Эльдарам, земли дома Пэйтонов. Степные просторы, где пасутся выносливые и некогда ценные на материке лошади дагортской породы. Барон ван Гарат мог по памяти сказать, какой доход приносят королевству местные пастбища и поля. Дальше простиралась пустыня, посреди которой ощетинился своими мощными стенами Редпорт, а еще дальше была только Пустота. Альрик ван Гарат отнюдь не планировал забираться так далеко. У его поездки была четкая цель – узнать, что происходит с почвой во владениях Пэйтонов и почему некогда плодородный край перестал приносить короне доход. До торговой палаты дошли тревожные слухи, и кто-то должен был лично прибыть на место и разузнать все поподобронее. Кто-то, в чьей верности не приходилось сомневаться в эти тяжелые времена. В былые годы на подобное поручение отправили бы рядового чиновника, в крайнем случае – младшего инспектора. Но сейчас это задание было поручено самому ван Гарату напрямую от главного казначея, а приказы начальства он выполнял с мудрым смирением, хотя в душе не всегда одобрял подобные замыслы.

И вот карета барона уже несется по видавшим виды дорогам королевства, а вместе с ним едут трое слуг – два члена городской стражи в качестве телохранителей и мальчишка-паж, на редкость глупое и болтливое создание. Стражники же, наоборот, угрюмы и сосредоточены на деле: днем сопровождают карету с обеих сторон на своих пегих лошадях и с полным безразличием выслушивают болтовню пажа, который правит упряжкой; ночью же поочередно охраняют сон барона в постоялых дворах сомнительной репутации, которые попадаются на пути – сначала вдоль реки Маас, а потом и на подступах к степи.

Альрик знает, что в землях Пэйтонов его не ждут – и не только из-за инцидента с одним из представителей этого рода несколько лет назад, но и в целом потому, что народ здесь неприветливый («неотесанный», как выражается сам барон), а после возникновения Пустоты стали относиться к чужакам с еще большей подозрительностью.

Ожидания барона подтверждаются – в первом же поселении на границе владения Пэйтонов их останавливают местные крестьяне, «соль земли», угрюмые и немытые лица которых явно свидетельствуют о тяжелой жизни. Они хотят знать, что за чужаки явились в их земли и с какой целью. Открыв окошко кареты, Альрик сперва отшатывается от терпкого тлетворного запаха, который еще раньше начал просачиваться в карету, но теперь дал знать о себе во всей красе. Мужчина объясняет, кто он такой и зачем приехал сюда со своей свитой. Видно, что подданные лорда Пэйтона по-прежнему не спешат принимать его с распростертыми объятиями, но тут на помощь приходит юноша, которого ван Гарат уже где-то видел. Представившись Лисандром Пэйтоном, он приказывает устроить барона согласно скромному гостеприимству местных жителей.

Юного Пэйтона повсюду сопровождает самка кайнура, а сам он, хоть и молод, отличается серьезностью и здравым взглядом на вещи – подобные детали барон подмечает едва ли не с первых слов. Они проводят оставшуюся часть дня вместе, объезжая поля и подмечая все новые признаки упадка. Больше всего Альрика беспокоит запах: не просто запах пожухлой травы, но чего-то большего – запустения? разложения? смерти? Пока что барон не спешит делать выводы.

***
Вечером их угостили тем немногим, что еще осталось у местных жителей. Ван Гарат без удивления отметил, что, несмотря на присутствие Пэйтона, местные все еще настороженно относились к присутствию человека из столицы; особенно неприязненные взгляды они бросали на его роскошные одежды, недопустимые, казалось бы, во времена такого кризиса.

Ночь в одном из местных домов, на набитом соломой тюфяке, прошла беспокойно: старший инспектор почти не сомкнул глаз, несмотря на бдение телохранителей, а вот паж уснул сразу же, как только принял горизонтальное положение. Альрик размышлял: о причинах подобных изменений почвы, о возможном влиянии этого бедствия на королевство, о том, почему именно он оказался здесь в такую пору, о том, стоит ли доверять Пэйтону.

Накануне они с юношей договорились обсудить текущее положение вещей более подробно, но утром барона разбудил один из стражников и сказал, что молодой лорд уже направился спешным шагом в дом на краю деревни. Незадолго до этого там же скрылась якобы странного вида рыжеволосая девчонка, хотя в чем именно заключалась странность, этот мужлан сказать не мог.

– Хорошо, посмотрим, что там происходит, – сухо обронил ван Гарат, надел широкую походную мантию поверх белой сорочки и вышел из дома, а вслед за ним и оба телохранителя. О том, чтобы разбудить пажа, никто из них даже не побеспокоился.

Очутившись на улице, Альрик сразу заметил, что в воздухе стояла напряженная атмосфера – по улице слонялись несколько крестьян, вроде бы бесцельно, но при ближайшем рассмотрении было понятно, что они зорко следят за ситуацией. Добравшись до того дома, в который недавно вошел Лисандр Пэйтон, барон приказал своим телохранителям ждать снаружи, а сам проскользнул внутрь – бесшумно, впрочем, насколько это возможно для человека его габаритов.

Как только глаза привыкли к темноте помещения, он разглядел сразу несколько фигур – самого Пэйтона с его ручным зверьком, дряхлого старика (видимо, хозяина этой унылой обители) и молодую девушку невысокого роста, которую отличали длинные рыжие волосы, как будто с кровавым оттенком. Сохраняя свойственные ему такт и терпение, барон не стал вмешиваться в происходящее, ибо главным здесь по-прежнему оставался молодой лорд Пэйтон, так что Альрик решил молча и внимательно наблюдать за тем, что произойдет дальше.

Отредактировано Альрик ван Гарат (2019-06-30 00:06:28)

Домашняя атмосфера сельского дома сменилась на гнетущую, пропитанную недоверием и подозрительностью. Лисандр не видел, но чувствовал, как нервничает Вилсо, дышит чуть тяжелее обычного, переминается с ноги на ногу, смотрит пристально. Впрочем, ловит же каждое слово, чтобы однажды, а может уже через пару дней, рассказывать всем остальным о произошедшем в доме, не без хвастливых ноток свидетеля, знающего больше, чем стоило бы, но и мысли выставить старика не возникало, и не потому, что это его дом. В отличие от рыжей он совершенно не мешал, а вот она внушала некие опасения, но масштаб их только предстоит узнать.

Одновременно с названным, ничем не примечательным и быстро забытым именем, послышался небольшой скрип прямо за спиной. Небольшие, в сравнении с имением его семьи, деревянные дома всегда обладали одно пренеприятной особенностью – скрипучестью; в его доме неприятные звуки приглушались коврами, но здесь такого себе позволить не могли, это ведь не охотничье поселение, чтобы шкурами украшать, да и те скорее бы в продажу пошли. И, если дома иногда скрипели сами по себе, то ли от ветра, то ли кряхтели в старости, то метнувшийся взгляд рыжей проигнорировать невозможно; резкий поворот, рука опускается к мечу раньше, чем Лисандр успевает об этом подумать, и его взгляд сталкивается со спокойными, почти чёрными в полумраке глазами барона ван Гарата – словно омут, затягивающий в себя все эмоции. Есть чему позавидовать.

— Доброго утра, милорд, — сдержано поприветствовал барона, не став пока растрачивать время и внимание на излишние расшаркивания, Лисандр вновь обратил свой взор на рыжую, обдумывая её слова. Конечно, первым делом возникала мысль: а не врёт ли? С чего бы разгуливающий в этих землях девчонки с оружием оказаться тут совершенно случайно и именно посреди пренеприятных и подозрительных событий? По-хорошему, запереть бы её где-нибудь, а уже потом разбираться – так сподручнее и спокойнее, но ведь он не варвар какой-то. Может, рыжая и не леди, но всё же девушка и при этом с очень острыми игрушками.

— Сочувствую, — спокойно, обдумывая свои слова, начал Лисандр, давая себе секунды на окончательное решение. Казалось, рыжая не слишком обеспокоена, взгляд – открыт, но зелень глаз не сулила ничего хорошего. Отвратительное сочетание рыжего и зелёного – ведьмовское. — В таком случае, я попрошу Вас покинуть наши земли.

Несмотря на вежливый тон, Лисандр не предлагал, он ставил перед фактом. Рыжей делать в их землях нечего, и проблема даже не в том, что неизвестно, кто она на самом деле и что от неё ждать, нет. Не хотелось волновать людей, которые и так на взводе, уже несколько дней видели лишь тревоги, вместо радостей, и накручивали себя с каждым часом бездействия лишь сильнее. Неизвестность – худший враг для всех, но суеверность и искренняя вера во что-то, пусть даже ограниченное «все проблемы от чужих» – намного опаснее. Предположим, рыжая не обманывает, но в таком случае ей тем более нечего шататься здесь, нервируя людей – быть, пусть даже косвенно, виновным в её смерти не хотелось.

