турге — и вы вдруг понимаете, что они всегда были где-то рядом. Этот чёрный вьющийся вихрь, то распадающийся, то соединяющийся снова. Тихое жужжание. Как вы могли не заметить раньше?

Вы слышите шелест песка, грохот падающих камней и пространство вокруг вас искривляется.

Почему никто не видел этого раньше? Почему никто не слышал о подобном феномене?

Наверное всё оттого, что у вас при себе Ключ.

— — —

Когда тяжесть перестаёт казаться — только вам, не Турге — невыносимой и вам удаётся поднять головы, вы видите на площадке выше человека, закутавшегося в плащ. И рядом с ним — сакрона.

Щупальца, что растут у него из спины, медленно движутся, разрезая густой воздух. А потом вы понимаете, что сакрон не один. Вы не можете сказать, сколько их — видимость слишком плоха. Но в том, что зверей не меньше двух — с этим спорить невозможно.

Вы не успеваете опомниться, как один из сакронов, всё это время сжимавший в одном из своих щупальцев длинное копьё — отправляет его в полёт.

Всё происходит слишком быстро: вы чувствуете как волна воздуха разбрасывает вокруг вас каменную крошку; вы слышите визг воздуха. А потом понимаете, что копьё пронзает Тургу и проходит насквозь, пригвоздив её к земле.

Турга издаёт длинный стон и обмякает. И глаза её начинают темнеть от крови.

Турга не дышит, но вы вновь начинаете слышать и её голос тоже, и чувствуете как по земле проходится знакомая мелкая дрожь.

Вой собак и стрёкот неизвестных вам насекомых закладывает уши.

— — —

Это может показаться странным, но на вас никто не бросается. Человек, стоящий наверху вдруг стягивает с себя капюшон и луна, вышедшая из-за туч, позволяет вам его рассмотреть.

На вас смотрит Кроули и он удивлён вашему присутствию.

— Дана? — спрашивает он сперва и вы вспоминаете, что он всегда был к вам неравнодушен. Если можно, конечно, назвать так те небольшие знаки внимания, что он вам оказывал. — Андреас?

— Отойдите от этой твари. — мрачнеет Кроули и кашляет. Его кашель — кровавый. Вам не нужно приближаться и приглядываться, чтобы это понять.

— А ты, Фогель, верно? — добавляет он, когда немного приходит в себя. — Добей её, во имя Матери.

— — —

Когда вы, Фогель, поворачиваете к Турге голову, она тоже смотрит на вас. В её глазах нет ни намёка на мольбу, но она всё же размыкает губы и очень коротко просит: — Пожалуйста, нет.
[icon]http://s8.uploads.ru/7GZyi.png[/icon][nick]Турга[/nick][status]хозяйка гор[/status]

+5

35

Cовместно

Из густой тьмы нужно выбраться —  физически выбраться, как будто идут не по горной тропе, озаряемые бледно-рыжим светом факела, а по дну морскому,  уже миновала   вечность, на одежде пророс планктон, расплодились моллюски и поросль актиний, словно на затонувших кораблях. Мерное движение укачивает. Андреас шагает последним, утешая себя тем, что сможет так лучше защитить сестру —  ну и Гримма, если потребуется, не бросать же его, —  и одновременно понимая, что  это ему, скорее всего, потребуется защита. Каждый шаг дается с трудом, но затем дорога становится как будто ровнее, и все тот же факел обозначает правильный круг —  рукотворный,   природа не создает идеальной геометрии.
Дышать тяжело. Холодная вода, мертвая вода. В ней даже рыбы не водятся. Никаких актиний.
В какой-то момент сравнение становится таким убедительным, что Андреас шумно вдыхает и выдыхает, словно боясь захлебнуться.
Потом —  немного легче.  Если бы не голоса.
«Ты это слышишь?» —  он не задает вопроса Дане, только переглядывается. Та как будто не испугана даже, только ссадины очень темные, до сих пор кровоточат, это беспокоит Андреаса. Они так и не  «зализали раны», хотя   собирались. 
Факел гаснет. Мертвая вода тьмы становится еще гуще: шторм поднял со дна песок, скелеты рыб, муть водорослей. Дурацкое сравнение не отпускает —  зато помогает держаться за то, что заменило реальность.
Когда Андреас снова может дышать, он   произносит:
- Что. Это. Значит.
Вопрос даже направлен к конкретному адресату.
Вот этому типу. Тот привел   тварей, которых здесь называют сакронами. Андреас замечает двоих. Этого вполне достаточно, насколько он знает, чтобы убить пятерых вооруженных людей.  Короче, он может только попытаться отвлечь на себя тварей, чтобы Дана попыталась убежать… куда? В темноту?!
На выдохе Андреас добавляет   возглас: тварь швыряет копье. В Тургу.
- Да чтоб вас всех…
Женщина падает. Ее собаки воют, но не торопятся атаковать или что-то делать. Андреас наклоняется к… телу? —  прикасается к копью, думая: даже если Турга еще жива, ничего это не изменит, удалять или нет  эту штуку —  неважно. Они с Даной мечтали спасать безнадежных, но под рукой нет железного сердца на все-еще-теоретическом текучем токе, что не требует ветряков.
Копье из неизвестного материала жжется. Словно проклятущий факел из деревни. Андреас отдергивает руку.
Фигура с сакронами обнаруживает себя —  это человек, который казался обычным пропойцей, Кроули. Он здесь, у него что-то с легкими или горлом, судя по кашлю, словно наглотался битого стекла или острой жестяной стружки. И говорит он странное.
- Не раньше, чем ты объяснишь, что здесь творится, —  требует Андреас.
Еще один взгляд сестре: я отвлеку. На себя. У тебя еще есть арбалет и пара болтов. Из Даны сейчас так себе стрелок, но у них все равно никаких шансов против хищников.
Турга не дышит, но жива. «Осведомитель» в окружении смертоносных тварей требует убить ее.
Мертвая-живая, может быть, в ней уже тикает механическое сердце, которому не страшно копье из застывшего пламени?
Турга спасла их с Даной.
Почему, во имя каких-нибудь богов, Андреас должен верить тому, кто хочет ее смерти?

