♫ kings & creatures — mars

Их остается трое. Трое и маленькая тень.

Эласадж смотрит долго и внимательно, взглядом тяжелым и вострым, врезающимся, точно кинжал в складках ее платья; лицо ее чистое и непроницаемое, фигура – полурасслабленная. Она смотрит на тень, замершую в нерешительном страхе – взгляд ее предупреждает, почти крича.

Не приближайся.

Не приближайся, не слушай, иди прочь; Эласадж молчит, но и взгляд ее говорит больше необходимого. Она не может сказать ничего против, ее голос не будет учтен, а потому из оставшегося лишь надежда на то, что маленькой пташке не взбредет голову сделать шаг в сторону. Королева знает, слышит – Теренс учит Меланию многому. Он учит ее всему, что ей приходилось изучать самой; ей проще, но проще потому, что когда-то так было надо.

Тишина въедается под кожу, раздражая не меньше всего прочего, но этот разговор – как казалось самой Эласадж – витал в воздухе уже давно. Горьковатым послевкусием чувствовался на нёбе, когда в очередной раз Малый совет медленно разбредался. То, что он будет высказан вслух – дело времени, пустяк. Пустяк сегодняшнего дня, но набор странный. Эласадж косится в сторону – Мастер не боится выказывать свое мнение и отношение к вещам, а потому вся его напряженная отстраненная фигура куда красноречивее, чем может показаться.

Он отрешен, он не хочет ни знать, ни видеть – но, мой дорогой – тебе не сбежать ни телом, ни мыслями.

Вопрос, который должен быть решен.

Кардинал подает свой голос, и звук этот уносит в сторону тихий ветер, гуляющий по комнате. Кардинал говорит тихо, его гласу внемлет каждый, его слушают так, как не слушают никого. Ему можно было даже шептать, тогда кругом бы повисла мертвая тишина.

Сказал один, но подумали, должно быть, все трое — не считая маленькой тени. Что ты чувствуешь, пташка?

Эласадж оборачивается корпусом, устраивая руки на резных подлокотниках; отвечать никто не спешит. Игра начинается, и гончие псы бросаются на тропу охоты, мешаясь со страшным топотом и всхрапами серых коней.

— Это было вопросом времени, — она станет второй, кто разрушил тишину. Выдалось чуть сипло, скомкано, точно от жалости или конфуза, но на деле лишь от долгого молчания. Эласадж не выражает ни мыслей, ни чувств, ее лицо непроницаемо, по крайней мере ей хочется в это верить, — но этот шаг – как все мы тут понимаем – до безумия отчаянный. Люд будет роптать – а глас народа, как известно, не перекричать.

Не нужно было быть ученым мужем, чтобы четко и ясно представлять себе сложившуюся картину мира – Теренс I Благословленный был избавителем. Лицом той самой справедливости, карающей гнусное и лживое проклятие Хаоса. Народ заглядывал в рот королю – и толпу можно было понять. Слух гуляет уже давно, и каждый день оттяжки порождал лишь новые, совсем ненужные подробности. Слуха катится снежным комом по мощеным улочкам, сея животный страх перед неизвестностью будущего.

Что дальше?

Никто не знал. Молчали Семеро, и молчание это было подчас страшнее гнева Божьего, страшнее низвергнутого на землю Ада. Страшнее самой Пустоты.

В голове лениво барахтались пауки-вопросы, шевеля своими мерзкими лапками и едва не выпрыгивать наружу; но говорить было нельзя. Нельзя было выдавать своих мыслей и планов, пьяных желаний и таинств души, ибо сейчас перед ней сидел человек, на чью поддержку королева уповала с отчаянным рвением; чьей защиты она добивалась. Но Церковь велит быть покорной, а не идти против собственного еще – увы – живого мужа. Каждое слово на вес золота.

— Ответы на вопросы, Святой Отец. У нас должен быть ответ на каждое произнесенное или даже задуманное слово. В ответах сила, но, — она выжидает паузу; взгляд ее прямой и ясный, без тени лукавства. Там – понимание и покорность, — мы не можем дать их даже сами себе. Нужно решать – вы меня понимаете.

Ее пальцы сильнее впиваются в дерево. Пожалуй, Эласадж может даже сказать, что чувствует, как напряглись сразу двое из всех присутствующих. Ей видится скривленное лицо Мастера, округленные глаза Ее Высочества – но королева гонит прочь эти мысли. Если бы жизнь строилась на догадках и собственных страхах, едва ли на это празднике жизни ей было бы даже скромное место.

Сейчас или никогда. Решайся.