А тем временем Трикс уже наскучили людские разговоры, как и следить за незнакомкой – зачем, если этим занят хозяин. И она поменяла цель, легко соскочив со стула и с негромкими скрипами половиц добираясь до барона – не пытаясь его коснуться, будучи понятливой и воспитанной, хотя явно хотелось, но внимательно разглядывая, слегка приоткрыв пасть, так что ядовитая слюна чуть запузырилась в уголках. Лисандр знал, что ничего угрожающего в этом жесте нет, всего лишь любопытство и дружелюбие, но со стороны смотрелось странновато. Впрочем, ему некогда её одёргивать, взгляд обращён к другой.

— Сейчас здесь не самая спокойная обстановка, не для праздных прогулок, — чуть более дружелюбно заметил он, словно, действительно беспокоился, правда, совсем не о рыжей. — К тому же люди обеспокоены и не рады чужим. Мне жаль, что Ваша поездка себя не оправдала.

Лисандр слегка посторонился и приглашающе указал ладонью на дверь, выпроваживая. Его обуяла некоторая досада – стольким сейчас стоило бы заняться, а он тратит своё время с этой рыжей – конечно, встреча с ней необходимость, сейчас всё вокруг казалось подозрительным, да и общие настроения передавались, хоть Лисандр и старался отгородиться от них, мыслить здраво, но паранойя уже коварно приподняла голову. Теперь он даже рад, что барон посетил их – у него и опыта больше, и мыслит явно здраво. Лисандру вообще симпатизировали люди, которые не слишком много говорили и больше слушали. Полезные. И опасные. Рядом с такими всегда нужно думать.

Рыжая не стала спорить, направившись к выходу, и это принесло неожиданное облегчение – расслабляться ещё рано, но хоть что-то. Хотелось скорее от неё избавиться, кроме того мысли уже занимали разведчики, ни один из которых до сих пор почему-то не вернулся – неужели беда какая? Все они прекрасно знали, что могли его побеспокоить в любой момент, даже во время сна, а потому едва ли топтались перед входом, да и слышно было бы людские голоса и ржание коней. Ему не нравилось просто ждать – душа жаждала действий, вместо загадок – ответы, которые приведут его к лучшему исходу для их земель.

Призвав Трикс, Лисандр двинулся следом за рыжей, не собираясь идти перед ней и подставлять свою спину, но и под удар ставить старика или барона не хотел: оставалось подозрение, что послушание не более чем напускное. Что ей сейчас помешает развернуться и взмахнуть своим мечом? Лисандр передвинул руку ближе к пистолету, сверля рыжий затылок взглядом, а как проще было бы пулей. Что же, оставалось надеяться, что она действительно сейчас вскочит и уедет; не хотелось в открытую угрожать, но если им или его людям придётся столкнуться с ней ещё раз, то проще будет отловить, связать и запереть в каком-нибудь погребе. Можно даже сухой подобрать и с каким-никакими припасами, всё-таки девушки создания более нежные, даже если рыжие и со шрамом на лице.

В нос ударил тошнотворный запах, уже позабытый за закрытыми ставнями. Лисандр рефлекторно скривился, выходя из дома вслед за рыжей, но постарался взять себя в руки. Вылечить землю – очень важно, но пока они даже не представляли с чего им начинать, а, значит, следует хотя бы остановить заразу. Или замедлить, если не дано другого.

Да направит их всех Старец.

Со стороны могло показаться, что в доме Вилсо сейчас очень напряженная обстановка. Диана стояла за столом, чуть пригнувшись над ним и оперевшись на него руками, взгляд ее бы направлен только на молодого лорда Пэйтона, который только что показал ей на дверь. Забавно. Особенно учитывая тот факт, что еще несколькими минутами ранее она и сама горела сильным желанием убраться отсюда. Приняв слова Лисандра и взвалив сумку на плечо, Диана направилась к выходу. Вся подоспевшая сюда ранее братия держалась строго следом - никто не стремился выйти вперед. Видимо, для безопасности. Кто же знал, что для них в девушке нет никакой опасности, верно?

Вся эта ситуация принесла много информации: лорд очень обеспокоен тем, что здесь происходит, а чужаков здесь не жалуют - особенно теперь. Девушка стала понимать, что Аркан - не просто какой-то приезжий парень, желающий найти непонятный объект. А потому ей стало любопытно, куда дальше зайдет эта история. И если не получится вызнать что-то за следующие полчаса, то можно будет без лишнего шума пошнырять по округе и поискать хоть какие-то зацепки. Все же лучше, чем сидеть в Морионе и ждать очередной работы. Заодно и для отчетности перед Гильдией будет что предоставить.

Диана медленно открыла дверь дома, что сопроводилось отвратительным протяжным скрипом. На секунду она даже повернулась к стоящей за ее спиной группой, дабы увидеть в лице самого первого к ней гвардейца отвращение и действие на нервы. Ее почему-то это повеселило, что стало заметно всем по слабой ухмылке. Затем, быстрым шагом она направилась к своей лошади. За все это время она не проронила ни слова, стараясь прислушиваться к тому, что тут происходит. Сопровождавшая ранее группа оставила ее на выходе из дома Вилсо и лошадь, нанятая Дианой в Морионе, стояла в подходящем месте, чтобы слушать то, о чем они могут поговорить, будучи на этой позиции. Возможно, появится какая-то зацепка или информация касательно внезапно исчезнувшей группы Аркана.

Как только девушка подошла к своей лошади, из-за домов рядом с ней выскочила группа всадников. Они спешились рядом с лошадью Дианы, а один сразу пошел докладываться лорду Пэйтону о том, что ничего они не нашли. С грустью о том, что ничего выслушать не выйдет, девушка закинула на лошадь свою сумку и не спеша принялась подготавливать седло. В этот момент она поймала на себе взгляд всей той группы - видимо, хотели убедиться в том, что ее и след уже простыл.

Спустя пару минут, из-за тех же домов появилась вторая группа всадников. Диана не знала о ней и была приятно удивлена их спешкой - это было видно по самому первому наезднику, что даже не спешился, а сразу подлетел к лорду Пэйтону, торопясь доложить какую-то информацию. Впопыхах всадник так повысил голос, что не услышать его было просто невозможно. И - бинго! - эти уже что-то нашли. Быть может, чтобы не копаться в одиночку во всей этой истории, можно поговорить с Лисандром?

Девушка покрепче закрепила сумку на лошади, после чего быстрым шагом направилась прямиком к лорду Пэйтону.

- Кажется, вам нужна помощь. - на полпути к лорду обронила Диана. Она не знала, как отреагирует Пэйтон на ее предложение, ведь буквально десять минут назад ей сказали, что тут чужакам не рады. Что девушка знала точно, так это то, что контракт от Аркана она не примет, если тот обнаружится. Она все еще держала в голове историю про мифический Армонд и про то, что Аркан хочет его найти. И возможно - если придется - Диана может поделиться этой информацией с расследующими это дело людьми. Но не сейчас. Пусть это будет ее маленьким козырем в рукаве.

Глухой стук копыт приносит с собой надежду, такую остро-недолговечную: первый отряд возвращается ни с чем, люди спешиваются, волнуются, качают головами, а взгляды усталые, с затаённой виной. Всех отправляют отдыхать по домам, отоспаться как следует, провожая мягкой улыбкой и ободрением. Новости одновременно плохие, по ясным причинам, и хорошие – в восточной части никого нет, отсутствие чужаков и подозрительных мест явно к лучшему. И они продолжают ждать: следующие отряды и рыжую, собирающуюся слишком неторопливо. Словно что-то вынюхивает, прислушивается, стараясь ухватить то, что знать не следует, и тогда… что? Всё ещё неясно, какого рахшаса рыжая здесь забыла. Змеёй поднимает голову подозрение, шипит: стоит ли отпускать, не лучше задержать, связать и потребовать правда? Лисандр отметает эту мысль почти досадливо – он не инквизитор, чтобы допрашивать подозрительных.

Ржание лошадей отвлекает, ему вторят новые удары копыт о землю – следующий отряд. Более взволнованный, испуганный, все, как дети, взъерошены, и при взгляде на Беррика сжимается сердце от нехороших предчувствий. Конь под ним тоже взволнован, нервно роет землю, пока Беррик сбивчиво рассказывает о чужаках, устроившихся в роще на юге, об их песнях и кострах. Лисандр сжимает узду, гладит коня успокаивающе, и внимательно слушает – лицо сосредоточено и спокойно, пока сердце бьётся об рёбра. Кто бы мог подумать, что чужаков окажется так много? Это почти пугает, приходиться одёргивать себя, напоминать, что он не имеет права хоть сколько-то выказывать испуг. Держи лицо, Лисандр.