В какой-то момент Дана думает, что все происходящее - дурной сон, кошмар, приснившийся им в деревенской таверне перед рассветом, и все, что следует сделать - постараться поскорее проснуться. А после они встанут, позавтракают и уйдут в горы, искать пропавшего информатора. И конечности наливаются тяжестью, как в кошмарах, когда хочешь бежать и не можешь, и творится то, что никогда не смог бы представить в реальности - смешавшаяся кровь в чаше, отрубленная голова, псы-призраки.
На поляне становится дышать чуть легче, но морок сна-кошмара никуда не девается, и внезапно перед ними возникает именно тот, кого они искали - не это ли признак нереальности происходящего?
Дана только открывает рот, чтобы задать вопрос, как мимо свистит копье и вонзается в грудь Турги. Она падает, Андреас, замешкавшись на секунду, бросается к ней, Дана стоит столбом.
Это все нереально, так ведь?
Дана должна была бы испытывать страх, пожалуй, а вместо этого смотрит на Кроули и двух его… стражей? Спутников? И ощущает только слабое любопытство. И собственные глаза кажутся отверстиями в чужом лице, через которые наблюдаешь и думаешь: что же это? И чем закончится?
- Кроули? Это действительно ты? - произносит ее губами как будто бы кто-то чужой?

+3

36

«Что у вас с рукой?» — спрашивает Дана.

«Что-что-что», — скрипят новые, плохо разношенные сапоги; и Фогель ухмыляется:

— Накормил ей собак.

Собаки любят свежее мясо. Человечье. Любят цепляться зубами, сгладывать живьём, обгрызать пястные кости до самых фаланг — весёлая, добрая свора. Чует Фогель крепкие спины по обе стороны, пока ведёт процессию дальше, всё выше и выше, темнее и темнее. Гуще. И гуще.

Хорошо под небесным сводом, свободно, полной грудью дышится. Как смыкать зубы на свежем, мягком персике; вместо фруктового запаха — аромат крови, камня и сухого песка. Чем ближе к вершине, тем люднее становится вокруг. Фогель приветствует их мирным поклоном; они немного любопытствуют — немного любопытствует и он в ответ. Приличия ради, азарта для.

Воздух пронзает движением.

Фогель сухо выдыхает. Оборачивается почти неторопливо, провожает взглядом мечущегося Андреаса: Энди-Энди, мальчик, разве родители не учили вас с сестрицей вести себя хорошо?

Цокает языком. Касается эфеса тёплой, пригревшейся в силе ладонью. Слышит, слушает промозглый кашель. И ещё —

«Во имя Матери».

Лицо брата — светлое, веснушчатое, совсем ещё ребяческое лицо — хмурится каждой своей чертой; Фогель почти видит, каким стальным жестом он складывает руки на груди. Почему? Потому что он, глупый, снова сбежал за черту. Снова покинул Гнездо без разрешения. Снова, снова, снова — маленький Фогель никогда не делал того, что ему говорили родители. «Ты расстроил её». Кери, Кери, Кери, конечно же я расстроил её, потому как мне душно в Гнезде, мне скучно и мрачно в свитках и чернильных рядах, я пекусь здесь, будто под редлартским солнцем; обрежьте мне крылья, посадите в железную клеть — зубами раскрою замок. Не удержите.

«Нужно слушаться маму».

Он ведь только потом, попозже это усвоил. Когда мама ушла.

Нужно слушаться.

Лицо Турги покойно. Фогель оттесняет Андреаса плечом; в его руках — собственный меч. Рукоять ложится в ладонь бархатной привычкой. Маму нужно слушаться, так, Кери?

— Конечно, — говорит Фогель, прежде чем занести руку.