♫ ben frost — eine reise durch die zeit

Произнесенные слова не будут разбиты. Ничье чужое слово или вздох не должны разрушить той речи, что явно давно зрела в голове Кардинала. Эласадж следит. За каждым вздохом, жестом, неровно вздернутой бровью – хмурится лишь на неуважительный скрип чужого голоса и кашель. Решает. Взвешивает. И ей кажется, что все это похоже на партию шахмат, не более, но никогда не стоит забывать о том, что на кону – жизни. И если конкретно моральный аспект может не так цеплять, то репутация... Начинать царствование с настолько жестокого поступка, пусть даже окрашенного в цвета благие – в цвета Семерых – Эласадж не уверена.

Потому она слушает. Это сложнее чем кажется, но легче, чем добраться сюда; в конце концов, путь был не близкий и вот теперь, когда долгожданное почти рядом, власть опьяняет. Делает глупым и заставляет плюнуть на холодный расчет. Глаза горят алчностью. Глаза горят, и никак не потушить воспылавшего под сердцем пожара. В такие минуты забываешь о строптивых дочерях, о народе и злате – есть только горящая нить, ведущая либо вперед, либо...

И да пусть погибель моя, Отец, будет быстрой.

Все или ничего. на меньшее она не согласна.

— Ваши слова, Святой отец, звучат убедительно, — голос сипит, но совсем немного. Взгляд устремлен куда-то меж: меж строк, историй, решений. Королева надеется, что ей дадут слово; что в переходе между тонами ей в спину не врежется вострый меч взбешенного мужа, а после – проклятие Церкви. Здесь нет правильного решения; уверенность в чем бы то ни было иллюзорна и зыбка, как первый лед поутру на лужах в канавах – сломается под каблуком, не успеешь ступить и шага, — мы не можем врать народу, но никто не просит всей правды. Мой муж, право, достойнейший – но и герои имею свойство погибать. Прискорбно. Но ничего не поделаешь.

Здесь и сейчас на ее лице нет отчаянья. Ее глаза печальны, но ровно настолько, чтобы не дать Кардиналу усомниться в собственной скорби и тихой печали верной жены и соратницы увядающего монаха. Но Королева – решительна. Плечи ее неприступны, а решения тверды, иначе не взыскать в этом месте уважения. И если нужно убить – не дрогнут пальцы ее, сжимающие рукояти ритуального топора. Но не сейчас.

— Правда на нашей стороне. Будем верны молитвам своим и да оберегут нас от хвори неизвестной Семеро.

Руки Королевы чисты, а значит и страх, затаенный под сердцем – искренен. Она знает это, она говорит со своим братом о хвори, но ничего хоть немного утешающего слышать не может. Пока никто не заражен. Пока, но не стоит загадывать. И если лекарства нет, упованье на милость Божию спасет души праведные от гнева и немилости. В этом их спасение.

И снова молчанье. Вопрос с народом – решенное дело, не звучит между строк сомнение или вопрос, все трое – пусть и в разной степени – давно согласились с такими раскладами. Но дальше – каждый вздох может стать смертельным.

Воздух густеет, тяжелеет сердце. Эласадж слушает внимательно, позволяя себе обернуться и встретиться глазами с самим мастерским гневом, даже не качая головой, не выкаживая собственного отношения. Мало времени – не возьмешь пару дней в помощь себе на размышление, а оттого запястья стягивают скользкие путы – неправильные решения.

— Все мы знаем Роланда Каллера. Все мы знаем, насколько опасными могут быть люди под его руками, и как остро врезаются его приказы. Безжалостный человек. Способный на многое. Его стоит опасаться, Кардинал, — кивает будто сама себе, неровно складывая слова и мысленно лишь пытаясь немного собраться. Эласадж не занимать умения красноречиво выражаться, но такие ситуации кого угодно поставят в неудобное положение. Королева держит лицо до конца; стан ее железно прям и несгибаем, — но насколько достойны бесславной смерти все эти люди?

Она замолкает, но делает это красноречиво, будто с намеком – она закончит мысль, нужно лишь собраться.

Эласадж не может. Она должна бы, но начинать правление с кровавых решений не входит в ее планы. Народ мощная сила, и если обернуть эту силу против себя – жди беды.

— Это слишком радикально, вы меня понимаете – я уважаю вас, Кардинал, должно быть больше самой себя, но то что вы предлагаете кажется мне слишком отчаянным. По долгу службы у вас куда больше оснований узнать этого человека и людей, посягнувших ему на верность, но можем ли мы рубить с плеча так просто? Не вызовем ли мы подозрений и насколько, скажите на милость, будет страшен гнев Роланда Каллера, если совесть его будет чиста?

Все решения изначально обречены. Все решения изначально провальны, но лишь оттого, что всегда найдется точка зрения. С какой стороны не взгляни – можно увидеть погибель. Из двух зол выбирают меньшую, но что если меньшей здесь нет?