На помощь неожиданно приходит рыжая – её наглый голос выводит из ступора, помогает взять себя в руки. Лисандр оборачивается, не отпуская коня, смотрит внимательно, пристально – прямо в зелёные глаза. Чужачка, забредшая в их земли с неизвестной целью, заинтересованная в таких же, как она чужаках. Словно вторя мыслям заговаривает барон, озвучивает многие из крутившихся в голове мыслей, и всё, что повисло между ними тремя недосказанностью обретает материальную форму, сгущая недоверие. Лисандр слегка поворачивает голову к барону, показывая, что внимательно слушает, но смотрит по-прежнему на рыжую, наблюдает за реакцией.

Когда подозрения не только в голове, но и на чужом языке, они становятся как-то прозрачнее, на них проще взглянуть под другим углом. Если рыжая пришла шпионить, почему так легко забрела в деревню, почему не наблюдала издалека? Это обычное поселение людей рабочих, сельских, никакой угрозы даже отдалённо. Если она враг, то почему даже не пыталась втереться к ним в доверие, показать с себя с более кроткой стороны? Или кем-то притвориться, кто мог бы по тем или иным причинам приехать. Нет, рыжая наоборот своевольна, неуважительна и совершенно закрыта. Да, доверять ей не стоит, но стоит ли обвинять?

Альрик закончил свою речь, но и Лисандр всё ещё молчит, решает. Он чувствует недовольство, чувствует согласие людей со словами барона, умело сыгравшем на их страхах – намеренно ли? Если рыжая враг – отпускать её нельзя. И оставлять тоже. Остаётся только следить, но перед этим…

— Беррик, отдохни и смени коня. Ты мне будешь нужен, — отпустив узду, Лисандр делает шаг к рыжей, спокойно, без угрозы проговорив: — Мисс Фокс, будьте добры, отдайте свой клинок. Для Вашего же блага.

Напряжённые секунды заканчиваются быстрой разрядкой: рыжая отдаёт своё оружие, не сопротивляясь, не давая повода применить к ней силу, и Лисандр за это благодарен – это видно по взгляду, что бросает, прежде чем забрать клинок. Отступив, подзывает Эдрика, отдав указания мягко, но на последних словах взгляд полыхнул: — Сопроводи мисс Фокс к себе домой и проследи, чтобы с ней ничего не произошло.

Эдрик понятливо закивал, засуетился, не зная, как правильно подойти к рыжей, которая то ли пленница, с которой можно быть грубым и запереть, то ли невольная гостья, которую нельзя отпустить, но и комфорта лишать не следует. Лисандр наблюдает за обоими, пока Эдрик и рыжая не скрываются в доме Вилсо, а после переводит взгляд на Альрика – тяжёлый и невесёлый. Ему не нравится, когда нашёптывают, дают советы, которых не просят, сгущают и без того мрачную обстановку. Доверие такая хрупкая вещь, в очередной раз приходится напоминать, что её достойны только самые близкие, всё остальное должно ставиться под сомнение. Мелькает усатый образ с золотыми глазами – тоскливая игла в сердце.

— Милорд, моим людям следует отдохнуть, а нам собраться в дорогу, — лицо его смягчается, — подумайте хотя бы о ноже для себя. Встретимся у дома Вилсо через час, мне нужно раздать кое-какие указания перед отъездом.

Тон его непреклонен, ясно даёт понять, что Лисандр уйдёт один. Ему хочется побыть одному, всё обдумать, перед отъездом, который кажется идеей одновременно необходимой и сомнительной. Трикс неслышной тенью бежит за ним.

Дом старейшины встречает его теплом и запахом хлеба. Он уже приказал подготовить всем лошадей, воды и немного провизии, которую можно будет пожевать на ходу или хотя бы без костров. Стоит проверить оружие; клинок рыжей оказался остро наточенным и совсем не походил не игрушку для устрашения – настолько ловко она им пользуется? Собственный меч тоже не нуждался в уходе, а вот пистолет почистить стоило, да и порох проверить. За привычным делом мысли текли мерно: он думал, что местные всего лишь коневоды, фермеры, их нельзя тащить к чужакам, которых слишком много; он думал, что у страха глаза велики; он думал о Сатье, девушке с бронзовой кожей и чёрными глазами – она тоже пела на непонятном, но красивом языке.

Приняв решение, не задерживается, одевается в дорогу, а после проводит оставшееся время со старейшиной, просит прорыть траншеи там, где скверна ещё не коснулась земли. Возможно, она не ушла слишком глубоко в землю, оставив плодородные слои, возможно, её можно перекопать, снести подальше, а после избавиться – это и предстояло узнать старейшине в их отсутствие. Из дома он выходит один, но к назначенному времени их уже трое: бледный Беррик и сосредоточенный Фрей со своим керриганом присоединяются к их поездке.

Когда выводят рыжую, Лисандр уже сидит в седле, придерживая одной рукой устраивающуюся Трикс, которая хоть и быстра, но за конём поспеет разве что под землёй. С первым стуком копыт голубой стрелой взмывает в небеса керриган, закружив впереди. Их ведёт Беррик, а Лисандр позади него, но рядом с рыжей – следит, не даёт отъехать в хвост их отряда. И едва они удаляются от поселения, первый заговаривает, обращаясь ко всем:

— Не стоит шуметь и приближаться к их лагерю слишком близко, пока не оценим обстановку, — в глубине души надеется, что это просто люди с материка нашли себе пристанище, совсем не адепты проклятых богов. Повернувшись к рыжей, он легко отцепляет клинок и протягивает его, подъехав почти вплотную – пальцы сжимаются на несколько секунд сильнее, прежде чем ослабить хватку и оставить оружие в руках своей владелицы: — Расскажите о себе, мисс Фокс. Кто Вы и какую цель преследуете.

Он не надеется на искренность, но ждёт её. Наверняка Альрик не одобрит это решение – взгляд невольно скользит по его лицу, – Лисандр и сам не до конца его одобряет. Но случись что, о девчонке ему будет думать некогда.

Отредактировано Лисандр Пэйтон (2019-07-20 14:56:39)

Диана стояла перед группой, ощущая себя так, словно в чем-то провинилась. Недоверчивые взгляды, осуждающие перешептывания - все это читалось глазами девушки как на ладони. И если она хочет что-то узнать здесь, нужно хотя бы сейчас засунуть свою наглость в подкорку и дать возможность лорду Пэйтону все обдумать и принять решение. Злить кого-то своим препирательством явно не стоило. А если и прогонят, да будет так. В любом случае, Фокс так или иначе попадёт на место, где горят костры, однако в компании с мужами при оружии все-таки как-то спокойнее за себя.

В переговоры девушка не лезла. Она понимала, что сделает этим только хуже. А после и вовсе подчинилась, сдав ее кривой зазубренный клинок на хранение Лисандру. На случай, если кто-то решит от неё избавиться, ее пояс был снабжён парой скрытых метательных ножей - вполне хватит, чтобы вырубить двух противников, а потом удрать через окно. Сейчас же она прошла за Эдриком, подпинывая ближе к дому Вилсо маленький камешек, который почти у двери ударился о кочку и отлетел в сторону.

Диана лежала на лавочке в обеденном зале дома, согнув ноги в коленях. На указательном пальце левой руки она балансировала одним из метательных ножей. Принятие решения лорда Пэйтона, казалось, затянулось на целую вечность, но вскоре Эдрик таки вошёл в дом.

- Пойдём. Тебя зовут. - кратко и неуверенно выпалил тот.

Девушка резко, будто с испугу, посмотрела на него. Ножик соскочил с пальца и полетел вниз, оставив краткий порез, из которого тут же пошла кровь.

- Ну вот, - Диана села на лавочку и потянулась другой рукой за упавшим ножом. - нельзя же так пугать.

Из дома Вилсо Фокс вышла вслед за Эдриком без какого-либо давления. По дороге он вкратце поведал о принятом решении, а потому надобность в разговоре с лордом полностью отпала. К слову, Диана все ещё не знала кто тот, второй мужчина. Спросить об этом как-то даже и возможности не подвернулось. А когда она вспомнила про Эдриком, того уже и след простыл. Оставалось только задать этот вопрос непосредственно незнакомцу, когда выдастся подходящий момент.

Лисандр уже сидел на лошади, когда девушка только переступила порог дома. Ее же лошадь подвёл к ней один из гвардейцев, дабы не терять времени.

Возглавил тут же выехавшую группу тот самый Беррик, имя которого Диана уловила из уст Лисандра. Он и рассказал про огни в южной роще. Диана держалась следом за ним, а практически рядом с ней ехал и лорд Пэйтон - по всей видимости решил проконтролировать ее самолично. Почти в конце пути он сблизился с ее лошадью и вернул клинок, что девушка сочла за знак долгожданного доверия к ней. Тут же Лисандр поинтересовался о том, кто она такая и откуда, на что ответ нашёлся сам собой.

- Я - дочь известного морионского пивовара во втором поколении, - ответила девушка. - но меня не устраивает такая жизнь и я решила заняться поиском пропавших людей. Увы, но иногда приходится встречать сопротивление.