Лезвием — за спину Турги, в огнедышащее копьё, ближе к наконечнику. Перерубить; пусть падает ниц, хватает ненужный воздух бледными губами, на ноги поднимается. Пускай себе живёт-не-живёт. Просьбы чужие его не волнуют; здесь другое.

— Конечно, — говорит Фогель. — Но не раньше, чем Она повелит.

Отредактировано Фогель Гримм (2019-08-12 18:56:50)

+4

37

Кроули горько усмехается в ответ на ваши, Дана, слова.

— Понимаю, без бутылки в руке узнать меня трудно. — он неохотно поднимает ладонь и трёт свою шею, покрытую язвами. — Простите что впутал вас в это. Я не думал, что вы зайдёте настолько далеко.

У него не было времени предупредить. Всё случилось так быстро... Но об этом Кроули умалчивает. Не время для таких разговоров. Он просит ещё раз:

— Отойдите от неё. — а когда видит смятение на лице Фогеля, кажется, приходит в ужас.

— Зная вас, подозреваю, насколько нереальным кажется вам происходящее, но поверьте мне, реальнее не представишь. И я был бы благодарен, окажи вы мне последнюю услугу. — Кроули говорит не стесняясь. Услуга — последняя для него. Он готов к смерти уже очень давно.

— Там, выше, есть Храм. И очень много взрывчатки. — он секунду колеблется, прежде чем добавить очевидное: — Взорвите её.

— — —

Копьё цвета безлунной ночи — сотканное из тьмы — обрубается словно тонкая тростинка.

Ключ сделал свой выбор. Так пусть же пожнёт плоды.

— Пусть пожнё — вторит Турга не выдохе, словно воздух выжимают из её лёгких и падает, задыхаясь и извиваясь на камнях — ё-ёт. Пусть. Пусть.

Чернота в её глазах плавит плоть, растекается по щекам чёрной, вонючей кровью. А Турга скулит будто псина и произносит, перемежая слова ужасным хрипом: — Не выдержать больше.

И неведомая сила ломает её, с хрустом костей изгибает в нужные стороны, под углами, на которые тело человеческое не способно.

Но Турга мертва уже не первый месяц и боль эту уж не помнит она.

— — —

Вы видите как Турга цепляется за землю пальцами и наверняка замечаете движение. Да, под её кожей что-то движется — нечто, похожее на длинных червей. Они чёрными полосами прорезаются и скрываются снова, пока насекомые, вьющиеся вокруг не издают оглушительный визг. Тогда пространство под ногами Турги покрывается чёрной дымкой и насекомые пропадают в ней, как пропадает сама Турга.

Тьма расползается, обретая очертания клубов дыма; тонких нечеловеческих пальцев. И голоса, что окружали вас всё это время потрясённо замолкают.

Испуганно.

Вы призвали Пустоту. Она здесь.

— — —

А потом это происходит. Вопль насекомых, занесённый меч. Он говорит: «Не раньше, чем Она повелит» и усмешка Кроули становится злой.

— Как пожелаешь.

Первое, что Кроули чувствует — боль, расходящуюся по венам. Его кровь горит, становится настоящим огнём, а нутро выжигает изнутри. Вся его кожа идёт мелкими трещинами и обращается в пепел.

То, что секунду назад было человеком — выгорает дотла.

Последнее, что Кроули чувствует — избавление.

И она забирает его бренное тело.

— — —

Вы, Фогель Гримм, скрываетесь в чёрной дымке. Она ласкает вашу кожу, кажется безобидной. Вы чувствуете приятную прохладу и покалывание на кончиках пальцев, словно ваша рука — всё ещё жива.

Из сердца тьмы раздаётся знакомый вам голос. Его мог забыть кто угодно, но не вы.

— Пытаться убить Первую тем же приёмом? Это очень дешёвый трюк, Мама.

Так звучит голос вашей матери. И вы, будто зачарованный, идёте к нему. Ваши ноги вас почти не слушаются и вы теряете счёт времени.

Вам наверное кажется, что проходят годы, прежде чем камни не исчезают из под ваших ног и вы не понимаете, что холодный песок обнимает ваши ступни.

— Фогель? — спрашивает вас голос. И кажется, словно тьма расступается, но вы всё равно ничего не видите. Чувствуете движение, будто сам мир скручивается вокруг вас тесными кольцами.

Она зовёт вас снова, встревоженно, словно пытаясь разыскать, но ваши ноги увязают в песке.

Ваша мать почти что плачет. Она кричит, называя вас по имени. Но всё что вы можете — преклонить колени, ощущая, что этот песок отсекает их от вашего тела.

Крови нет.

Нет ничего.

Когда ваше тело растворяется в Пустоте, пространство звенит безмолвием.