— Мы не станем отправлять их в Пустоту. Для сопровождения экспедиций найдутся люди.

Вот теперь – тишина. Слово сказано и решение принято. Последствия не заставят себя ждать, но непреклонность – черва истинно уважающего себя монарха.

♫ ben frost — das ist nicht mikkel

Ее губы – бледная полоса, скривившаяся лишь на мгновение; Эласадж быстро ловит за хвост собственный вспыхивающий гнев, утихомиривая взыгравшуюся гордость. Слова Мастера неприятно жалят, но королева, она на то и королева – глотает чужие иглы не хуже фокусника, с видом в большинстве беспечным, будто это и не отравленное острие-слово, а невинная ребяческая шутка.

Дела ее семьи не касаются ее самой ровно до тех пор, пока не переходят дозволенной грани; Эласадж держит руку на пульсе, но она не позволит кому бы там ни было совать свой нос в эти вещи.

Грязно.

— Я даже знаю где именно вам удалось это услышать, Мастер. Давеча, перед обедом я проходила мимо кухонь, так там сидели стайкой кухарки – ощипывали перепелов; должно, эти слухи не слезали у них с языков целые сутки. Вы можете спуститься к ним, почтенный, если дела моей семьи занимают вас куда больше, чем государственные.

Ласковая легка улыбка королевской особы, умеющей держать как никто другой. Эласадж превосходно играет, этого у нее не отнять – пожалуй, за бесчисленными масками и вынужденными ролями с каждым днем королева все четче осознавала, что теряет саму себя. Но ничего не оставалось, кроме как двигаться дальше, не оглядываясь в утекающие сквозь пальцы минувшие дни. Эласадж чувствовала, что что-то грядет. Она ощущала это своим естеством, жадным до азарта и власти – и чутье это никогда не подводило.

Королева не видела лица; королеве плевать на то, что за спиной ее щебечут злые языки. Пустое дело, особенно в условиях ее положения. Больше она не одарит Мастера взглядом, уж точно не в рамках этой партии. На шахматной доске есть фигуры куда влиятельнее и опаснее; возможно, этот просчет ее погубит в один короткие тревожный вечер. Продолжая отмахиваться.

Эласадж неспокойно: что-то зудит под сердцем, пробиваясь сквозь старательно возведенные барьеры и крепости. Эласадж неспокойно, но ни одна живая душа не имеет права узнать об этом чувстве, зародившимся где-то глубоко и далеко, в самом сердце. Неуверенность губить человечество. Народ выжирает с потрохами неугодных и слабых, их может спасти только случайность.

Случайная беда.

И вот уже каждый идиот во дворе смотрит на тебя, раззявив свою безобразную уродливую пасть с гнилыми зубами и смрадным дыханием после ночной попойки. Каждая плешивая псина верит этой случайности.

— Народ, Святой Отец.

Снова пауза, больше похожая на намеренную. Обращая на себя внимание, отвлекая взгляд и забрасывая наживу – королева чувствует внимательные взгляды, избегает их искусно, будто бы невзначай отвлекаясь на что-то за окном. Эласадж думает – она не любит спешить и торопиться, она знает сама, какие дурные порой бывают решения, вышедшие из-под руки сиюминутно, порывисто. Но проблемы требуют решений, как и люди – действий.

— Мы объявим всенародный призыв, пусть лучшие из лучших имеют возможность это доказать, — она видит изумленные глаза, видит, что это не та мысль, которой ждали от нее окружающие, но взмах рукой – царственный и даже грубоватый – будто просить помолчать хоть сейчас, — и мы им эту возможность дадим. Известно ли дело: среди обывателей, вынужденных прятаться точно крысы в канавах, очень много хитрых и ловких людей, способных на многие вещи – в них заложено такое... Такое.

Она пару раз выводит кистью восьмерку, пытаясь подобрать слова. Выглядит как слепая вера в свой народ, но на деле – скот не жалко. Королева не юлит, она и в самом деле видела людей не обученных, но крайне сильных; пообещай им награду – и они зубами будут выгрызать путь к ней.

— Желание обогатиться, впополам с колоссальной живучестью, — жмет плечом, задумчиво склоняя голову к левому плечу, — на этом мы и сыграем. Заключим договор найма с оговоркой – оплата только в том случае, если все ученые прибудут в целости и сохранности.

Снова пауза, следующая за хаотичным потоком мыслей. Эласадж понимают, что тут так не принято; во всем нужно иметь необычайную точность и уверенность, но – сами прижали, требуя решения.

— Люди отчаялись, Святой Отец. Им нечего терять. Мы дадим им шанс и пусть он будет зыбкий и призрачный, они своего не упустят.