Весь путь пролегал по заражённой земле и Фокс приходилось часто успокаивающе поглаживать свою лошадь по загривку. Ей заметно плохело с каждым метром в противоположную сторону от деревни. Да, запашок тот ещё. В какой-то момент и сама девушка закрыла лицо маской, дабы частично перебить разражающееся зловоние, исходящее от земли. На фоне этого о ее спутниках думать и не приходилось - только лишь о приеме ванной с необходимыми моющими средствами по возвращению в Морион с последующей «стиркой» всего снаряжения.

Наконец, из-за холма показался дым. Лисандр скомандовал стоп лишь завидев две фигуры, стоявшие, как подумала девушка, на стреме. Диана сразу приметила странное обмундирование чужаков, а так же и их незнакомый язык, на котором они переговорились изначально. Вскоре они заговорили на Общем, поприветствовав группу как путников. Девушка решила не лезть на рожон и пронаблюдать за тем, что сейчас будет, а потом вмешаться с вопросами, если подвергнётся случай.

Отредактировано Диана Фокс (2019-07-20 15:05:23)

Морион.

Морион, Морион, Морион.

Он помнит. Долгий, изматывающий путь, украшенный лишь обществом прелестной Илле, и неприязненные взгляды, простреливающие спину аккурат меж лопаток. Он помнит шепотки, помнит враждебность, закравшийся страх за жизнь свою и каравана, что он должен защищать. Да, не всё то, что Морион – Берриганы, но они там везде, простирают свои крылья стервятников, влияют на умы людей. Кажется, рыжей всё равно, что он из Пэйтонов, или она превосходно делает вид, но теперь планка доверия к ней не просто падает, а обрушивается куда-то вниз. Избавиться бы от неё сейчас, никто ведь и слова не скажет против, наоборот скорее облегчение испытают: Беррик напряжён, Фрей кидает неодобрительные взгляды, а Альрик и вовсе глаза закатывает, подчёркивая общее недоверие. Увы, но нельзя просто убивать из-за одних лишь подозрений – никто этому не учил, понимание приходит само.

Вместе с зимой и походом приходят мысли о Турге: гнетущие, мрачные и печальные. Взор безошибочно поворачивается в сторону гор, и лишь напряжение, внезапно сковавшее Трикс, уводит от воспоминаний. А Трикс ведёт себя странно, прижимает гребни к голове, опускает свою мордочку, разворачивается, цепляясь двумя левыми лапами за камзол, да так крепко, что ткань неудобно натягивается. Она смотрит не вперёд – на землю, испускающую такой смрад, что хочется закашляться, и лишь усилием воли удаётся не нарушать установившуюся вновь тишину. Лисандр подносит к лицу надушенный платок, а мысли всё ещё крутятся вокруг Трикс – плохой знак, что кайнуру не нравится земля. Почти пугающий, ведь эти звери так любят в ней копаться, прорывая туннели даже без необходимости; помнится, по молодости от лап Трикс пострадала не одна клумба.

А запах всё усиливается, забивается в ноздри с такой злобой, что уже и платок не спасает: от сочетания цветочных духов и мерзкой сладковатости гниения начинает тошнить. Приходится напоминать себе раз за разом, что нужно держать лицо, нужно быть сильным, внимательным, смелым – это то, что от него требуется, от него этого ждут. И это почти невыносимо, сложно, он не справляется. Хочется развернуть коня, скакать как можно дальше от этого запаха, упасть в душистую траву и кататься в ней, словно дитя, пока все запахи не исчезнут. Собственная уязвимость ужасает.

Пугает и запустение этих земель. Слова словами, но видя воочию заброшенность, отсутствие какой-либо жизни, не только человеческой, становится не по себе. То ли мор здесь прошёлся, то ли невидимая и неизвестная никому, кроме местных, война. Словно и не в своих землях вовсе проезжает, а на проклятой чужбине, и всё труднее не поддаваться общим настроениям. Кто, как не злые боги и их последовали, могли совершить подобное с некогда плодородной почвой? Злые – однозначно, но проклятые ли? Мрачность окутывает лицо, словно вуалью: уж не на него ли обозлились Семеро за то предательство, что он совершил, не отдав осквернителя под суд инквизиции и Неведомого? Это их наказание?

Тревога не успевает окончательно завладеть его сердцем, её перебивают вышедшие незнакомцы: подозрительные, мрачные, закутанные в тряпки. Лисандр поднимает ладонь, останавливая их небольшой отряд, и легко кивает Беррику, показывая, что понимает его знак. Взгляд мельком уходит к керригану, продолжающему кружить и не заметившему этих людей, но, может, он видит что за ними, дальше? Что бы не вело птицу, но она отлетает дальше, взмывая выше и почти теряясь на фоне голубого неба. Толку от керригана никакого, гораздо полезнее приглядеться к незнакомцам, переговаривающихся на странном, неясном и неприятном языке; это вызывает досаду. Зная, что никуда ему далеко не деться от родового гнезда, Лисандр и не интересуется языками, даже от приятелей с других земель – видимо, зря. Как иногда интересно поворачивается жизнь, и никогда не предугадаешь, какие знания могут понадобиться. Видимо, все?

Когда чужаки заговаривают на общем, их речь цепляет слух, будто камнем по стеклу – более чем неприятно. Не только акцент, но и сами речи, словно эти люди здесь хозяева, вовсе не Пэйтоны. Это раздражает, но не настолько, чтобы выказать внешне, и гораздо меньше заговорившего первым барона. Взгляд, что он кидает на Альрика, острый, холодный, но приветствия звучат и все вопросы заданы. И Лисандр не вмешивается, опускает взгляд на змей на своих рукавах, гадая, узнают ли в нём одного из Пэйтонов или нет. Он доволен, что Альрик не называется, а рыжая молчит, и пусть её лицо скрыто маской, наверняка внимательно прислушивается. Есть в её желании вынюхивать что-то неприятное, что-то… как у ищейки какой. А ведь она кого-то ищет, кого-то на «А» – Эдрик рассказал, но Лисандр не запомнил имени.

Мёртвая земля… звучит, как приговор, окончательный, не терпящий обжалований – так инквизиторы обрекают на смерть осквернителей. Лисандр не верит, не хочет, кто эти чужаки такие, чтобы знать и решать? Пришли на чужие земли, привели за собой мор и смрад, как из пасти гиалурана – нет, боги уберегли от встречи с этим монстром, но представить несложно. Уже и в его душе чужаки вызывают агрессию, и, как не странно, лишь присутствие остальных сдерживает его от необдуманных речей и поступков. Вновь и вновь, как молитву, Лисандр напоминает себе о сдержанности и благоразумии. О необходимости дышать аккуратно.

Он не верит рыжей и опасается барона. Его беспокоят люди, что он взял с собой: Беррик заметно нервничает в присутствии чужаков, страх в нём переплетается с враждебностью, а это всегда толкает на бессмысленное насилие и необдуманные поступки. Вернуть бы его обратно домой, раз они уже совсем близко к тому лагерю, чужаки в плащах не иначе дозорные, выставленные по периметру, благо, отряд до этого с ними не сталкивался. Трудно представить, во что может вылиться такая встреча: страх перед неведомым подчас толкает на самые смелые и отчаянные дела. Фрей же напротив собран и серьёзен, его конь совсем рядом, закрывает слева. И к седлу приторочено ружьё: фехтовать в полях ни к чему, а вот отбиваться от зверей хищных необходимость. Да только в зверей стрелять – не в людей, и Лисандр это прекрасно понимает. Ему ведь и самому не приходилось.

Забавно, если из них всех, не считая охраны Альрика, только рыжая знает и умеет убивать. Теперь ведь совсем неясно, в чью сторону она может повернуть клинок.

Отредактировано Лисандр Пэйтон (2019-07-21 23:23:02)

Где-то в вышине слышится пронзительный свист керригана, и Фрей поднимает руку, закрытую почти до локтя плотной перчаткой; мгновение – и птица уже внизу, цепляется за своего хозяина, косится тёмными глазами на чужаков. Кажется, и ей они не нравятся, или запахи гниения настолько сильны, что достигают её обоняния? Беспокоят ли они падальщика? Эти мысли почти занимательны, возникают сами собой в неподходящий момент – обычное дело; приходится заталкивать их подальше, надеясь вспомнить когда-нибудь потом.

Уголки губ чужака приподняты, это смотрится странно. И совсем не враждебно.

Проскользнувшее «Арк» цепляет слух, ведь где-то уже слышал что-то схожее, совсем недавно, и, казалось, вот-вот ухватит истину за хвост, но вместо неё сознание затопляет ярость: тягучая и полыхающая одновременно, она течёт по вена и зажигает сердце. Как эти люди смеют обвинять в чём-то его отца, приложившего столько усилий на восстановление Редларта, на помощь жителям, на спасение земель после разорения из-за пришедшей Пустоты? Сколько времени, сил и ресурсов затрачено, сколько ночей осталось без сна в те тёмные дни, когда иногда казалось, что нет никакого просвета впереди, что Редларт погибнет вместе с покинувшими его жителями, и только Боги поддерживали их, придавая сил.