ФОГЕЛЬ ГРИММ МЁРТВ

Ключевые решения, приведшие к гибели Фогеля Гримма:
— вы выбрали Тургу как проводника;
— вы остались с Тургой в её доме;
— вы согласились быть отмеченным Пустотой (вы приняли поцелуй Турги);
— вы не стали обыскивать дом Турги;
— вы не покинули Тургу чтобы помочь близнецам;
— вы приняли благословение;
— вы освободили Тургу от оков Сущности.


ОТКРЫТ НОВЫЙ ПУТЬ: ЧТЕЦ
Чтецы — люди, тронутые Пустотой. Чтецы способны считывать тёмные знания (воспоминания) путём прикосновения к местам или предметам, тающим в себе силу и историю, пропитанным Пустотой больше других. Тем не менее, за эти возможности они расплачиваются своим здоровьем и продолжительностью жизни.
[icon]http://s8.uploads.ru/7GZyi.png[/icon][nick]Турга[/nick][status]хозяйка гор[/status]

+5

38

*совместно

Хуже всего утрата контроля.
Когда все идет совсем, совсем не так, как ты полагал —  и даже в принципе мог бы прикинуть.
Андреас ненавидит все неподконтрольное, непонятное; все, что не может быть описано словами из книги или чертежами. Правило эксперимента: повторяемость результатов. Если налить в щелок кислоты, реакция всегда будет одна и та же, если воткнуть в человека копье —  тоже, но здесь все не так, неправильно, иначе.
- Назад, —  кричит он Дане, устремив  на Тургу и Фогеля взгляд, который кто-то мог бы назвать растерянным, даже не испуганным, а просто ничего не понимающим.
В болотистых низинах водились черви-паразиты, которые проникали под кожу, вытаскивать их было сложно и нудно: разрез на опухоли, деревянная дощечка, изволь вытаскивать прозрачную ленту, да следи, чтобы не порвался —  половина червя вырастет в целого. Андреасу доводилось и видеть, и лечить таких пациентов.
Но с Тургой творилось нечто иное. Черные тени рвут кожу. Над ней  —  рой гнуса. Собаки… где-то и собаки тоже.
- Кроули.
И с Кроули тоже. Вот такого Андреас точно не видел —  чтобы сгорал человек, словно кукла из соломы.
Черная дымка заполняет площадку, и Андреас хватает сестру за руку так сильно, что рискует сломать (словно в детстве), и оттаскивает подальше от этой мглы, чем бы она ни была.  Он делает движение —  схватить точно так же и Фогеля, но тот не слышит, не подчиняется, ускользает, будто лишенный какой-либо телесности.
Пустота?
Она не такая уж пугающая.
За исключением того, что убивает.
- Храм. Мы должны…
Взрывать ли?
- … к нему.
Словно это еще может помочь Гримму.  Или Кроули. Или Турге. Наверное, Андреас немного в это верит. Люди не умирают, просто исчезая; нет трупа —  нет смерти. Да-да. Законы реальности изменились, и все же…
- Сакроны. Эти твари опасны. Нам лучше идти.
Подальше от этой темноты.
Храм может быть защитой. Если они доберутся. Храм, вероятно, не защитит от Пустоты, но пока следует подумать о хищниках (Андреасу почти нравится думать о хищниках, они-то понятные —  зубастые когтистые твари, и человека могут банально сожрать, вырвать потроха и обглодать кости, а не оставить пепел или дымку); да и  против них может   сработать. Взрывчатка… тоже.

Кроули вспыхивает внутренним огнем, и в момент сгорает бумажной куклой, брошенной в камин на праздник Новой жизни.
- Нет! - визжит Дана так, что у самой закладывает уши. Не смей уходить, не рассказав мне! Только не так!
Сакроны недовольно бьют щупальцами, как кошки - хвостом по бокам, или ей кажется? Тургу выламывает под неестественными углами, как никогда бы не сложился живой человек, из-под кожи лезут черви, а затем ее и Фогеля накрывает тьмой - и в ней, неожиданно живой, трепещущей, не видно обоих.
Безопасность наблюдения спадает как шоры с глаз, накатывает ужас такой силы, что Дана не чувствует боли, когда Андреас до хруста стискивает ее руку, оттаскивая от места, где минуту назад корчилась Турга - как будто Дана собиралась туда прыгнуть!
Из ее рта вырывается нервный смешок, и она торопливо прикусывает губы, чтобы не начать смеяться - Дана знает, стоит начать, остановиться трудно. И это она, никогда не считавшая себя эмоциональным человеком! Но то, что творится, она не может обьяснить с точки зрения логики, рациональности, не может разложить по полочкам и структурировать, чтобы позже изучать, каждую деталь под увеличительными линзами, чтобы, может быть, позже создать подобие.
Кровь в котле, думает Дана. Наша кровь. На языке становится солоно и горько, как будто кровь выплеснули не в костер, нет. Ее она чувствует во рту. Собственную кровь, брата, Фогеля. Мертвую кровь Турги.
Как мы могли? Что это было?
Что происходит сейчас?
Слишком много неизвестных значений в формуле, не решить банальным перебором. Только сейчас Дана понимает - они могут умереть. Сгореть, как Кроули, пропасть в черном дыму, как Фогель. Только это не будет “необычным опытом”, это будет концом.
Впрочем…
Но нет, она не настолько безумна, чтобы проверять.
Чтобы не сойти с ума, ее разум цепляется за последние слова Кроули. Они, в отличие от всего, творящегося здесь, просты и почти понятны. Храм. Взрывчатка. Со взрывчаткой Дана знакома, они с Андреасом делали капсулы, начиненные горючим порошком и испытывали на заднем дворе родительского особняка.
И как видно, Энди приходит в голову та же мысль.
- Да, - кивает Дана. - Да. Нам нужно идти.
Ночь не кончается - никогда, кажется, не кончится. Но теперь у них хотя бы появилась цель.