— Да как смеешь ты, чужак, говорить такое о нашем лорде. Это вы принесли с собой мор в эти земли!

Лисандр вздрагивает от громкого голоса Беррика, взвившегося к небесам. Пусть в душе его страх, но в синих, как неспокойное море, глазах – злость и сжигающая ненависть к чужим. Конь под ним тоже беспокоен, переступает копытами, тревожа и без того обезображенную землю и, кажется, что запах смрада от этого становится только сильнее, но Беррик словно и не чувствует, его лицо в светлых веснушках открыто, в недовольстве о запахах позабыто. И он не закончил, ведёт коня ближе, порываясь высказать что-то ещё: колкое, яростное и глупое.

— Достаточно, — голос Лисандра непреклонен, но не зол. Ярость покидает его при мысли о богах: может, то не отец виноват вовсе, может, чужаки и правы. Нет, не намеренно, ведь ясно, что Семеро не снизойдут до разговоров с какими-то чужими, их боги предпочитали наблюдать и карать… или благословлять. Или проклинать тех, кто шёл против их воли и связывался с осквернителями. Месяц же достаточный срок, чтобы проклятие начало действовать, не так ли? Насколько большую ошибку он допустил, солгав тогда Клиффу?

Беррик замирает, фыркает в сторону чужаков и отъезжает ближе к Фрею, молчаливому, но такому же разозлённому – это видно и в его глазах. Лисандр понимает их, обоих, раздражение в нём не утихает до конца, пусть больше не клокочет злобой, удаётся бороться. Так они и стоят рядом, втроём, а всё остальные чужие: и двое, замотанные в странные одежды, и рыжая, прибывшая из Мориона по туманным причинам, и Альрик, неясно зачем забравшийся в седло, и его телохранители.

Аркан. Вот имя, названное Эдриком.

Хмурясь, Лисандр пускает коня вперёд, приближаясь к чужакам и возвышаясь над ними, будучи верхом. Кто же этот их господин, что бесцеремонно устраивает свой лагерь на чужих землях, не выспрашивая на то дозволения маркиза, да ещё смея хулить его не только среди своих разбойников, но и перед случайными путниками? Страсть как интересно с ним познакомиться и, по возможности, свернуть ему шею. Уже готовы колкие слова приветствия, высокомерного и озлобленного, недовольства, что потечёт витиеватым ручьём, стоит открыть рот, но взгляд невольно цепляется за Альрика, с которым они теперь почти вровень, и буквы, забыв оформиться во фразы, застревают в горле.

Ему улыбнулись. У Альрика нет причин злиться, разве что беспокоиться за почву, за посевы, но даже так он безукоризненно вежлив, спокоен, все эмоции словно гаснут об него, утопая в омуте невозмутимости. И разве у Лисандра есть причины так негодовать? Сердился бы отец, узнай о себе подобное? Едва ли, но обязательно бы разобрался, не став почём зря обижать простых людей, не зная, что же стоит за их словами. Лисандру ещё многому учиться в этой жизни, он это знает, признает и не станет упускать свой шанс. В уголках губ прячется улыбка.

— Это – владения Пэйтонов. Владения моего отца, — наконец заговаривает он с чужаками, и голос его спокоен и нетороплив. Платок приходится убрать, не через него же говорить; вдох-выдох ртом. Лисандр первый спешивается, морщится, когда острые коготки цепляются за камзол, не сразу отпуская: Трикс не горит желанием спускаться на землю, держится за седло и остаётся верхом, глядя настороженно по сторонам, почти затравленно. Стоит ли так мучить бедное сознание? — Моё имя – Лисандр. И мои спутники: барон Альрик ван Гарат, Фрей, Беррик и Диана.

По очереди поднимает на каждого взгляд, представляя незнакомцам; привычно, почти не задумываясь, выказывая уважение барону. Недовольство, пропитавшее этот день его действиями, постепенно затихает, сменяясь не только благодарностью, но и облегчением – кто, как не Альрик поможет в переговорах с этими чужаками? Счастливое стечение обстоятельств свело их вместе именно вчера. Возможно, боги на него злятся не так сильно?

Телохранителей не представляет, ведь те наёмники, тени, совсем не спутники.

— Я прошу провести нас к вашему господину, — вежливо продолжает, крепко взяв коня за узду, кажется, и не собираясь возвращаться в седло. Не видно других лошадей, на которых могут ускакать чужаки, да едва ли им долго путь держать – роща совсем близко. И, подумав, добавляет: — Мне необходимо знать, что случилось с нашими землями.

Есть кое-что ещё. Оглядываясь через плечо, видит Беррика – взгляд того обращён на чужаков, всё такой же неодобрительный и подозрительный. Нервозность его в каждом движении рукой, в каждом перестуке копытом коня; опасно брать с собой человека, готового в любом момент всполошиться, пусть его преданность трогает сердце. Ведь сердце так ненадёжно в принятии любых решений.

— Беррик, ты можешь вернуться обратно. После ночных бдений стоит выспаться.

— Но!..

— Беррик, — голос становится чуть более раздражённым, и Лисандр осекается. Подавляет вздох, напоминая себе, что о нём и Фрае просто волнуются, тут не за что сердиться. Впрочем, успокоить тоже не выйдет. — Мой отец должен знать, где я в случае чего.

Беррик бледнеет, и обветренные веснушки выступают на его лице, а через мгновение краснеет, бросает злой и угрожающий взгляд на чужаков, но, к счастью, этим всё и ограничивается. Кивнув, разворачивает своего коня, помчавшись обратно, а Лисандр оборачивается к чужакам, внимательно на них посмотрев. Он готов идти, и он пойдёт. Потому что ему нужна правда, и, если чужаки не лгут и действительно знают, как вылечить их земли – пусть так.

Альрик ван Гарат думает. Альрик ван Гарат вспоминает – точнее, пытается вспомнить; копается в глубинах памяти, чтобы извлечь на свет – что? Имя, время или место? Или все сразу? Сложить кусочки головоломки в одно целое. Так бывает, когда на языке вертится какое-то слово, но никак не получается его произнести, и вот оно ускользает, все дальше… Нет. Теперь он вспомнил. Он знает эту женщину, что повела их за собой, словно хитрая лисица – в логово зверя. Вернее будет сказать, он видел ее раньше; имени ее он не знает, впрочем, это и неважно. Дальше. Когда – вскоре после прихода Пустоты, когда на острове оказались заперты многие чужестранцы, ища кто спасения, а кто – утешения. Она не принадлежала ни к тем, ни к другим. Дальше. В торговой палате – вот где он видел ее, но не только ее. С ней было еще несколько человек, их лиц он не разглядел, зато услышал обрывки разговора, который они вели с его, Альрика, коллегой. Речь шла то ли о зельях, то ли о приправах. Но любопытным показалось ему то, что женщина и ее спутники вовсе не пытались сбыть товар по выгодной цене, как это обычно бывает в торговой палате. Нет, все было наоборот – его коллега желал страстно заполучить их товар, взвинчивал цену, пытался умаслить их, но, кажется, сделка так и не состоялась. В тот раз ему довелось услышать название народа, к которому принадлежала женщина с белокурой копной волос и подведенными глазами.

Но было кое-что еще. Не в торговой палате и даже не после Пустоты. Гораздо раньше, во времена его молодости, когда он только постигал искусство торговли и красноречия. Пухлый студент-одиночка, жадно вчитывающийся в труды минувших дней, в исторические рукописи. Тогда это казалось ему невероятно интересным: познать все народы мира, найти подход к каждому из них, ведь успешные переговоры – залог удачной торговой сделки. Многие из этих знаний до сих пор были при нем, и теперь он постепенно извлекал их на свет, ступая по мягкому настилу леса, а длинная походная мантия цеплялась за корешки, пачкалась о влажный мох. Пачкаются и его воспоминания, он не может понять, подводит ли его память, но сомнений быть не может – он читал об этом народе, некогда обитавшем в городе-государстве на севере материка. Не народе даже, а племени численностью несколько тысяч. Культ – вот более подходящее слово. Он ужасается вновь обретенному знанию, но стоит ли говорить об этом сейчас, пока он идет вслед за женщиной в глубь леса, а позади него – двое телохранителей, Лисандр и его человек, и замыкает процессию Диана Фокс. Наемники, которым он заплатил за сопровождение, подобны теням, они подчиняются приказам, но и у теней есть свои страхи. Диану Фокс он не знает и не доверяет ей. Человек Пэйтона уже показал себя, он явно опасается чужаков, даже боится их, хоть и пытается это скрыть. Разве что Лисандр, возможно, смог бы отнестись с пониманием к той информации, что готова слететь с уст ван Гарата, но остальные не поймут его, отшатнутся и, чего доброго, схватятся за оружие, а их отряд сейчас в очень невыгодном положении, в самом сердце лагеря чужаков.