Отредактировано Дана Тан (2019-08-16 23:27:47)

+4

39

Сакроны не обращают на вас никакого внимания. Они шипят, будто домашние кошки и поступью хищников приближаются к краю площадки. Кроули — уже не Кроули больше — по-женски кривит сожженные губы и кладёт на голову одного из зверей ладонь. Они — их любимые дети. Они и шагу не ступят без ведома, пока Мать не позволит им.

Мать тщеславно скалится: этот мир в её власти. И рычит в порыве неистовой ярости: был, пока не пришла Она.

Она. Одно Её имя, произнесенное на любом из языков заставляет Мать ненавидеть живое и мёртвое, полное и пустое.

Мать хочет этого больше всего прочего, больше власти, что и без того принадлежит ей по праву: Она должна сгореть.

Матери так легко и смешно думать о том, что у этих жалких людей, зовущих себя инквизиторами — охотящимися за детьми денно и ночно, с ней гораздо больше общего, нежели им кажется.

Её голос возвращает Мать к реальности.

Мерзкий. Отвратительный. Мать не желает даже слышать.

— Прочь с моей земли.

— — —

Вы поднимаетесь по выдолбленным в камне ступеням так быстро, как только можете. А потом метки, что Турга на вас нарисовала кровью, начинают болеть. Боль почти что невыносимая, но она быстро прекращается. Тогда вы слышите собачий лай.

Собаки Турги выходят на тропу позади вас и вас от них отделяет с десяток ступеней, не больше.

Шерсть собак тает, словно воск свечи в пламени: шкуры слезают с их тел, морды вытягиваются и ощериваются скопищем клыков. Вы уже видели их раньше, но теперь — можете как следует рассмотреть.

Их настоящие формы едва ли похожи на собак.

И гнилое мясо смотрит наружу.

— Она обещала. — доносится из одной собачьей пасти.

— Обещала что найдём. — вторит другая.

— Где угодно найдём.

Кожа слезает с худощавых боков. Голоса у собак — детские.

От одной из собак доносится пакостный смешок. Жестокий — как у хулигана, задумавшего досмерти замучить кошку.

Три самых облезлых псины выходят вперёд:

— Найдём.

— Поймаем.

— Съедим.

Прыгнуть к вам собаки Турги не успевают — дорогу им преграждает сакрон. Он выглядит крупнее и мощнее этих странных мёртвых существ, но собак гораздо больше. Сакрон рычит, побуждая вас двигаться.

У вас есть время — хотя бы немного его.

— — —

Когда вы поднимаетесь на самый верх, то обнаруживается, что Храм, о котором говорил Кроули — не здание. Он не уходит ввысь, наоборот, на огромной круглой площадке есть два углубления — две лестницы в недра горы. А вокруг них, по краям круга стоят семеро статуй и громоздкие очаги.

Поначалу кажется, что это статуи, но стоит присмотреться к ним, как оказывается, что это люди. Частично окаменевшие, истекающие кровью, едва живые. Люди, закованные в вечные муки.

Все они проткнуты знакомыми вам чёрными копьями: в разных позах.

Руки некоторых из них связаны цепями, глаза распахнуты. Их лица — сама агония.

Когда вы подходите ближе и обнаруживаете бочки с порохом, очаги у обеих лестниц загораются пламенем: лестница, что левее вспыхивает синим; та, что правее — кроваво-алым. Огонь зовёт вас, но вы понимаете, что перейти черту круга и спуститься может только один.

ОСТАТЬСЯвы должны расставить и поджечь бочки

ПОДДАТЬСЯ ЗОВУтолько один войдёт в храм

[icon]http://ipic.su/img/img7/fs/Bezimeni-1.1566125661.png[/icon]

+6

40

Совместно

Крик сестры почти выбивает из того замороженного спокойствия, которое сейчас заменяет Андреасу все эмоции. Ему помогало это всегда: я позволю себе чувствовать и переживать потом, позже, в безопасном месте. Сейчас —  все еще опасность, но Дана кричит,  и больше всего хочется прижать ее к себе, самому закрыть глаза, словно в детстве, когда им обоим —  всегда одновременно —  снились кошмары, и они прятались под одним одеялом, чтобы усмирить страх.
Нужно идти.
Нужно…
Здесь какие-то силы, непонятные, чуждые —  схлестнулись между собой, рациональных объяснений не подобрать, мертвых не вернуть. Уходить —  все, что правильно. Андреас злится на эту «Мать», на иное существо, боги или нет, если у них есть голоса и личности, их можно познать, разъять на прозекторском столе до кишок и костей, рассмотреть под лупой, понять. Просто сейчас не время и не место.
- Идем. Дана. Просто идем к этому храму.
Взрывчатка —  это то, что кажется более или менее реальным, но потом присоединяется боль, она настолько сильна, что Андреас уверен: не выдержит. У всех свой предел, а он никогда не мог похвастаться выносливостью, ему и простой-то подъем тяжел, не говоря уж обо всей этой боли —  которая тоже, будь она неладна, нелогична —  ожог от факела вплавил одежду, а след от ножа —  всего лишь порез. Смешанная кровь. Подумаешь. Ерунда. Нечему там болеть.
Кошмар.
Просто кошмар. С говорящими собаками, с хищниками, которые зачем-то защищают их с Даной. Собаки похожи на уродливый опыт какого-то криворукого таксидермиста —  облезшая шерсть, куски гнилого мяса, выпирают ребра и позвонки. Челюсти почти не шевелятся, когда они произносят слова.
- Идем, —  повторяет Андреас, стараясь думать о том, что они просто должны проснуться у себя дома, кошмар закончится.
Они добираются до места, названного Храмом —  и это дыра, вроде рукотворного жерла кратера. Статуи притягивают взгляд, и заставляют отшатнуться.
- Эти люди… они все еще живы.
Андреас больше не сомневается.
- Надо все закончить.
Бочки со взрывчаткой. Вот, что действительно кстати. Кроули не был другом, но его