Но было кое-что еще… В тот день, в торговой палате. Теперь Альрик почти уверен в этом.

Он увидел этого человека среди зарослей, подобно древнему идолу укутанного благовониями. Его глаза, до краев заполненные чернотой, казалось, пронзали их всех насквозь. Мурашки пробежали по коже старшего инспектора; он не боялся – пока что. Но его опасения, и до того копившиеся, подобно невысказанной обиде, стали бурлить с новой силой и уже готовы были выплеснуться наружу раскаленным потоком. Но дай он волю эмоциям, какая судьба их ожидает? В их маленьком отряде, затерянном в южной роще в Семерыми забытом месте, Альрик был самым старшим, а значит, на нем лежала своего рода ответственность за его несмышленых спутников, хоть он и не испытывал к ним особой привязанности. От него ожидают реакции, которая направит их дальнейшие действия.

Барон услышал, как телохранители подступили к нему ближе и потянулись за оружием. Случись что, им всем не выбраться отсюда живыми, и кто будет искать останки старшего инспектора торговой палаты? Кто позаботится о двух его особняках – столичном и загородном? Кто, в конце концов, вспомнит о его роскошных нарядах и припрятанном в подвале вине высшего качества?

Здесь им явно не рады, но, с другой стороны, будь на то воля Семерых, эти чужеземцы уже могли бы прикончить их, но вместо этого провели к своему лидеру, который был готов говорить с ними.

Было кое-что еще, и теперь Альрик почти уверен в этом: ему приходилось видеть не только эту женщину, но и человека с бездонными черными глазами. В тот же день, в торговой палате, на одном из спутников кучерявой женщины – или же это она была их проводником и переводчиком? – была надета темная вуаль, скрывавшая лицо. Аркан. Но Альрик ван Гарат, сложив теперь воедино части головоломки, знает: это даже не имя, по крайней мере, не в общепринятом смысле. Скорее, титул. Барон глубоко вздыхает, опьяненный пропитанным ароматами воздухом, дышать которым не в пример легче, чем миазмами с полей.

– Мы глубоко польщены тем доверием, что оказал нам народ гелтров, проведя в свой лагерь, – начинает он поклоном свою речь прежде, чем кто-либо из его отряда скажет лишнего. – И мы с благодарностью принимаем честь говорить с верховным жрецом Арканом, да направит его Неведомый.

Он говорит, стоя лицом к предводителю чужаков, однако его слова обращены и к Лисандру Пэйтону, своего рода не высказанные лично объяснения. Но он озвучивает лишь ту часть информации, которая не повредит недальновидным умам Фрея и остальных; оставшуюся часть того, что ван Гарат вспомнил – и что попытался вновь забыть, – он не раскрывает ни лорду Пэйтону, ни остальным членам отряда.

– Позвольте представиться, как требуют того правила приличия, – продолжает инспектор, поочередно указывая на себя и остальных. – Меня зовут Альрик ван Гарат, и я представляю интересы торговой палаты, вероятно, знакомой вам не понаслышке. Со мной прибыл лорд Лисандр Пэйтон, сын хозяина здешних земель, пораженных недугом. За ним стоит его верный человек по имени Фрей, а еще дальше – Диана Фокс, дочь пивовара.

Последнюю фразу он произносит с едва уловимой иронией, так и не поверив словам девушки о ее происхождении.

Умение красиво говорить, да так, чтобы к тебе прислушивались, никогда не давалось Диане. С одной стороны это и не особо было нужно тому, кто ошивается по сомнительным заведениям Мориона в поисках новых заказов на поиск того или иного человека, а иногда - предмета. С другой же стороны, владение этим навыком могло помочь развязывать людям рты и выпытывать из них информацию. Барон в этом плане преуспел и смог подобрать нужные слова, ведь кто знает: быть может, местные жители настолько надоели этим людям, что те уже могли броситься на любого, кто опять скажет о том, что от чужаков одни беды. К слову, о титуле барона Альрика ван Гарата Диана узнала уже от лорда Пэйтона, который и представил всю группу этим двум "охранникам", если можно так выразиться.

Один из охранников практически назвал имя своего хозяина, но оступился, будто не хотел раньше времени его выдавать. По обрывку имени Фокс смогла понять, о ком идет речь. Этим лагерем управляет Аркан - ее наниматель, который так и не связался с ней никаким образом.

Перед тем, как спешиться с лошади, девушка закинула клинок за спину, утянув лямку ножен так, чтобы та не болталась. Да, весь путь, с момента возвращения ей оружия Лисандром, Диана везла его в руке - чуть в стороне от себя, ведь ей казалось, что молодой лорд может в любую секунду потребовать сдать свое оружие обратно, особенно после слов про Морион, после которых его выражение лица приняло неприятный оттенок. У Пэйтонов были какие-то претензии к тем, кто там живет, но Фокс об этом не в курсе. Она никогда не интересовалась подобными делами и никогда не заключала контракты с кем-то из высших семей Дагорта.

Лорд Пэйтон добавил пару слов от себя в довольно мирном ключе сразу после барона, после чего отправил своего помощника Беррика, который довольно агрессивно отреагировал на слова о том, что во всех бедах этой земли виноват ее хозяин - обратно, дабы, в случае чего, тот предупредил о местонахождении оставшейся в роще группы кому следует. Диане добавить было особо нечего, зато вопросов появилось куда больше, чем было изначально. Правда, уже не только к Аркану, но и к Лисандру. Осталось только найти момент, когда можно будет их ненавязчиво задать и одному, и второму.

Чужаки сопроводили группу в свой лагерь. Он был хорошо укрыт в лесу, который, к слову, практически не пострадал от непонятной болезни земли вокруг. Дышалось здесь намного легче, чем в деревне и вокруг нее, но девушка решила пока не снимать маску с лица, дабы сойти за обычного наемника хотя бы в глазах местных жителей. Сам лагерь совсем не похож на пристанище беженцев, а скорее даже наоборот. Все, что здесь находилось, приобретало строго черный оттенок: одежды, снаряжение, навесы, убранства. Люди здесь двигались не спеша, будто берегли энергию для чего-то. Диана даже подумала о том, что тут живут своего рода друиды, о быте которых она читала в книжках из маминой библиотеки. Только вот мешает множество несостыковок с описанным на бумаге и тем, что происходило здесь. Но сам факт...

Подкравшаяся неожиданно для девушки женщина перехватила всю группу на себя и, уже полностью назвав имя своего хозяина, проводила ее вглубь рощи, где, как оказалось, была основная часть лагеря. Умно. Снаружи лагерь практически не видно, а если зайти в лес, то не видишь его полностью, что мешает оценке количества людей, поселившихся здесь. Это может спасти от многих угроз как со стороны местных жителей, так и со стороны представителей местной фауны, по каким-то причинам еще не покинувшим эти земли.

В глубине лагеря, в тени деревьев, сидел он. Аркан сильно выделялся среди прочих обитателей лагеря, во многом благодаря своим бездонно черным глазам. "У людей не бывает таких глаз" - подметила про себя Диана. Ей не было так страшно, как телохранителям барона Альрика ван Гарата, тут же потянувшимся за своим оружием, но присутствие здесь темных сил определенно чувствовалось. Но темных ли?

Барон вновь начал говорить в мирном ключе. Диана находилась позади всех, решив опереться спиной об ствол дерева. Она все еще старалась выглядеть, как наемник. Наемник, что не потянулся за оружием при виде необычного человека. Она все еще придерживалась старой тактике - наблюдению. Пока это ее основная роль. Она все еще ощущала недоверие со стороны ее спутников к себе и теперь она поняла, как можно его завоевать. Нужно только выждать момент и рассказать о том, что же ищет здесь Аркан. Возможно, это поможет узнать, что тут все-таки за чертовщина такая происходит...

Голос Фрея за спиной тихий, напряжённый, подозрительный – в нём сквозят недружелюбие и опаска. Лисандр наоборот настолько заворожён Арканом что реагирует не сразу, но только едва поворачивает голову – им мешают. Заговаривает женщина, имени которой они не знают, а она не торопится просвещать, называя себя лишь посредником. Предупреждения Фрея не забываются, но отходят на второй план: Лисандр внимательно вслушивается в чужую речь, замечая, что даже их имена звучат дико на странном, резком наречии. Взгляд скошен на Альрика – понимает ли он их, насколько хорошо знаком? Осведомлён – так говорит Посредник. Что ещё скрывается за невозмутимым лицом?

Внимание вновь приковано к паре чужаков – жрецу и его посреднику. Последняя смотрит на Аркана с таким глубоким уважением на границе с восхищением, как и полагается при обращении к божественному служителю. И с удивлением отмечается, что в нём нет такого трепета к жрецу, волнения и опасения по-прежнему терзают, замаскированные упрямством, но не исчезнувшие. Не только из-за глаз, украденных у ночи; помыслы его чисты, стремления – благородны, но он уже запятнан грехом, а бездействие с каждым днём его усугубляет. Острыми когтями впивается страх – а если его насквозь видят, если осудят? Как много видят эти глаза?

Любопытно.
Пусть он никогда не узнает.
Есть тайны, которых лучше не касаться.

Аркан мертвенно спокоен – определение приходит само, совсем невесёлое, но и не тревожащее. Сейчас, над этой рощей, их рощей, распростёрты крылья Неведомого, самого радушного из богов – все приходят к нему в своё время. Все они стремятся к нему, желая соединиться в единое целое в нужный час.

Когда Аркан заговаривает, всё вокруг словно замирает: его голос тих и ровен, но ни одно слово не теряется в шелесте травы и скрипе деревьев; ничто не смеет прервать. В интонациях нет угрозы, нет предупреждения, нет злости – нет ничего. И всё же возникает ощущение, что именно так выносят приговор: безжалостно и неумолимо.

Ни одно слово не кажется знакомым, сознание цепляет лишь отдельные слоги, напоминающие что-то из их речи, но совершенно не помогающие уловить смысл. Диковинный, грубый язык, лишённый мягкости Общего, режет слух, и потому речь Посредника кажется почти ласковой. Лисандр внимает ей, смотрит прямо в глаза, и мрачнеет. Кто мог посметь, даже вообразить украсть реликвию у тех, кто служит Неведомому? И, самое главное, кто насколько храбр и одновременно глуп, решив, что может принести священную вещь в земли Пэйтонов? Слабоумие не грех, но иногда причина умереть.

Впрочем, гнев плавно уступает место удивлению – вслед за движениями Аркана. В нём ощущается всё меньше человеческого, даже жесты – словно, плывёт в воздухе, или живёт совсем в ином пространстве, остальным недоступном. Одновременно завораживает и пугает, но не своей не человечностью – жавшаяся до сего момента к его ноге Трикс тянется к Аркану, будто заворожённая. Беспокойством диктуется безотчётное желание окликнуть её, одёрнуть, но он не смеет – ни прервать тишины, ни помешать жрецу. В своей беспомощности он только наблюдает, почти не слыша нового потока слов, всё внимание приковано к любимице. Её спокойствие – тень спокойствия Аркана, не человека – чего-то выше.

Лисандр медленно, кусками выдыхает, не заметив задержанного дыхания, а сердце бьётся быстрее. Не из-за Трикс, что оборачивается и приподнимается на задних лапах, чуть шевеля гребнем и сияя вновь живыми, не затравленным глазами, но из-за произошедшего только что. Его охватывает благоговение, читаемое во взгляде Посредника – теперь понятна и сонливость, воцарившаяся в роще, и очевидно божественное благословение. Терзавшие его страхи кажутся смешным до нелепости и почти жалкими – если Неведомый будет его судить, то заслуженно. А пока ему предлагают помощь, которая так необходима.

Что-то в словах Посредника неуловимо цепляет, но сосредоточиться – понять, не успевает, его ведёт жест Аркана.

— Милорд, — одёргивает голос Фрея. В нём столько беспокойства и опасений, что Лисандр невольно оборачивается, вместо того, чтобы сделать шаг вперёд, задумчиво смотрит. Он ещё помнит предупреждения, но не находит для них оснований. Он понимает страхи, но сам их больше не испытывает. Его трогает беспокойство, но есть кое-что важнее. Жизнь и судьба Лисандра не принадлежат только ему одному, никогда такого не было и не будет. Это – предопределёно его рождением, от этого нельзя сбежать; он должен позаботиться о людях и землях, а для этого узнать правду.

И Лисандр мягко улыбается, но во взгляде его – холодная решимость.

— Всё хорошо. Неведомый поведёт нас.

Он отворачивается, обратив взор вначале на Посредника, связывающего их с Арканом. Едва заметно склоняет голову, и только после этого выступает вперёд, подходя ближе к жрецу. А над его головой, в ветках дерева, таятся чёрные вороны, смотрят молчаливо и внимательно мудрыми глазами. Холодные мурашки бегут по шее, охватывают руки широкими браслетами – то не страх, а священный трепет. Лисандр опускает взгляд, смотрит прямо в невозможные глаза – без прежней опаски, не таясь.

— Я готов, верховный жрец, — голос его твёрд, а на душе спокойствие. И это почти позабытое ощущение: Дагорт душит его чужими людьми, клокочущими орлами и рычащими львами, Редларт в упадке, все его беды тяжкой ношей оседают на сердце; месяц дождей принёс одни лишь тревоги и терзания, знакомства, наполненные болью. — И я помогу вам найти реликвию.

Он не думает о своих спутниках, но и о себе тоже – главное люди, что должны жить, земли, что должны цвести, и кони, что должны пастись и набираться сил.

Священная реликвия тоже должна оказаться на своём месте.

Отредактировано Лисандр Пэйтон (2019-08-14 23:07:34)

Посредником она назвалась – кудрявая женщина без имени, обитательница лагеря, что затерян в южной роще. Выбор слова был сознателен, ведь ее Общий чистый и плавный, подобно водам реки Маас. Какова ее роль во всем происходящем? Почему по воле Неведомого их пути вновь пересеклись? Не в состоянии найти нужные ответы, Альрик смотрит в ее подведенные черным глаза, пока она не поворачивается лицом к Аркану, и теперь взгляд скользит дальше, к другой паре глаз, на этот раз черных до краев. Его тело неподвижно, лицо непроницаемо, голос невыразителен. Всё в Аркане – с частицей «не»; нежив ли он? Барон отгоняет от себя эту мысль и старается вслушаться в слова, черными птицами вылетающие из уст мужчины, но бесполезно: грубый язык чужестранцев звучит непривычно, хаотично; Альрику неведомы значения этих фраз. Однако он чувствует, что слова заполняют его разум так же, как чернота заполняет глаза Аркана.

Он слушает женщину-посредника, покорно опустив руки и скрестив ладони перед собой, а лицо его не выражает никаких эмоций, но до нечеловеческой бесстрастности Аркана ему все же далеко. Кайнур лорда Пэйтона, о котором ван Гарат уже почти забыл, тянется к верховному жрецу подобно тому, как листва тянется к солнцу. Движения Аркана плавные, такие же, как у других людей в лагере – непонятно, имитируют ли они своего лидера, либо же находятся под воздействием какого-то дурмана, либо же это отличительная черта их народа. Спокойствие Аркана передается и зверю, даже Альрик, несведущий в вивисекции, понимает, что животное стало  умиротворенным. Происходящее кажется противоестественным, будто все они в один миг оказались во сне, где всё происходит крайне неторопливо и до жути плавно. Инспектор моргает.

Слова Аркана, переведенные светловолосой женщиной, проливают свет на мотивы чужестранцев. Что это за реликвия, которую они утратили, Альрику неизвестно, но он предполагает, что у нее должно быть особое назначение среди последователей Неведомого, раз уж она так ценна для них.

Для барона земля – не сердце. То, что может приносить доход; то, по чему он ежедневно ступает; то, что было поражено хворью. Тем не менее он отдает себе отчет, какую роль земля играет в жизни местного населения, и раз уж все они оказались здесь, перед лицом Аркана, то нужно докопаться до истины, как крестьянин копает землю в тщетной попытке выкорчевать оттуда порчу.

Взгляд Альрика снова скачет быстрой ланью – на этот раз на Лисандра Пэйтона, который уподобился своему питомцу и тянется к верховному жрецу не только телом, но, кажется, и мыслями. Барон чувствует это: молодой лорд не обращает внимания на своего помощника, его взгляд устремлен вперед, в черноту глаз, наблюдающими за ними. Слова Пэйтона пропитаны решимостью, он тоже спокоен, но и тверд в своих намерениях, он готов обратиться за помощью к Неведомому. Помочь последователям этого бога найти реликвию, чтобы они помогли найти лекарство для его земель.

Ничто из этого не трогает ван Гарата; он здесь всего лишь случайный гость, проходимец из столицы, его ступни привычны не к мягкому ковру леса, но к еще более мягкому ковру его кабинета в торговой палате. Он спокоен, но и равнодушен; вежлив, но лишь в силу привычки. Однако барон понимает, что в его же интересах помочь остальным разобраться в этом деле, если он хочет поскорее вернуться к привычной рутине. Ведь на носу скачки, о которых инспектор так много хлопотал в последние дни то тут, то там. А потому он произносит, обращаясь не к Аркану, а к посреднику:

– Пусть Неведомый направит взгляд слепца.

Посредник – это, пожалуй, очень подходящее слово. Не «переводчик» и не «представитель», а именно посредник – между ними, чужаками на своей земле, и богом в обличие Аркана, хозяина на чужой земле. Теперь Альрик понимает это.

Отредактировано Альрик ван Гарат (2019-08-18 00:51:46)

atrium carceri, cities last broadcast, god body disconnect — scene of the crime

Альрик делает свой выбор, и это прекрасно – над всеми ними распростёр крылья Неведомый, а в перьях его – родные люди, наблюдающие за потомками, переживающие и желающие сберечь. Смотрят ли они сейчас, его предки, дедушка, мама? На землях его рода, в роще, отмеченной присутствием Неведомого, их не может не быть; что же они думают, одобряют ли выбор? Желание вновь услышать голос матери жжёт изнутри, но даже Аркан не в силах погасить эту жажду – Лисандр знает, что только огонь уведёт его. Ещё слишком рано.

Подмечается жест, сделанный одним из гелтров, как называет их Альрик – даже в нём сквозит некая ритуальность. Люди подступают к ним, окружают молчаливыми тенями, словно и неживые вовсе – и разве должны быть? Усмешка не трогает губ, как и эмоции – сердце. И даже ожившая Трикс, ластящаяся и требующая внимания, не вызывает привычного умиления, пусть пальцы гладят её по тёмной мордочке бездумно. Только приказ, отданный полушёпотом, останавливает её любопытство от плотного знакомства с новыми людьми и вмешательства в их дела.

— Я могу узнать Ваше имя? — негромкое обращение к Посреднику не даёт искомых ответов. У неё нет имени. И почему-то это не кажется странным, разве у теней оно может быть? Возможно, «Аркан» – это тоже никакое не имя, возможно, Альрик осведомлён об этом чуть больше, но вопросы подождут. Собственный голос кажется слишком громким, разрезающим ритуальную торжественность, даже если их никто не слышит. На самом деле перед божественным ликом все имена не имеют значения.

Лисандр принимает одежды с благодарностью, пусть никто другой так не облачён – для этих людей это они с Альриком чужие. Балахон окутывает чернотой, ложиться тяжестью на плечи, как на лицо – белая маска. Лисандр сменяет перчатки, заткнув собственные за пояс ранее, и ядовитые ожоги вновь скрыты тканью, а кайнур, что их оставила, недовольно шипит. Кажется, ей не нравится новый облик хозяина, но он и внимания не обращает, взор обращён дальше, выше.

К Аркану.

Кожа его бледна, как льняное полотно, а порезы – вышитые кровью узоры. Они не заканчиваются на локтях, уходят дальше под чёрную ткань, и остаются лишь догадки – насколько далеко. Обступившие тени наполнены почтением, их движения – трепетом. Цепи крестят порезы, создавая новый узор, и во всём этом неясном таинстве столько ужасающего, странного, неправильного. В соборах ведь всё иначе. Когда горят священные костры инквизиции – всё иначе. Покойников в последний путь тоже сопровождают иначе. А цепи гремят, торжественно расходятся звоном по всей роще – и это почти болезненно.

Над их головами вороны – застывшие изваяния, и лишь глаза тускло блестят среди листьев. Они наблюдают, и они ли одни?

Остальных оттесняют, и Лисандр приказывает Трикс уйти к Фрею, смотрит на обоих спокойно, уже без улыбки. Когда выбор сделан, остаётся только идти вперёд, потому что позади них лишь мёртвые земли, сочащиеся гниением. Всё вокруг них мертво.

— Благодарю Вас, — прижатая к сердцу ладонь, и голова чуть опущена. Не пустые слова, не пустые жесты – Посредник оказывает им большую услугу, и лишь немного жаль, что им не познать слов Аркана. Лисандр хочет узнать их язык, ощущая себя почти что ребёнком в мире взрослых, слова которых не способен постичь, потому что заботы и беды их совсем иные. Впрочем, сейчас не время и не место для глупых аналогий и сожалений, потому что все приготовления уже окончены.

Начинается.

Звон цепей сплетается с ритмичностью барабанов, вкрадчиво, почти незаметно, и вместе они – музыка. Не торжественные песнопения в соборах, не стремящийся к небесам оргáн, но что-то дикое, от чего в ушах гремит и стучит в голове – ритмично, вторя каждому звуку. И голос, лишённый эмоций, удивительно точно вплетается в эту музыку, становясь её частью – слова неясны, но это уже и не имеет значения. Так даже лучше – голову не забивают лишние мысли. И запах, тонкий поначалу и навязчивый, он оплетает разум, расцветает горечью, царапающей лёгкие, проникает глубже, растворяясь в крови и отделяя душу от плоти. Тело почти не чувствуется – словно оно есть, но слишком лёгкое и одновременно тяжёлое, теряется где-то.

Глаза без отражения, глаза без души – они совсем рядом, темнее любой тьмы, что сгущается вокруг них. Лисандр не уверен, что за знаком действительно есть жизнь, что мир, теряющий свои краски, действительно существует. Это кажется закономерным, даже правильным – в противовес недавней смутной тревоге. Впрочем, его воспоминания теряются где-то среди запаха незнакомых трав и мерными боем барабанов, и только одна мысль бьётся в голове, как цепи о бледную кожу: выпей следом.

Пей, пей, пей.

Чаша тяжелит свои-чужие ладони, а к пряным ароматам примешиваются резкие, мерзкие – лишняя нота. Зелье, что им предложено, напоминает умирающие земли и видом, и запахом, и это так неожиданно верно, что Лисандр почти не морщится. Стоит Аркану пригубить, и он пьёт следом, запрокидывая голову, а маска мешает, но это неудобство – ничто. Запах кружит голову, и горечь оседает на языке, пробивается в горло, новой волной в кровь и по венам, растекается по всему телу, оседая в желудке, но на самом деле куда-то глубже.

Во тьму.

Жжение, что исходит изнутри, становится нестерпимым, вены подобны раскаленным бечевкам, что обвивают все тело, пронизывают само нутро, и от этих ощущений барон грузно оседает наземь, надеясь таким образом облегчить свои муки, отчего подол походной мантии еще больше окрашивается мхом и чернозёмом, а поверх этого накинут черный балахон, скрывающий то, что сейчас творится с бароном, и в этот момент он понимает, что зрение покидает его, он погружается в царство ночи, но лишь затем, чтобы прозреть снова, на этот раз по повелению Аркана, чей голос доносится теперь как будто из другого мира, из других времен, и вот Альрик подчиняется этому приказу, произнесенному на чужом языке, но почему-то интуитивно понятному, и он снова видит, но не только видит, еще и чувствует: то, что мгновением раньше пронизывало его согбенное тело, уже отступило, ибо он прозрел чужими глазами, а все остальное можно отринуть, и пора двигаться дальше.

Приходит ощущение единения, незримых связей, что перекинуты от неподвижных тел на земле к стоящим по кругу гелтрам, а затем к Аркану, средоточию этой силы, такой ослепительно яркой и такой непостижимо древней, что непроизвольно хочется потянуться к ней, приподнять завесу тайны, но одновременно приходит понимание, что дальше им путь закрыт, что перед ними встала непреодолимая преграда, которая направляет взор не вовнутрь, но вовне: на жужжащее, стрекочущее и извивающееся нечто, стелющееся над землей и липнущее ко всему, до чего дотронется, подобно мириадам крошечных насекомых, действующих как единое целое, подчиняясь неведомому позыву, однако Аркан дает понять, что это всего лишь эхо, отголоски боли, что пропитала здешнюю землю, но вдруг мощный толчок прерывает поток этих мыслей, и Альрик чувствует, что он больше не принадлежит Аркану, и пора двигаться дальше.

Теперь ощущения совсем новые. Это больше не бесконечно плавный поток мыслей, это отрывки, обрывки, ошметки. Желания, которые он делит с кем-то или чем-то. Дикие, животные помыслы. Голод, жажда. Ненасытность, что волнами накатывает на разум, застилая его до боли белой пеленой. Хорошо уловимый страх добычи, что диктует ход этих мыслей. И ван Гарат позволяет своим самым сокрытым желаниям слиться воедино с этим чувством, потому что невозможно противостоять такому искушению. Животная жажда крови перемешивается с человеческой жаждой власти. Все эти годы, что он старался на благо королевства, дергая из тени за невидимые ниточки, все эти годы, проведенные в торговой палате, когда его поле деятельности охватывало гораздо большие просторы – все эти годы им руководила жажда власти, голод по источнику силы. Но он скрывал это, прятал за расшитыми мантиями и халатами, за радушными улыбками, за плавными жестами, чтобы никто не принимал его всерьез. Он трудился бескорыстно, не ожидая в ответ слов благодарности – ни от народа, ни от короны, лишь бы Дагорт процветал, хотя порой ему претило все королевство и люди, населяющие его. Он мог бы добиться большего, но Пустота нарушила привычный ход вещей, смела с доски фигуры, перемешала карты. Больше не было смысла к чему-то стремиться, ведь они остались единственным островком жизни в безбрежном море Пустоты. Но еще не поздно все исправить – по крайней мере, так ему кажется сейчас.

И вот барон ныряет еще глубже, в чужой не-разум, в чужие не-чувства, хотя все это частично принадлежит и ему самому, и никто не пытается воспротивиться, чужая сущность принимает его, словно он – член стаи. Всегда им был. А теперь пора двигаться дальше.