- Боги, - Дана отирает со щек пот, выступивший от приступа боли, изо рта вырывается истеричный смешок. Она, никогда не верившая в богов, в шаге от того, чтобы начать молиться. - Эти метки...
Как маяк. Сигнальные огни - на одной стороне цепочки они с братом, на другой - жуткие чудища с детскими голосами. На мгновение Дана думает о том, что никогда в жизни не заведет детей.
- Мне это не нравится, - озвучивает она очевидное.
Как пешки в чужой игре, между двумя… остатки здравого разума глубоко внутри говорят: не боги, что-то сверх… нечто на сей момент не подвластное их разуму, что-то, что они могли бы понять, будь у них больше времени, знай они хоть на крупицу больше того, что знают сейчас!
Пешки легко разменивают, сталкивая с доски одну за другой. Уже сбили Фогеля, Кроули… а Турга, была ли пешкой, эмиссаром, или одной из игроков? Но Дана точно знает, что не хочет быть следующей жертвой. Как эти живые-неживые люди-статуи, проткнутые тем же копьем, на которые была нанизана Турга.
- Живые, они живые… - Дана коротко всхлипывает-смеется, протягивает руку к одному из копий, и отдергивает, вспоминая, как прикоснулся к такому же Андреас. Жжется, сказал он тогда. Эти люди бесконечно горят - и никак не догорят, как сгорел Кроули. - Эти копья. Этот Храм. Энди… чей он?! И что убило всех этих людей?!
Кажетися, они уже оба знают - кто, вот только не становится яснее самый главный ответ на вопрос: что делать дальше.
Псы собирались убить их, но они же спасали их в деревне. Сакрон спас их от псов, но кто поручится, что он же не убьет их, когда они выполнят просьбу? И… останутся ли они в живых, если взорвут бочки?
Дана окидывает взглядом площадку, Андреас уже кидается к бочкам, но сразу же загораются два прохода, и Дана едва не начинает снова кричать - когда же, когда это закончится?! И закончится ли вообще?!
Голос, незнакомый, потусторонний - зовет спуститься, зовет прикоснуться к тайнам. Там, как думает вдруг Дана, найдутся ответы на все вопросы.
- Погоди, Энди, - она не отрывает взгляда от провала, источающего сияние. Шепот, напев, зов, вгрызается в кожу, кости, рассудок. - Надо посмотреть. Пойдем… только одним глазком. 
- Стой.
Андреас хватает Дану —  это снова больно, в разрезанной руке, в обожженном плече. Голос из этого огня манит его, обещает что-то смутное, вроде возвращения домой —  по-настоящему, не в их мансарду в порту Дагорта, в прошлую жизнь до того, как их кто-то предал, кто-то принес в жертву…
…как всех этих людей, их ведь тоже принесли в жертву.
- Они живые, они до сих пор живы.
Перед глазами: Дана, в огне, скованная и проткнутая копьем. Именно это случилось с другими. Именно это ждет и ее, и его, если пойдет —  кто-то один, а второй останется. На корм псам или сакронам, или просто... Тут, с этими мерзкими недо-богами, которых следует притащить в цепях и набить из них чучела, поставить на помост и отправить в музей научной философии, чтобы обучать молодежь, вот что следует сделать со всеми этими богами; но сейчас они не смогут, у них свой предел, и —   
- Не отпущу тебя.
Самому уже не так хочется идти. У Даны есть ее болты. Отравленные. Достаточно просто воткнуть, чтобы яд сделал свое дело.
Они знают оба.
- Если хочешь идти, убей меня сначала.
Больше всего Андреас боится остаться один.
- Энди, - Дана даже не морщится, распахивает глаза в непритворном удивлении. - Это же шанс. Узнать, что здесь творится. Понять… - она встряхивает головой, как будто надеясь отогнать назойливый рой насекомых, навроде тех, может быть, что кружились вокруг Турги, - понять, кто они… или что. Прошу… пойдем со мной. Или отпусти. Я буду.. осторожна, обещаю.
Оба они знают, что эти обещания - отговорка. Стоит сделать один шаг, как за ним последует другой, и третий. Как в хижине мертвой проводницы - они ступили за порог, и теперь оба исчерчены знаками, и ноют все конечности, и собственные мысли вроде и не собственные вовсе.
- Нет… нет.
Он не может объяснить, но если поначалу «огонь» манил, то теперь отталкивает. Возможно, дело в ожоге —  даже двух, том, от факела, еще в деревне и другом, уже от застывшего темным сгустком энергии, копья. Может, теперь всю жизнь Андреас будет недолюбливать огонь.
- Туда нельзя. Ты видела. Дана, ты видела. Что было с Фогелем. С Кроули. С Тургой. Это… как зыбучие пески. Туда нельзя просто «заглянуть». Оно убьет тебя, или хуже —  оно сделает тебя.. .вот этим.
Андреас дергает плечом в сторону пронзенных, это причиняет новую боль, он морщится и дышит тяжелее, чем после подъема, словно Дана уже воткнула отравленный болт прямо в сердце.
- Прошу тебя. Мы… найдем еще. Что-то. Мы подготовимся. Но не сейчас. Не надо.
Она его никогда не слушала, делала по-своему.
Дана кривится, снова встряхивает головой, как будто слова брата причиняют физический дискомфорт, силится понять, о чем тот говорит - слова падают тяжелыми каплями в песок, оставляя на поверхности едва заметные островки.
Вернуться позже… смогли бы они?
Зов не прекращается, разрастается до небывалых размеров, вздымается, как смерч, до небес. Иди. Иди туда. Там ждут ответы на все вопросы.
И все же… Андреас против. Дана привыкла поступать по-своему, но и к мнению брата прислушивалась. И вот сейчас одно натолкнулось на другое - нахлынуло, как волна на камень.
- Ты прав, - выдыхает Дана. - Сделаем по-твоему.
Она еще слышит Зов, но сейчас может ему ответить - разделяться, может быть, и хорошая идея в лаборатории, чтобы каждый сделал свою часть работы, но определенно не сейчас.
Не сегодня.
Андреас кивает.
Очень медленно, еще не веря —  получилось? Рано радоваться, впрочем, звучит в голове голос отца.
Рано.
- Взорвем эту штуку. Потом… потом вернемся.
Нужно будет сообщить о судьбе Гримма в Коллегию, и, наверняка, у инквизиции тоже будет много вопросов по поводу случившегося в Кромвельге. Но для начала, неплохо бы самим выжить, выбраться отсюда.
- Я сам расставлю эти, —  Андреас добавляет крепкое словечко, —  бочки.
Тут Дана вряд ли уступит, просто наблюдать —  не в ее стиле, но это уже мелочи.

+3

41

Вы расставляете бочки, как того просит Кроули. И живые статуи провожают вас взглядами — в них читается благодарность. Они знают, что их ждёт: шевелят губами, пытаясь сказать вам что-то, но окаменевшие лёгкие не дают им вымолвить и слова.

В конце концов, даже люди, далёкие от изучения горных пород смогли бы сказать, что этим людям — не один век. Сложно сказать, сколько они стоят здесь, посреди гор и холодных ветров.

Сколько они уже скованы? Сколько они страдают?

Семеро наблюдают за вами и нетерпеливо дёргаются в своих оковах.

Где-то позади вы слышите знакомое шипение, потом — грохот. Горы содрогаются и пламя вспыхивает внизу, почти что взмывая до самой вершины. Оно плавит ступени и греет ваши спины, когда вы заканчиваете расставлять бочки.

Ступени, уходящие в недра освещаются пламенем. Два пути — смешно — только для одного.

Дрожь земли становится землетрясением и камни расходятся под вашими ногами. Земля натужно стонет от боли, шёпоты возвращаются к вам снова. В них — сожаление.

Вы когда-то покинули свой дом, а теперь настал их черёд. Кем бы ни были эти существа, как бы вам не хотелось узнать их природу — едва ли шанс представится.

Огонь в очагах медленно угасает и площадка храма окрашивается в серые цвета.

В конце концов, вам даже не дают времени на размышления: одна из бочек — дальняя — вспыхивает сама собой, порождая цепочку взрывов. И когда кажется, что от них уже не спрятаться, что рушащийся храм погребёт вас под собой, среди изуродованных тел и древней пыли, Кроули — он ли? — оказывается рядом с вами.

Вы можете увидеть, как камни замирают рядом с ним, а пламя обращается в вихрь — только там, где он проходит остаётся пространство, свободное от разрушений и огня.

Он уводит вас, а когда подходит к обрыву, камни сами подлетают к его ногам, обращаясь в ступени над пропастью.

— У нас не так много времени. — говорит с вами Кроули, знакомым тоном, но голосом странным, словно потусторонним. — Хотел бы я, чтобы было иначе, но вы знаете... Не так уж просто становиться сосудом.

Он ухмыляется горько и болезненно и становится заметно, что он постепенно рассыпается: кончики пальцев становятся пеплом, что уносит беснующийся ветер.

За вашими спинами гора снова приходит в движение и рассыпается тем быстрее, чем дальше вы спускаетесь и отклоняетесь от неё в сторону.

В клубах дыма и каменной крошки даже можно разглядеть деревню, из которой вы пришли и чёрный туман, поднимающийся над ней. Кроули, впрочем, туда не смотрит.

Он помогает вам спуститься до тракта — того самого тракта, который привёл вас в это место не так давно. Когда вы оказываетесь на земле, магия пропадает: осыпаются камни и гора, на которой стоял зловещий храм — пожирает сама себя.

Ничего там больше нет: ни собак, ни сакронов, ни Турги, ни Фогеля.

Всё похоронено, погребено и забыто.

Кроули долго смотрит на вас огненными глазами, тянет ладонь, чтобы прикоснуться к вам, Дана, но вовремя останавливается. Нет у него больше ладони, только пепельный обрубок.

Он вздыхает.

— Идите домой. — устало говорит он, с трудом сдерживая дрожь в голосе. Он справляется со слезами сожаления как мужчина и оставляет позади всё, что могло бы случиться, но не случилось. — И никогда не возвращайтесь, если хотите жить.

Все они сделали свой выбор.

Он отказывается говорить, застывает, понукая вас идти — пока вы не замёрзли и не упали от усталости. На тракте вас обязательно подберут — он уверен.

Спустившись ниже и обернувшись, вы сможете заметить, как Кроули растворяется в воздухе, пытаясь улыбнуться вам напоследок.

Он машет вам обрубком руки до тех пор, пока не становится бездушным прахом.

Отворачиваясь, вы слышите его голос, что доносит до вас ветер:

— Доброго пути вам, близнецы. Берегите себя.


СЮЖЕТНАЯ АРКА ЗАВЕРШЕНА
Вы выжили. Вас действительно подобрали по пути: шахтёры с добычей, направляющиеся в Морион. Они не стали задавать вам вопросов и довезли вас до самого города, пожелав не попасться в неприятности.

Вы выжили и всё остальное напомнило кошмарный сон. Был ли Фогель? Была ли Турга? Действительно ли Кроули погиб там, за силы, к разгадке которых вы ни на дюйм не приблизились?

Вы направлялись в горы, чтобы разоблачить феномен «теней», а в итоге сами чуть не стали ими: мёртвыми, блеклыми тенями самих себя.

Когда вам удаётся немного прийти в себя, вы обнаруживаете, что в ваших карманах находятся вещи, которые вам не принадлежат.

Камешек цвета пепла и пламени у вас, Дана. Собачий клык — у вас, Андреас.

От этих вещей исходят тихие шепотки, которые не слышит никто, кроме вас самих.

Странные прощальные подарки. Но от кого они?

пепельный камень

Вы можете поклясться, что иногда слышите голос Кроули. Он не очень разговорчив. Единожды за сюжетную арку вы можете попросить его высказать своё мнение на тот или иной счёт или дать совет, направив его на ту вещь или человека, о которых хотите спросить. Вы точно знаете, что он скажет вам правду.

собачий клык

Вы знаете, кому он принадлежал. Серый клык переливается чёрными тенями, но не причиняет вам никакой боли и зла. Иногда он жаждет крови и вы чувствуете эту жажду как свою собственную. Вы  осознаёте, что сила, заключённая в клыке позволит вам принять изначальную форму одной из известных вам собак, при этом сохранив свой разум. Ненадолго, всего на двадцать минут и не чаще, чем раз в сюжетную арку. Пока все двадцать минут не истекут — превратиться обратно невозможно.

Все участники получают за завершение сюжетной арки 1500 золотых.

+4


Вы здесь » Дагорт » Игровой архив » 2, месяц солнца, 1810 — тишина пахнет глиной;


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно